Хеннинг Манкелль - Китаец
— Этот вопрос останется без ответа.
— Раз так, вы, думаю, глубоко замешаны в происходящем. Могу написать. «Сконский судья замешан в хешёвалленской драме».
Она допила кофе и встала. Эмануэльссон вышел следом за ней в холл:
— Если сообщите что-нибудь, я в долгу не останусь.
— Мне совершенно нечего вам сказать. Не потому, что у меня есть какой-то секрет, просто фактически я не располагаю ничем, что может заинтересовать журналиста.
Ларс Эмануэльссон вдруг погрустнел:
— Репортера. Не журналиста. Я ведь не называю вас крючкотвором.
У нее неожиданно мелькнула одна мысль:
— Это вы звонили ночью?
— Я?
— Что ж, понятно.
— Телефон звонил? Среди ночи? Когда вы спали? Этим интересоваться позволительно?
Не отвечая, она вызвала лифт.
— Одно я вам сообщу, — сказал Ларс Эмануэльссон. — Полиция скрывает важную деталь. Если возможно называть человека деталью.
Дверь лифта медленно скользнула в сторону. Биргитта Руслин шагнула в кабину.
— Жертвы не только старики. В одном из домов найден убитый мальчик.
Дверь лифта закрылась. Поднявшись на свой этаж, Биргитта снова отправила лифт вниз. Он ждал на том же месте. Они сели. Ларс Эмануэльссон закурил сигарету.
— Здесь не курят.
— Скажите еще что-нибудь, на что мне наплевать. — На столе стоял цветочный горшок, который он использовал как пепельницу. — Всегда стоит поискать, о чем полиция умалчивает. В том, что они скрывают, можно найти ответ на вопрос, каков ход их мыслей, в каком направлении они рассчитывают найти преступника. Среди убитых был двенадцатилетний мальчик. Известно, кто его родичи и что он делал в деревне. Но от общественности это скрывают.
— Откуда вы знаете?
— Секрет фирмы. В расследованиях всегда есть щелочка, сквозь которую просачивается информация. Надо только найти ее, приложить ухо и послушать.
— Кто этот мальчик?
— Пока что неизвестный знаменатель. Я знаю его имя, но вам не скажу. Он гостил у родных. Вообще-то ему полагалось ходить в школу, но после операции на глазах он на время получил освобождение от занятий. Бедняга страдал косоглазием. Глаз поставили на место, починили, можно сказать. И тут его убивают. Как и стариков, у которых он жил. Только чуток иначе.
— В чем разница?
Ларс Эмануэльссон откинулся на спинку стула. Живот свесился над брючным ремнем. Ужасно противный, подумала Биргитта Руслин. Он это знает, но ему плевать.
— Теперь ваша очередь. Виви Сундберг, книжки и письма.
— Я дальняя родственница кой-кого из убитых. И передала Сундберг материалы, о которых она просила.
Он, прищурясь, смотрел на нее:
— Прикажете поверить?
— Дело хозяйское.
— Что за книжки? Какие письма?
— Речь идет о выяснении семейных обстоятельств.
— Какая семья?
— Брита и Август Андрен.
Он задумчиво кивнул, неожиданно энергично затушил сигарету.
— Дом номер два или семь. Полиция все дома закодировала. Дом номер два у них «два дробь три». Что означает: там найдено трое убитых. — Продолжая смотреть на нее, он извлек из мятой пачки недокуренную сигарету. — Но это не объясняет, почему вы разговаривали так холодно, а?
— Она спешила. А в чем разница с мальчиком?
— Мне не удалось выяснить до конца. Должен признать, что и худиксвалльская полиция, и те, что приехали из Стокгольма, крепко держат язык за зубами. Но, насколько мне известно, с мальчиком обошлись без непомерной жестокости.
— Как это понимать?
— А так и понимать, что убили его, не причиняя лишних страданий, пыток и страха. Отсюда, разумеется, можно сделать разные выводы, одни заманчивее и наверняка ошибочнее других. Но это я предоставлю вам самой. Если вам интересно. — Он затушил сигарету в горшке и встал. — Пойду кружить дальше. Возможно, мы еще встретимся? Как знать?
Она провожала его взглядом, пока он не исчез за дверью. Девушка-портье мимоходом приостановилась, учуяв дым.
— Это не я, — сказала Биргитта Руслин. — Свою последнюю сигарету я выкурила в тридцать два года, примерно когда вы родились.
Она поднялась в номер, хотела собрать вещи. Но остановилась у окна, глядя на упорного папашу с санками и детьми. Что, собственно, сказал этот неприятный человек? И вправду ли он такой неприятный, как она себе твердит? Он ведь просто делает свою работу. А она не особенно шла ему навстречу. Если бы держалась иначе, может, и он бы рассказал больше.
Биргитта села к письменному столу, начала записывать. Как всегда, с пером в руке мысли прояснялись. Про убитого мальчика она нигде не читала. Это была единственная молодая жертва, если, конечно, нет других, о которых общественность знать не знает. То, что Ларс Эмануэльссон сказал про непомерную жестокость, означает лишь одно: остальные в доме перед смертью жестоко страдали, возможно, подверглись пыткам. По какой причине мальчик этого избежал? Может, просто потому, что преступник в какой-то мере пожалел его? Или причина в чем-то другом?
Ясных ответов нет. Да это и не ее проблема. Она по-прежнему стыдилась вчерашнего инцидента. Ведь поступила совершенно безответственно. Вдруг бы ее застукал какой-нибудь журналист — подумать страшно, чем бы это могло кончиться. Как минимум унизительным отступлением в Сконе.
Собрав сумку, Биргитта Руслин приготовилась к выходу. Но сперва включила телевизор — послушать о погоде и решить, какой выбрать маршрут. На экране была пресс-конференция в худиксвалльском полицейском управлении. На небольшом возвышении сидели трое. Единственная женщина среди них — Виви Сундберг. Биргитта вздрогнула. Вдруг полицейская сейчас расскажет, что судья из Хельсингборга поймана за руку, как обыкновенный воришка. Она опустилась на край кровати, прибавила громкость. Говорил тот, что сидел в середине, — Тобиас Людвиг.
Она сообразила, что передача идет в прямом эфире. Когда Тобиас Людвиг закончил, микрофоном завладел второй мужчина, прокурор Робертссон, он сказал, что следствию необходима информация очевидцев — может быть, кто-то что-то видел. Автомобили, чужих людей, замеченных в округе, все необычное.
Когда прокурор закончил, настал черед Виви Сундберг. Она подняла вверх пластиковый пакет, показала журналистам. Камера дала крупный план: в пакете лежала красная шелковая ленточка. Полиция хотела бы знать, не знакома ли кому эта ленточка, сказала Виви Сундберг.
Биргитта Руслин наклонилась к экрану. Вроде бы она где-то видела ленточку, похожую на лежащую в пакете? Она опустилась на колени, чтобы разглядеть получше. Шелковая ленточка вправду о чем-то напоминала. Она рылась в памяти, но безуспешно.
Пресс-конференция продолжалась, теперь журналисты начали задавать вопросы. Кадр сменился. Вместо полицейского конференц-зала на экране возникла синоптическая карта. Ожидается ветер с Финского залива вдоль восточного побережья и снежные шквалы.
Лучше поехать через внутренние районы. У стойки портье она расплатилась, поблагодарила. Резкий ветер бил в лицо, пока она шла к машине. Поставила сумку на заднее сиденье, изучила карту и решила ехать через леса в сторону Ервсё, а дальше опять на юг.
Выехав на шоссе, она вдруг свернула на придорожную парковку. Никак не могла отделаться от мысли о красной ленточке. В памяти брезжил какой-то неуловимый образ. Тонкая пленочка отделяла ее от разгадки. Раз уж я заехала в такую даль, то могу в конце концов выяснить, что никак не вспомню, подумала она и позвонила в полицейское управление. По шоссе изредка проезжали лесовозы, вздымая густые вихри снега, на несколько мгновений скрывавшие все из виду. Ответили ей не скоро. Дежурная, которая последний раз принимала звонок, похоже, была очень занята. Биргитта Руслин попросила соединить ее с Эриком Худденом.
— Дело касается расследования, — уточнила она. — Хешёваллена.
— По-моему, он занят. Сейчас поищу.
Когда Худден взял трубку, Биргитта Руслин уже потеряла надежду. В его голосе тоже сквозили напряженность и нетерпение:
— Худден.
— Не знаю, помните ли вы меня. Я судья, приезжая, что настоятельно хотела поговорить с Виви Сундберг.
— Я помню.
Интересно, Виви Сундберг рассказала ему о ночных происшествиях? У нее определенно складывалось впечатление, что Эрик Худден ни о чем не подозревал. Возможно, Виви выполнила свое обещание? Наверно, мне помогло то, что, впустив меня в дом, она тоже нарушила предписания?
— Я насчет красной ленточки, которую показали по телевизору, — продолжала Биргитта Руслин.
— Пожалуй, мы зря это сделали, — сказал Эрик Худден.
— Почему?
— Коммутатор буквально идет вразнос, куча людей твердит, что видели такую ленточку. В особенности на рождественских подарках.
— Моя память говорит совсем другое. Я правда ее видела.
