Александр Каневский - Елена прекрасная
— В нашем доме такие рекламки бросают всем соседям, и про ремонт, и про тараканов травить, и про доставить пиццу. Я решила начать ремонт сразу, на следующий день после их отъезда. Начать с ванной, там надо кафель сбивать, цемент, раствор, новые плитки, джакузи — много мусора… Потом наклеить обои и побелить потолки в комнатах — это уже проще. Но позвонил сантехник: «Хочу всё оговорить с хозяином». Я объяснила, что хозяин завтра вечером улетает, у него мало времени, поэтому всё мне поручил. Но сантехник упёрся: «Хочу лично с хозяином говорить, а то потом будут претензии: то не так, это не так… До отъезда. Лично!»… Упёрся, как осёл! Я, конечно, разозлилась, но телефон дала…
Пахомов тут же достал мобильник и позвонил Рябому.
— Володя, это Пахомов. Мобильник убитого уже расшифровали? Мне нужны разговоры за день до преступления, самые последние. Говори… Так… Так… Повторяю: «Приду в девять, покажу эскизы, выберете, договоримся о цене» И всё?.. Спасибо. — Отключил мобильник, обратился к Яне.
— Я это объявление забираю?
— Берите. Я уже нашла другого сантехника.
Пахомов удивлённо посмотрел на неё:
— Зачем?!
Она ответила:
— Гришенька мне поручил сделать ремонт — я сделаю.
Расставшись с Яной, Пахомов обошёл все квартиры, показывал рекламку сантехника — в ответ все разводили руками: «Нет… Не было… Не получали…» Только в последней квартире на восьмом этаже упитанная, «многогабаритная» соседка заинтересовалась:
— Я джакузи давно хочу, у нас ванна узкая, мне в ней тесно. Можно, я запишу телефон?
Борис покачал головой.
— Не советую.
Глава сорок третья
В своём кабинете Пахомов беседовал с капитаном Рябым. Тот докладывал.
— Я дождался пенсионеров, возвращавшихся из магазинов, всех расспросил — никто нашего рыжего Карабаса-Барабаса не видел.
— Поезжайте туда ещё к вечеру, когда народ с работы возвращается. Может, когда шли на работу, с ним столкнулись. Может, кто видел его сидящим в машине, уверен, что он в таком клоунском виде приехал не на трамвае. Может, запомнили машину? Цвет? Номер?.. Фоторобот готов?
— Дворника к нам привезли — делают.
— Сразу разошлите. Уверен, что он после убийства, там же разгримировался, но… На всякий случай!
— Что будем дальше делать, товарищ майор?
— Думать и рассуждать. Начнём так: никто из соседей Яны этого объявления не получал. Значит, его подложили только ей. И подложили те, кто знали, что ремонт поручен ей и что Григорий улетает… Это первое!
— А второе?
— А второго пока нет. Думать будем думать, Володя, думать!
Вечером Пахомов заглянул на дачу к Елене: она просила сообщить, как идёт расследование. Когда он пришёл, она печальная, заторможенная, сидела у стола и слушала магнитофон, из которого звучала грустная мелодия, под стать её состоянию.
Мужской голос пел:
Воспоминаний грузНавеет этот блюз…Потеряны мечты,И сожжены мосты…
Борис рассказал, что это убийство очень напоминает предыдущее, но пока следов нет. Спросил:
— Может, хотите опять привлечь Нельсона?
— Ему сейчас не до меня: у тёти Аделаиды рак, в последней стадии, — сообщила Елена. — Он всё свободное время при ней.
— Я обещаю, я сделаю всё возможное, чтобы найти убийцу. А вы никого не подозреваете?
— Подозреваю.
Пахомов встрепенулся.
— Кого?
— Бога. Это он меня наказывает за то, что я обоим женихам крутила голову, соглашалась выйти замуж без любви, оба раза. — Помолчала. Потом произнесла. — Я ухожу в монастырь, я уже договорилась.
Борис чуть не упал со стула.
— Вы? В монастырь?
— А чего вы так удивлены?
— Не знал, что вы верующая.
— Какая я верующая!.. Последний раз была в церкви год назад на крестинах сына моей однокурсницы, но… Мы ведь вспоминаем о Боге только тогда, когда встречаемся с Дьяволом. А я встретилась, и он меня теперь не отпустит. Я должна покаяться и отмолить свои грехи. — Она протянула ему ключи. — Возьмите, это от дачи. Можете там спать, сколько захочется, вместе с Долли. А ещё лучше — перебирайтесь туда с Тиной и дочкой и живите спокойно! Таисия Богдановна остаётся в Москве, в квартире, а я не скоро вернусь.
Глава сорок четвёртая
Нельсон сидел в больничной палате у постели матери. Она тяжело дышала. В носу у неё были вставлены трубочки для подачи кислорода. Рядом стояла капельница.
Вошла медсестра, поменяла флакон в капельнице.
Аделаида спросила:
— Настенька, вы выполнили мою просьбу?
— Аделаида Владимировна, я же вам объясняла, что не могу, этого нельзя делать.
— Вы, Настенька, обманщица!..
Сестра виновато развела руками и вышла.
— О чём ты её просила? — поинтересовался Нельсон.
— Добавить в капельницу хотя бы несколько капель коньяка, мне стало бы веселей, а то я тут скучаю и грущу… Ты не говоришь, но я чувствую, что Кет умерла и зовёт меня, зовёт. Скажи правду, не лги! Нельзя лгать старой маме!
— Мама, прошу тебя, перестань, встряхнись, ведь ты же всегда была в нашей семье самой сильной и самой мужественной! Какая старость? Ведь у тебя молодая душа!
— Вот! Вот это меня и губит!
— Не понял?
— Объясняю. Ты, наверное, часто слышал, как говорят: «Она уже на пенсии, но у неё ещё такая молодая душа!» Считают, что это хорошо. А это плохо, это очень плохо, потому что молодая душа всё время борется со стареющим телом, она не может и не хочет с ним сосуществовать, поэтому старается быстрей покинуть его. А когда душа стареет вместе с телом — это идеально, это гармония, они долго и благополучно сосуществуют… Да, у меня молодая душа, поэтому ей нетерпимо скучно в моём дряхлом теле и она стремится из него вырваться… Нет, я не боюсь смерти. Смерть — это лучшее изобретение жизни. В ожидании её прихода начинаешь задумываться, мудреть и даже сочинять стихи. Вот, вчера придумала и записала. — Она взяла лежащий на тумбочке какой-то рецепт, перевернула и прочитала написанное на обороте:
У жизни не найти причала —Журчит, как тонкий ручеёк,Она отмерила мне срок,И очень быстро прожурчала.
Не думай, мне не страшно умереть. Мне за тебя страшно — тебе ведь предстоит жить. А как? Как ты будешь жить?.. Когда-то жизнь посвящали служению отечеству. А сегодняшняя жизнь — это циничная игра для наживания добра, кстати, это я тоже вчера придумала… Твои предки были наивными, но честными. А теперь у кого вам подпитываться моралью? Где справедливые судьи? Неподкупные чиновники? Патриоты-политики?.. Господи! Я не могу больше здесь оставаться! Я сойду с ума!
— Мама, я же тебе принёс твоего любимого Мефистофеля. Слушай его.
— Я просила только в исполнении Шаляпина.
— Я не нашёл, мне обещали. Но это тоже хороший бас.
— У нас в России сегодня нет хороших басов — нынче мужчине петь басом опасно. Безопасней тенором. А ещё лучше колоратурой!
— Почему ты так недовольна Россией?
— Потому что я её люблю. Они хотели построить страну развитого социализма. Знаешь, что сказал Бисмарк: «Прежде, чем построить социализм, надо найти страну, которую не жалко». А мне её жалко, жалко… — Она вдруг стала хрипеть. — Дышать трудно, воздуха не хватает…
Нельсон вскочил на ноги, нажал кнопку вызова врача.
— Хочешь, мы тебя вынесем отсюда, на веранду?
— Меня трудно вынести: я — невыносима…
Это были её последние слова.
Глава сорок пятая
В кафе недалеко от своего дома Нельсон пригласил несколько самых близких, чтобы помянуть маму. Был уже вечер, народ расходился, прощались, ещё раз выражали соболезнование.
Проводив последнего гостя, Нельсон вернулся, сел за столик, остаток виски, из не до конца опорожненной бутылки, вылил в свой фужер и опорожнил его. Пожилая официантка, наблюдавшая это, подошла к нему.
— Вы же прежде никогда не пили.
— У меня прежде никогда не умирала мама. Налейте ещё.
— Может, хватит?
— Нет! Мне надо заглушить боль, вот здесь… — он ткнул пальцем в висок. — Будто гвозди забивают!.. И надо мозги замутить.
— Зачем?
— Чтобы не думать, не думать, не осознавать, как мало уделял ей внимания… Мало радовал, мало говорил ласковых слов…
— Не терзайте себя, все дети по-настоящему оценивают своих родителей только после их ухода.
— Но это же подло! Подло и непростительно! Всегда подтрунивать, иронизировать, огорчать дурацкими советами и поучениями! Огорчать самого родного человека! Не понимать, не ценить, не беречь!.. А она ведь была уникальной женщиной, из нашего великого прошлого, задержавшейся в нынешней обмельчавшей жизни, чтобы меня, дурака, родить и вырастить!.. Налейте ещё!
