Аркадий Адамов - Круги по воде
Серая лента дороги торопливо сбегала к реке и, словно умиротворённая, сворачивала вдоль высокого берега, ровно стелясь по зеленому лугу.
— Ну, братцы, и красота же у вас тут, — зачарованно произнёс Виталий.
Через некоторое время внизу, у самой реки, неожиданно возникла среди кустов и деревьев небольшая поляна. На ней ярко пылал костёр, возле которого суетились три женщины в коротких штанах и пёстрых кофточках. Над костром висели чёрные, закопчённые котелки. Невдалеке виднелся импровизированный стол — две доски на стянутых проволокой кольях, а по бокам его скамьи из длинных неровных жердей. На краю поляны сквозь зелень кустов просвечивали ярко-жёлтые палатки. А у самой воды стояла высокая самодельная мачта, на верхушке которой полоскался странный чёрный флаг с длинным разрезом посередине. Возле мачты, около вытащенной на берег байдарки, возились двое загорелых мужчин в плавках и два мальчугана, тоже в плавках и белых панамах.
— Туристы, — деловито сообщил Углов.
Виталий указал на флаг и засмеялся.
— А ведь это, братцы, штаны! Ей-богу, чёрные тренировочные штаны! — И неожиданно приказал: — Стой! Первые живые люди на пути. Надо потолковать.
В это время маленькая рыжеволосая женщина, хлопая, себя ладонью по рту, весело и призывно закричала:
— А-а-а-а!..
И Виталий, прислушавшись, заметил:
— Альпинистский сигнал. Чтобы разбивалось эхо в горах. Ну, пошли.
Он вылез из машины и стал спускаться к берегу по крутой и узкой тропинке, петлявшей среди деревьев, За ним последовал и Углов.
Но тропинка неожиданно свернула куда-то в сторону, и Виталий, секунду помедлив, двинулся напрямик сквозь заросли кустов.
Когда они с Угловым добрались до поляны, туристы уже весело рассаживались вокруг своего самодельного стола, а рыжеволосая кричала замешкавшимся у лодки мальчишкам:
— Юра! Алик!.. Ну, живо, живо!.. За стол!.. А то никакой ухи не получите!..
— Ну, щука!.. Щука же!.. — надрываясь, кричал в ответ один из мальчишек. — Умрёт ведь!..
Но другой уже бежал к столу, держа в вытянутой руке длинную извивающуюся рыбину.
С противоположной стороны поляны из зарослей вышел лысоватый мужчина в плавках. Весь лоснясь от пота, он гордо тащил за собой стволы валежника.
Сидевший за столом мужчина, с крупным носом и слегка оттопыренной нижней губой, увидя его, рассудительно произнёс:
— Вместо того чтобы заготовить дрова ещё утром, всем вместе, ты, конечно, затеяла…
Упрёк относился к женщине, разливавшей уху.
Виталий, слегка запыхавшись, остановился за деревом на краю поляны и сказал Углову:
— Умереть можно от зависти, ты не находишь? Давай все-таки приведём себя в порядок. Что ни говори, а там дамы.
В это время кто-то из туристов задорно пропел:
Эх, до чего же слепни-комары
Нас приласкали у речки Бугры!..
И сразу несколько голосов весело подхватили:
Запах дымка, ухи, родника
В сердце своём сохраним на века!..
Виталий и Углов вышли на поляну.
— Смотрите, смотрите! К нам гости! — воскликнула одна из женщин.
Все обернулись в их сторону.
— Хлеб да соль, товарищи, — сказал Виталий, подходя к столу. — Извините, что потревожили. Но мы…
— Что за разговор! Присаживайтесь, — перебил его мужчина, освобождая возле себя место на скамье. — Тут как раз всем хватит места.
— Садитесь, садитесь, — засуетилась женщина, разливавшая по мискам дымящуюся уху.
— Нет, нет, мы на одну минуту, — замахал руками Виталий.
Другой мужчина, высокий, в очках, поднялся и изысканно-вежливо, но решительно заявил:
— Вы меня простите, но на минуту никак нельзя. Тут, видите ли, эпохальное событие. Вот у этого товарища, — он указал на лысоватого мужчину, который только что приволок дрова, — день рождения. Сейчас как раз самая ответственная минута. Прошу всех наполнить бокалы, — и, обернувшись к одному из мальчишек, добавил: — А ну, Юрик, быстро!
Тот мгновенно сорвался из-за стола и со всех ног кинулся к одной из палаток. Через секунду он появился снова, таща в руках длинный целлофановый свёрток.
Мужчина в очках принял у него этот свёрток, утвердил на краю стола и, придерживая его рукой, громко, с выражением продекламировал, обращаясь к сконфуженно улыбающемуся виновнику торжества:
Пусть время над плешью твоей не колдует
И пусть не плутует, грозя сединой,
Тебе, кто во веки друзей не надует,
Мы дарим от сердца матрац надувной!
И он торжественно протянул свёрток имениннику.
Поляна вздрогнула от разноголосого, нестройного «ура!».
— Товарищи! — провозгласил Виталий. — Разрешите, — он лукаво блеснул глазами, — от имени советской милиции и от нас лично вручить юбиляру наш скромный подарок.
Он повернулся к смутившемуся Углову, сунул руку в карман его кителя и затем высоко поднял её над головой. Все увидели зажатый в пальцах голубой пластмассовый свисток.
Виталий тут же оглушительно и переливчато свистнул в него и протянул имениннику.
— Охрана общественного порядка — священный долг каждого советского гражданина, — с пафосом произнёс он. — Свисток волшебный. По первому его сигналу мы всегда будем рядом с вами.
И снова над поляной разнеслось весёлое «ура!». Мальчишки умоляли именинника разрешить им свистнуть первыми.
— Ну все теперь, — иронически заметил тот. — Покой нам только снился.
Виталий между тем сказал:
— А мы к вам, дорогие товарищи, за помощью. Вы тут давно обосновались?
— Только четыре дня, — ответила одна из женщин.
— Прекрасно. Так вот, — продолжал Виталий. — Два дня назад, часов в одиннадцать или двенадцать вечера мимо вас по шоссе должна была проехать машина, зелёный «газик». Случайно не заметили?
— Что вы! В одиннадцать мы уже давно спим, — сказала круглолицая приветливая женщина, разливавшая уху. — Тут, знаете…
— Одну минуточку! — перебил её высокий мужчина в очках, читавший стихи, и обратился через стол к приятелю: — Саша, ты меня прости, но, кажется, именно в тот день у тебя ушла с жерлицы щука? И ты с горя не спал всю ночь.
— Ушла, — досадливо кивнул головой тот и повернулся к Виталию. — Совершенно верно, машина прошла. Старенький «газик». Левый подфарник не горел. А фары разные. И, по-моему, у неё стучит кардан.
— Точно! — радостно воскликнул Виталий. — Все точно! Она!
— С опасной скоростью шла, — добавил мужчина и усмехнулся: — Вот был бы у меня этот свисток…
— А я тоже!.. Я тоже про «газик» слышал! — азартно заявил старший из мальчиков. — Витька из деревни говорил!
Виталий насторожился.
— Какой деревни?
— А мы с папой вчера на попутке в деревню ездили. За молоком.
— Пожарово, — сказал Углов. — Семь километров отсюда.
— И что этот Витька тебе сказал? — снова спросил мальчика Виталий.
Но тот неожиданно смутился и, опустив голову, пробормотал:
— Он не велел говорить…
— Ну, Алик, — обеспокоенно произнёс мужчина в очках. — Ты меня прости, но вопрос важный. Это ведь товарищи из милиции. Мне за тебя стыдно, ты меня прости.
Мальчик поднял пылающее лицо.
— Папа, я же дал слово!
Загорелый именинник спросил у другого мальчика:
— Юрик, ты тоже дал слово?
— Не, — безмятежно ответил тот, блестя плутовскими глазами. — У меня его никто не просил.
— А про «газик» слышал?
— Конечно. Я все слышу. Чего надо и чего не надо, — он озорно покосился на сидевшую рядом мать.
— Ну и что за «газик»? — пряча улыбку, продолжал допытываться отец.
— Ребята из деревни его в лесу нашли. Ну и сговорились пока не рассказывать. Испугались чего-то.
— А чего?
— Даже нам не сказали. Скрытничают.
— Знаю я этих молодцов, — встревоженно сказал Углов. — И Витьку того знаю. Ведеркова Георгия Семёновича сын.
— Надо ехать, — сказал Виталий, поднимаясь, и стал прощаться.
За ним тут же поднялся и Углов.
Мужчины и мальчики гурьбой пошли провожать их до шоссе.
…Было уже совсем темно, когда смертельно усталый и голодный Виталий, весь перепачканный в земле, в измятых брюках, с зелёными пятнами на коленях от ползанья по траве и порванной где-то рубашке, позвонил из деревенской почты в город, Откаленко.
Перед этим он долго и нетерпеливо крутил ручку телефона, косясь на висевшие тут же, на бревенчатой, потемневшей от времени стене, старую карту полушарий с оборванными краями и плакат: «Выявляйте колорадского жука!»
За высоким барьером, около несгораемого шкафа, сидела толстая краснощёкая женщина с любопытными, насторожёнными глазами-щёлочками. Она работала здесь, а сейчас пришла с Виталием и теперь ждала, когда он поговорит, чтобы снова запереть почту. Иногда глазки её становились жалостливыми, когда она смотрела на усталую фигуру Виталия, его перепачканное лицо и сбитый до крови палец, торопливо завязанный носовым платком.
Наконец Виталия соединили, и он услышал встревоженный голос Игоря.
