Преступники. Факел сатаны - Анатолий Алексеевич Безуглов
Опередив Стаса, я предложила выпить «за любовь!». Чокнулись. Раздался малиновый звон. Каждый выпил из своего бокала. Скоро, очень скоро Стасу стало плохо. Он упал. Я взяла из–под дивана заранее приготовленный топор (все делала в каком–то тумане, словно во сне). Удар! Еще удар по шее… голова рассталась с телом. Я включила магнитофон. Полились звуки любимого танго.
Я взяла кровоточащую, еще теплую голову Стаса и, придерживая ее обеими руками, стала танцевать. То было прощальное танго, танго любви, танго смерти. Потом я стала убирать. Разбила бокал и сильно порезалась. Так моя кровь соединилась с кровью Стаса. Символично!
24 октября 1990 г.
В поезде хорошо ехать на короткие расстояния, а на большие – утомительно. Вот почему я всегда летала, а на этот раз не решилась: там просвечивают багаж и могли обратить внимание на голову Стаса. И тогда бы рухнул весь мой план, который пока выполняется. Бренное, к тому же пораженное вирусом СПИДа, тело Стаса я уложила сначала в чехол, где хранила летом шубу, а потом в его же чемодан, вывезла на такси за город и бросила под откос в заповеднике «Ущелье туров»… А его голова едет со мной в Москву.
28 октября 1990 г.
Снова в Москве. Прошлась по улице Горького, ныне Тверской. Зашла к Рите, но застала только Виктора. Он еще не остыл от кампании по выборам народного депутата СССР от Краснодарского края взамен выбывшего Полозкова. Сейчас готовится к сессии Моссовета. Он и его единомышленники решили добиться отставки генерала Богданова, который возглавляет московскую милицию. Виктор считает, что в разгуле преступности, в том числе и мафиозной, в столице во многом виновата нерешительность Богданова и еще какие–то недостатки. Но, не договорив о них, он вдруг вспомнил наш давнишний разговор о политике Ленина в отношении духовенства, о его приказах расстреливать священников и, порывшись в шкафу, вытащил отпечатанную на ротапринте брошюру и протянул мне. «Здесь есть ответ на те вопросы, на которые я не смог ответить тогда», – сказал Виктор и ткнул пальцем в последний абзац брошюры, где цитировалась статья Владимира Солоухина «Читая Ленина».
Я прочитала рекомендованное Виктором место. В нем автор как бы подводил итог анализа произведений В. И. Ленина: «Простое порабощение лишает народ цветения, полнокровного роста и духовной жизни в настоящее время. Геноцид, особенно тотальный, который проводили в течение целых десятилетий в России, лишает народ цветения, полнокровной жизни и духовного роста в будущем, а особенно в отдаленном. Генетический урон невосполним, а это есть самое печальное последствие того явления, которое мы, захлебываясь от восторга, именуем Великой Октябрьской социалистической революцией».
– Понимаешь, почему убит твой дедушка?
Я молчала. Мне не хотелось втягиваться в очередной политический спор. Во–первых, времени не было, а во–вторых, и не то у меня было настроение.
Виктор же, истолковав мое молчание по–своему, не в свою пользу, решил обрушить на меня новый поток политической информации. Для этого он взял журнал «Наш современник», № 8 за этот год и стал приводить фрагменты из письма, автором которого якобы являлся Н. Бухарин в 1924 году!
«Посудите сами…
Сталин – культ и все спасение видит еще в одном (котором по счету?) миллионе трупов.
Каменев – нуль и поучает нас, как удобнее всего сидеть между двух стульев.
Крупская – нуль и просто дура, которой мы для очередного удовольствия «низов» и для пущего бума да шума разрешили геростратничать: сжигать библиотеки и упразднять школы якобы по завету Ильича: на мертвых все валить можно, ибо они, как известно, сраму не имут.
Зиновьев – нуль, и даже разучился острить (единственная его способность: будь он трезв или пьян!), к бесконечному удовольствию Луначарского, которого он прозвал Лунапарским и Лупапарским, а вместо наркома совершенно правильно величает наркомиком.
Дзержинский – нуль, если, разумеется, дело не касается ГПУ, в филиалы коего он превращает все решительно ведомства, куда бы его ни посылали.
Я -? Ах, голубчик, я – тоже нуль, если свести меня с трибуны или с кафедры или вытянуть из–за письменного стола да приставить к «делу»: отлично зная себе цену, я потому сроду никаких «должностей» не занимал, тем более, что при моих спартанских вкусах – наклонностей к воровству не имею.
Знаю: вы ждете моего слова о Троцком. Но и он всегда был политическим нулем и останется им до конца дней своих, даже если судьба все–таки сделает из него коммунистического диктатора.
…Нуль, умноженный на нуль, – это даже красные студенты знают, – есть нуль; вереница нулей, хоть тянись они от Кремлевских стен до Тихого океана, – тоже равна нулю, если слева нет другой цифры, а у нас и справа и слева – шиш на граблях…
А воруют… Доннерветтер, как воруют!»
Эти слова поразили меня, приученную с детства всех боготворить, а тут вдруг… Я сделала выписки из журнала. Сделала, а потом подумала: зачем?
Желая покончить с политикой, я спросила, когда вернется домой Рита? В ответ Виктор пожал неопределенно плечами, а потом, немного подумав, сказал, что с Ритой у них не клеится семейная жизнь. И все это, видимо, оттого, что Рита половину своего времени посвящает науке, а вторую – либертианской партии, требующсй легализации всех форм любви и освобождения их от уголовной ответственности. От Виктора я узнала, что 10 октября в Москве
