Николай Леонов - Пир во время чумы
Акула действительно оперативной работы не знал, но обладал умом и чутьем.
— Сергей Васильевич, — сказал он, — бросьте вы их к едрене-фене. Рискнем. Будем считать, они выезжали на место. Двигайте на Тверскую и не торопясь катите к телеграфу — видится мне, что они сейчас там объявятся. Паркуйтесь в стороне, пойдем пешком.
Минут через тридцать они затерялись на стоянке у “Националя”, вернулись к телеграфу и вскоре увидели рослого Юрия Косача и одного из курсантов. Те поднимались по широкой лестнице и о чем-то спорили. У массивных дверей Юрий поднес к носу парня здоровенный кулак, и через несколько секунд они скрылись в здании телеграфа.
— Подождите. — Николай тронул спутника за рукав. — Что-то мне один мужик не нравится, я его не в первый раз вижу.
— А где раньше видел? — забеспокоился Усков.
— Да дома, в Котуни, — ответил Николай, уходя за столб.
Он не ошибся. По лестнице поднимался знакомый полковник, который клял себя за плохую работу, но изменить ничего не мог. Полковник слышал по связи, как здоровенный бандит объявил о своем желании проехаться по Тверской, позже заявил, что ему необходимо зайти на Центральный телеграф, перевести матери деньги. Наверняка у него там назначена встреча, авторитет Николай ведет против брата свою игру. Николая следует нейтрализовать, рассуждал полковник, направляясь к окошку, около которого возился с кипой мелких денег здоровяк Юрий.
И деньги мелкие, отметил полковник, долбай этот час их считать может. Он явно кого-то ждет. А ждать ему, кроме Акулы, некого. Сейчас Николай выплывет. Придется встретиться лоб в лоб и объявить, что, если авторитет немедля из Москвы не уберется, они ему в Котуни яйца поотрывают. Но почти готовая акция может сорваться. Полковник шарил взглядом по залу. Людей было совсем мало, и крупная фигура Акулы спрятаться нигде не могла.
Юрий наконец посчитал деньги, сунул их в окошко, не оглянувшись, глазами никого не ища, схватил квитанцию и быстро зашагал к выходу. Отморозки чертовы, клял себя полковник, ничего у них не поймешь. Его сейчас могли видеть с десяток сотрудников. Как он объяснил бы свое появление здесь?
А понимать в поведении громилы было совершенно нечего. С утра он чувствовал себя прекрасно, постоянный страх куда-то пропал. Юрию нравилось командовать напарником и давить своей массой мальчишек-курсантов. Он легко добился, чтобы его прокатили по Тверской, заявил, что необходимо послать перевод матери, но, когда вошел в громадный зал, увидел множество окошечек, нашел то, где принимают переводы, но вдруг вспомнил, что адрес квартиры, где они недавно были, он на пачке “Беломора” написать забыл. Зал бы почти пустым, и достать пачку папирос и начать что-то писать на ней было совершенно невозможно. От страха он и адрес-то забыл, хотя долго повторял его про себя. Если высокий мужик в очках у окошка появится, то ни передать ему “Беломор”, ни сказать нужное словами он уже не сможет. Юрий считал деньги, сбивался, снова считал, все пытался вспомнить адрес, чувствовал, как между лопаток уже струится холодный пот, и мечтал лишь об одном: скорей бы из зала умотать, а там будь что будет. Схватив квитанцию, он побежал к выходу.
Полковник следил за ним недоуменно и со злостью. Акула смотрел насмешливо и понимающе. Парень явно сдрейфил, и, если дело дойдет до стрельбы, этот мудак с пяти метров в дом не попадет. Оставалась надежда на Петра Фистова, для которого убить человека — так, небольшая забава.
Ну, хороши исполнители, думал Акула. В газетах напишут здоровенными буквами о заказном убийстве, киллерах и прочей ерунде.
* * *Проводив наемников и мальчишек из ФСБ до подъезда, Усков молча поехал через всю Москву в какой-то гараж менять свою тачку.
Новый водитель Акуле понравился. Худощавый мужик лет сорока с небольшим, с руками, в которые до могилы въелись масла и металлическая пыль, был молчалив и равнодушен. Он выкатил из гаража неизвестную Николаю иномарку, загнал на ее место “Волгу”, подождал, пока Николай и Усков усядутся, и плавно двинулся по выщербленной дороге.
Они заехали в большой сверкающий магазин, купили жратву, водку и несколько бутылок воды, подкатили к подъезду, у которого стояла черная “Волга”, кинули на пальцах, кому когда спать, а когда дежурить, и начали ужинать. Так как Николаю выпало дежурить в последнюю очередь, с четырех утра, он с чистой совестью выпил стакан водки и лег спать.
Около пяти из подъезда вышли четверо, дожевывая на ходу, они сели в машину и поехали. В такое время вести наблюдение было легко, машин на улице мало, но они все же есть, и можно загородиться, спрятаться.
Выехали к Окружной, вскоре свернули на грязный проселок, впереди маячил еле различимый в темноте забор стадиона.
Чтобы не засветиться, машину оставили в кустах, дальше Николай пошел один, вскоре увидел ангар, подходить не стал, сел на пустые ящики, прикинулся пьяным. Через некоторое время появился дворник, Акула вынул из кармана початую бутылку водки, окликнул мужика с метлой:
— Отец, кусочка хлеба не найдется? Тот подошел, окинул загулявшего понимающим взглядом, спросил:
— Ты как сюда забрался, парень? Тут и жилья поблизости нету.
Николай отхлебнул водки, сплюнул, выругался.
— И как ее, проклятую, пьют православные? Загуляли мы, видать, потерялись. — Он указал на ящики. — Вздремнул чуток. Как в Москву добраться?
— Ногами. — Дворник достал из кармана целлофановый пакет, вытащил полбуханки черного хлеба, ножку курицы. — Давай делиться.
Николай кивнул, они допили водку, съели нехитрую закусь, дворник сунул в ватник пустую бутылку, махнул рукой, указывая направление. — Выйдешь на Окружную, может, и повезет, случаем кто подбросит.
— А если туда? — Акула указал на ангар. — За этим здоровым сараем никакой шоссейки нет?
— Здесь тир, менты и вояки стрелять учатся, дальше деревенька, с десяток домов, потом поле, увязнешь. — Дворник потерял к забулдыге интерес, вернулся к метле.
Николай хотя и выпил, все равно промерз основательно. Добравшись до машины, залез в нее, закурил.
— Точно, тир, — сказал без всякого выражения. Усков и его приятель переглянулись. Николай почувствовал, что разговор недавно шел о нем, и разговор недобрый.
— Поехали, нам тут больше искать нечего, — веско заявил Усков. — Настреляются, вернутся на свою хату. — Он снова глянул на дружка, который сидел не за рулем, а рядом с водителем, мужик теперь держал правую руку опущенной.
Акула понял: приятели решили его в этом подлеске оставить. Молча подвинулся за спину угрюмо молчавшего мужика, который еще вечером понравился ему. Сейчас этот мужик готовился убить его, Николай положил свою руку ему на плечо, положил, как припечатал, и спокойно сказал:
— Отдай железку. Вы, мужики, глупость задумали. Оружия у вас нет, а в драке вам меня не одолеть. Ты железо держишь, а замаха у тебя нет, и я шею тебе враз сломаю. — Акула нагнулся, сунул руку между дверцей и сиденьем, вырвал у мужика разводной ключ.
Машина остановилась. Николай схватил сидящих впереди за воротники, притянул к сиденью.
— А ты, Сергей Васильевич, совсем умом тронулся. Мефодий меня к тебе послал, он с тебя и спросит, сам знаешь, Мефодий мужик не юморной, серьезный. Испугались? Не осуждаю, но вы деньги взяли, не годится, не по-людски так-то, и я, хоть и моложе, да не мальчик.
— Держи! — Усков бросил через плечо тряпичный сверток. — Я тебя на ихнюю хату вывел, место нападения определил, тир указал — и все. Я из дела выхожу, дружбан мой — тоже. Провальное ты дело задумал, а Мефодий с годами стал из ума выживать. Тут не то что вышка — до суда не доживешь. Ты уж мне поверь, я понимаю. Молодец, что трехнулся, грех с души снял, давай расстанемся и забудем.
— Годится, — сказал Акула. — Поедем в гараж, возьмем “волжанку”, отберем у мужика половину. — Он ударил кулаком по затылку молчавшего напарника. Мужик ткнулся лицом в приборный щиток, хлюпнул разбитым носом.
— Могу старенький “жигуль”-трешку отдать. Права имеешь? Доверенность сделаем, тачка на ходу.
— Едем. — Акула постучал разводным ключом по плечу Ускова. — В гараже договорим.
Так и сладили, “Жигули” проверили, “Волгу” опять же в гараже оставили, выехали на улицу. Вылезли из автомобиля, стояли втроем, молчали. Водитель протянул Николаю ключи, техпаспорт и доверенность.
— Там только фамилию твою вписать, “жигуль” старенький, в розыске не значится, менты тебя не тронут.
— Ты со мной обознался, дядя, — сказал, чеканя слова. Акула. — От меня до могилы куда как ближе, чем от любого прокурора. Икнешь супротив — тебя люди на дне морском найдут, и умрешь ты совсем плохо.
Акула ткнул разводным ключом мужика в живот, тот хрюкнул, упал на колени. Николай плюнул ему в лицо, повернулся к Ускову, сказал:
— Поехали разбираться.
Бывший вор, ныне агент, человек, имеющий семью, запутавшийся и несчастный, согнулся, сел в “Жигули” за руль. Акула устроился рядом, они поехали в центр. В гостинице “Минск” легко получили одноместный, вполне приличный номер.
