Анатолий Шестаев - Приключения Синегорова
Впоследствии экспертиза показала очень высокую пробу изъятого золота. Вес составил 878 граммов. Продавца же не установили, а Гикалов так и не признался, несмотря на то что экспертиза содержимого его карманов показала наличие частиц промышленного золота этой же пробы.
Через полмесяца Синегоров проводил Пал Палыча на «материк», а сам написал рапорт о переводе в УВД области.
Мишка-воришка
На берегу мест уже не было. Через каждые 20–30 метров виднелись натянутые фалы сетей, в море белели поплавки, около костров и машин кучковались мужики, почти все сплошь в камуфляже. Синегоров сразу определил, что рыба не идет; лодки почти все лежали на берегу, и никто не суетился возле сетей. Как водится, нашли знакомых рыбаков и присоединились к ним. Матвеич сразу занялся костром, а остальные пошли ставить сеть. Остальные — это Юра, опер из отдела Синегорова, Михалыч, старый его друг, два рыбака-профессионала Игнат и Николай. Пока Матвеич собирал плавник, сооружал костер, они быстро накачали лодку, завели якорь и натянули сеть.
— Ну, ловись, рыбка, большая и маленькая, — провозгласил Синегоров и жестом пригласил всех «к столу» — расстеленной плащ-палатке, на которой уже лежали продукты и посуда. — Так, мужики, сейчас перекусим, чаю выпьем, а вечером уже уху сварим, тогда и водочки выпьем, согласны?
Михалыч сразу запротестовал:
— Чего до вечера ждать, на природу ведь уже выехали, надо отметить, — и посмотрел на всех, ища поддержки.
Николай, который сам спиртного в рот не брал, посочувствовал;
— А как же, обязательно выпить надо.
Юра тактично промолчал.
— Ну ладно, отметим, только кто рыбу таскать будет?
— Будет рыба — перетаскаем, — приободрился Михалыч.
Синегоров разлил водку, и выпили за природу, вторую — за тех, кто в море. И в это время вода возле сетки забурлила, поплавки закачались, тут же и в другом месте забурлило. Николай радостно закричал:
— Две штуки влетели! — и побежал к лодке.
Минут через десять он торжественно поднес к костру двух здоровенных кетин. Выпили еще по одной за успешное начало, и за следующими двумя поплыл уже Михалыч. Николай же решил пройтись по берегу, посмотреть, как идет рыбалка. Матвеич с Юрой убрали продукты, подсобрали еще плавника для костра и сели пить чай. Игнат помогал Михалычу справляться с рыбой.
Где-то через час, когда начался отлив, показался Николай. Он подошел к костру, изнемогая от смеха.
— Что случилось?
— Мужики, не поверите!
— Давай-давай, рассказывай!
— Прошел я по всему участку, вон, где лес к берегу подходит, стоят мои знакомые ребята. Стоят уже второй день, рыбы наловили хорошо, и вот сегодня утром раненько из леса выходит хозяин тайги — и к ним. Они перепугались; что делать, оружия нет, кинулись в лодки и в море. А он подошел, разодрал все мешки с рыбой, пожрал самок, головы почти у всех пооткусывал и спокойно ушел. Что делать? Ребята и послали одного на машине за охотоведом, благо поселок-то рядом. Через некоторое время машина вернулась, выходит охотовед с папкой, спросил, где медведь, и спокойно пошел с этой дурацкой папкой в лес. Ребята остолбенели и ждут. Минут через десять из леса прыжками выскочил этот натуралист, а за ним медведь. Бежит охотовед, папкой отмахивается и кричит: «Педераст! Педераст!». Потом медведь отстал, повернулся и ушел в лес, а бледный охотовед сел в машину, и уехал, — рассказал Николай.
Мужики вокруг ржали.
— Он что, протокол пошел составлять? — сквозь слезы спрашивал Матвеич.
— А почему «педераст», откуда он так уверен? Штаны-то на нем были? — хохотал Михалыч.
Вдоволь повеселившись, принялись за дело. Николай с Игнатом протрясли сеть от водорослей. Юра занялся машиной, а Синегоров с Михалычем пошли собирать плавник. К вечеру начался прилив и пошла рыба. Пока мужики суетились на берегу, Матвеич сварил уху и позвал всех ужинать.
Поужинав, Коля с Игнатом пошли спать в свой «Москвич». Немного погодя ушел и Юра, решивший спать в «уазике». А Синегоров с Михалычем еще долго сидели у догорающего костра. Уже начал моросить мелкий дождь, а они все сидели, почти не разговаривая, глядели на ночное море и, допив водку, пили чай. И уже когда костер почти догорел, улеглись прямо здесь в своих спальниках, Синегоров, застегивая свой мешок, подумал, что из него пока выскочишь…
Проснулся он от шума, и сразу ничего не мог сообразить. Тьма стояла непроглядная, дождя уже не было, море не шумело, а со стороны машин кто-то орал дурным голосом:
— Я на него поссал! Я на него поссал!
Ничего не понимая, Синегоров стал прислушиваться, но услышав: «Медведь, медведь рыбу жрет!», мгновенно выскочил из спальника уже с пистолетом в руке. Потом он так и не мог вспомнить, как это проделал.
Выбравшись из мешка, лег на песок и стал смотреть снизу вверх. На фоне неба разглядел машины, и возле одной из них кто-то метался, потом мелькнула другая тень, ближе. Куда стрелять? Кто из них медведь? Щелкнув предохранителем, Синегоров на четвереньках двинулся вперед, напряженно вглядываясь в темноту. Добравшись таким образом до «УАЗа», открыл дверь и спросил Юру:
— Ну что здесь? Где медведь?
Тот сидел на заднем сиденье и, также вглядываясь, ответил, что сам ничего не понимает, но кричал Игнат. Засветили фары, но никого не увидели. На «Москвиче» тоже включились фары, и оттуда раздался голос Николая:
— Удрал уже!
Синегоров тихо вышел из машины и осторожно подошел к «Москвичу». Оттуда уже вылез Игнат и возмущенным голосом начал кричать:
— Да он, гад, всю рыбу сожрал! Я вышел из машины, отошел немного и только стал отливать, а он, падлюка, прямо передо мной рыбу жрет!
В это время Юра развернул «УАЗ» и направил фары на мешки с рыбой. Подошли поближе, и все разразились матом. Все мешки были разодраны, из них вываливалась распоротая, обезображенная рыба.
— Вот сволочь, он только самок выбирал и икру жрал, всю рыбу испохабил! — возмутился Николай.
Отругавшись, переложили оставшуюся целой рыбу в новые мешки и уложили их под «УАЗ». Наказав Юре не спать, разошлись по своим местам. Синегоров разворошил угли, подложил сухих веток из-под спальника и улегся снова на песок. Михалыч так и не пошевелился. Утром он долго не мог поверить, что их рыбу пожрал медведь, и только увидев разодранные мешки и рыбу, изумился:
— Как же я ничего не слышал?
— Да ты храпел сам, как медведь, — засмеялся Синегоров.
— А мог бы и нас сожрать, — заметил Михалыч.
— Да, тебя бы первого, вон какой живот отрастил!
Вконец расстроившись, Михалыч, даже не допив чай, приготовленный Синегоровым, пошел к соседям, которые выбрались из палатки и начали налаживать костер. Вернулся он через 15 минут и уже в другом настроении. Улыбаясь, налил себе чаю и рассказал про соседей. Подойдя к ним, Михалыч поведал про ночного разбойника и спросил, не слышали ли они криков. Мужики легли спать поздно и ничего не слышали. Вдоволь насмеявшись, они решили показать Михалычу свой улов, лежавший у задней стенки палатки. Обошли палатку и остолбенели! Все мешки были разодраны, и вокруг валялась обезображенная, вспоротая и без голов рыба.
— Видели бы вы их! — закончил Михалыч свой веселый рассказ.
— Ну ничего, мужики, за день еще наловим, — успокоил всех Николай.
Но за весь день в сеть влетело пять или шесть кетин, и на этом рыбалка закончилась. Возвращаясь домой, остановились на два часа перед подъемом на перевал и набрали еще по ведру грибов. Всю дорогу вспоминали ночной переполох и веселились от души. Да еще вдруг Михалыч вспомнил анекдот: едет повозка по дороге, останавливает ее на перекрестке человек и спрашивает возницу: «То Таллинна талеко?» — «Нет, не талеко, часа полтора, сатись». Сел мужик в повозку и поехал. Через полтора часа спрашивает опять: «То Таллинна талеко?» — «Теперь талеко, часа три».
Хохотали всю дорогу.
Озеро Горелое
— Стой! Стой!! Куда тебя несет! — закричал Синегоров, размахивая руками.
Увы, слишком поздно. «Уазик», тяжко взревев, ухнул в яму по самый бампер.
Синегоров схватился за голову:
— Всё! Порыбачили.
С другой стороны, что-то крича, бежал Казимир. Юра деловито вылез из машины, обошел ее кругом, покачал головой и нарочито бодрым голосом стал успокаивать:
— Сейчас вытолкаем.
— Куда ты ее, на хрен, вытолкаешь, тут «ГАЗ-66» в прошлом году месяц выталкивали, — бурчал Казимир.
Синегоров не выдержал:
— Кто тебя просил сюда ехать, сказано же — оставляем машину, и дальше пешком. Лень его одолела, не видишь, какая трясина!
— А внизу-то вечная мерзлота, он же на льду стоит, — добавил Казимир.
— Порыбачили, вашу мать, теперь долбайся тут суток трое, — ворчал Синегоров, приглядываясь к колесам.
