Аркадий Адамов - Круги по воде
— Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? — улыбнулся Игорь. — А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.
— Что ж делать, — невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. — Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».
— Скажите, пожалуйста, — удивился Игорь. — Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?
Черкасов покачал головой.
— Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».
«Черт возьми, он начинён изречениями, — с беспокойством подумал Игорь. — Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».
— Скажите, Пётр Андреевич, — спросил он, — вы видели книгу профессора Ельцова?
— Да, конечно.
— Ну и действительно, Лучинин…
— Не знаю, — отрывисто произнёс Черкасов. — Не исследовал.
Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.
— Но это возможно исследовать?
— Элементарно.
— Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, — Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, — что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.
— Чушь! — оскорблённо вскинул голову Черкасов. — Я не привык даром получать деньги.
— Но как же тогда все, это получилось?
— Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него — кальки, а не оригиналы! — Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.
— Но подписей не оказалось, — возразил Игорь. — На них были штампы вашего завода.
— А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, — развёл руками Черкасов.
— Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?
— Естественно, — усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. — В новый проект я внёс и свои идеи.
— Тогда где же проект вашего завода?
— Его не было.
— То есть как так не было?
— Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.
— А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект — это проект вашего завода.
— Безграмотное утверждение.
Игорь улыбнулся.
— Вы так и заявили комиссии?
— Меня об этом не спрашивали, — нервно пожал плечами Черкасов.
«Ну, Виталий бы сейчас с тобой сцепился, — зло подумал Игорь. — А нельзя, нельзя. Тут надо по-другому».
— Что ж, логично, — спокойно произнёс он.
— Не правда ли? Я решил, пусть они сами, в конце концов, уточняют свои отношения. При чем тут я?
— Вполне логично, — повторил Игорь, и при этом ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть потемнели глаза и тяжёлый подбородок слегка выдвинулся вперёд. — Но вы разрешите, Пётр Андреевич, записать ваше мнение?
Черкасов беспокойно затеребил бородку.
— Разве это так необходимо?
— Да, конечно.
— Но мне кажется… все это дело прошлое?
— Не совсем. Ещё лучше, если вы напишете сами. В виде заявления или объяснения.
— Ни в коем случае, — поспешно возразил Черкасов, рукой как бы отстраняя от себя это предложение. — С какой стати? Вы меня вызвали. Задавали вопросы. Я только отвечал.
— Ну что ж. Это тоже логично. Тогда запишу я. Не возражаете?
— Воля ваша, — упавшим голосом произнёс Черкасов и опять схватился за бородку, перебирая её негнущимися пальцами.
Игорь молча достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой и неторопливо закурил, громко щёлкнув зажигалкой.
Черкасов с тревогой следил за его приготовлениями и при щелчке зажигалки чуть заметно вздрогнул.
— Ну что ж, приступим, — сказал Игорь. — Я вам буду задавать те же самые вопросы. У вас, кстати, паспорт с собой?
— Да, да, естественно.
Черкасов дрожащими руками вынул бумажник, но, раскрыв его, не сразу нашёл паспорт. Он даже сдвинул очки на лоб и поднёс бумажник совсем близко к глазам.
Когда все было закончено, Игорь протянул ему исписанные листы.
— Прочтите. Если все верно, подпишите вот тут, внизу.
Черкасов, протерев пальцами стекла очков, словно они запотели, молча кивнул и углубился в чтение.
Игорь курил, откинувшись на спинку кресла. Смуглое лицо его с приплюснутым носом и тяжёлым подбородком казалось невозмутимым. Он сейчас походил на боксёра, отдыхающего после тяжёлого раунда.
— С вашего позволения, вот тут хотелось бы исправить, — неожиданно сказал Черкасов, поднимая голову. — Тут, видите ли, написано, — он снова зачем-то протёр стекла очков и прочитал, близко поднеся бумагу к глазам: — «Лучинин оставил кальки у себя для пополнения технического архива завода». Так вот, если нетрудно, вставьте слово «по-видимому». Я ручаться не могу.
— Но для чего же ещё?
— Не знаю, не знаю. Могу только предполагать.
— Пожалуйста.
Игорь вставил слово и сделал сноску внизу страницы. Потом спросил:
— Все?
— Минуточку, минуточку, — торопливо произнёс Черкасов, продолжая читать. — Вот… И тут… Вы записали: «На кальках были наши авторские подписи». Прошу вставить: «Насколько я помню». Дело, знаете, давнее. Мог и запамятовать. Потому очень прошу вас…
— Что ж, пожалуйста.
Игорь сделал новое исправление.
Черкасов принялся читать дальше, держа бумагу около глаз.
— Вот ещё, — через минуту сказал он. — Я не могу так категорически утверждать, что проекта нашего завода не было.
— Но вы же видели, что работа шла по эскизам?
— Эскизы видел, а проекта не видел, — упрямо покачал головой Черкасов. — Чего не видел, того не могу утверждать. Это уж элементарно, как вы понимаете.
— Та-ак. Значит, напишем, что проекта вы не видели. Это будет уже точно?
— Пожалуй. Хотя все-таки лучше выразиться так: по правилам проект должен был иметься, но я лично видел только эскизы.
— Насчёт проекта это ваше предположение?
— В некотором смысле, конечно.
— Предположения нам не нужны. Запишем факты: проекта вы не видели, а эскизы видели. Не возражаете?
— Ну, пожалуй, — неуверенно произнёс Черкасов.
— Вы в чем-то сомневаетесь?
— Нет, нет…
Игорь ещё раз исправил протокол.
«Это просто счастье, что Виталий с ним не встретился, — подумал он. — Представляю себе, что было бы».
Когда Черкасов, наконец, подписал последний лист протокола, Игорь как бы между прочим спросил:
— Кстати, Пётр Андреевич, у вас, кажется, есть дома пишущая машинка?
— Да, — тревожно ответил Черкасов. — Но я полагаю, это не криминал?
— Ну что вы, — Игорь заставил себя улыбнуться. — Просто хотелось бы узнать, не давали ли вы её кому-нибудь. Не помните?
— Нет. Хотя… позвольте, позвольте… — Черкасов провёл рукой по лбу. — Кому-то я её, помнится, давал…
— Хотелось бы знать.
— Извольте, — не очень охотно согласился Черкасов. — Постараюсь припомнить. Если удастся, я вам вечерком позвоню.
На том и договорились.
Черкасов, церемонно распрощавшись, ушёл. Руки ему Игорь не подал, и Черкасов инстинктивно не протянул свою.
«Что ж, — подумал Игорь, расхаживая по кабинету, — все-таки мучился я с тобой, кажется, не зря». Главное обвинение против Лучинина выглядело теперь более чем сомнительно.
Да и сам Черкасов. Он неискренен и завистлив. И наверное, завидовал Лучинину. Правда, он трус. И сам ничего не предпримет. Но подтолкнуть другого… И дать машинку… Кому же он её дал? Интересно, решится он это «вспомнить» или нет.
…Черкасов позвонил не «вечерком» а ровно через час.
— Вспомнил, — торжествующе сообщил он, словно это должно было послужить компенсацией за его по ведение в кабинете у Игоря. — Одному человеку давал.
— Кому же? — едва сдерживая нетерпение, спросил Игорь, локтем придвигая к себе бумагу. «Неужели Носову?» — мелькнуло у него в голове.
— Это, видите ли, Слава Небогов. В редакции газеты работает. И больше никому. Право слово, никому!
Последние слова прозвучали, пожалуй, не вполне искренне.
«Вот тебе и раз, — удивлённо подумал Игорь. — Кто же это такой Слава Небогов?»
Утро застало Виталия за городом, на раскалённом, обдуваемом ветром Свирском шоссе.
Серая и узкая асфальтовая лента, на которой, словно лишаи, проступали то тут, то там зернистые и неровные круги булыжника, вилась среди бесконечных полей, где волновалось под порывами ветра золотистое море ржи или вдруг изумрудным пушистым ковром расстилались посевы овса и гречихи. Дорога то неутомимо взбиралась вверх, то вдруг долго шла под уклон, на миг ныряя в прохладную тень перелесков и снова окунаясь в душный жар полей.