Фридрих Незнанский - Направленный взрыв
— Пойдемте, вы можете подождать мистера Салима в палатке, — предложила нам Барбара и препроводила нас в крайнюю палатку.
В палатке лежали трое раненых моджахедов. Воздух был раскаленным и спертым, сильно пахло йодом. Раненые лежали на походных раскладушках.
— Привет, братва! — радостно поприветствовал их Юрка.
Один из раненых застонал.
Я удивленно покосился на Королева, но и у меня теперь уже не было ощущения, что мы находимся в стане врага. Я вежливо кивнул им. Один из раненых заулыбался. Он пошевелил черными губами, пытаясь изобразить улыбку, а потом показал забинтованный окровавленными бинтами обрубок ноги.
— Ну, то что ногу отняли — это не страшно. Главное — живой, — по-русски успокоил его я. А тот, услышав русскую речь, казалось, ничуть не удивился. Что-то стал шептать мне запекшимися губами на своем языке. Я интуитивно понял, что он просил воды, и дал ему железную фляжку, висевшую на столбе, поддерживающем палаточную крышу. Он с жадностью принялся пить. Напившись, что-то простонал про Аллаха.
«Эх, воин, — думаю. — Здесь тебе не Германия, никакой Аллах не поможет, если получил ранение».
Ранение моджахеда — это не совсем то же, что ранение советского воина в Афгане. Если «духа» ранили в живот или голову, это для него верная смерть, продолжительная и мучительная. Даже если ногу слегка заденет, то гангрена обеспечена, и в конце концов ампутации не избежать. У душманов почти нет медикаментов, а понятие о санитарной гигиене у них весьма своеобразное.
Юрий, стоявший рядом со мной, грустно посмотрел на меня:
— Слышь, полковник, ты случайно героин не употреблял у себя в Германии?
Я отрицательно покачал головой.
— А я, знаешь, в плену пристрастился. И теперь, если несколько дней без «косячка», то уже ломка начинается. Я носом чую, вернее, вижу по ландшафту, что за деревней как раз мои поля, там растет почти то, что мне требуется.
Я внезапно вышел из себя, я взорвался. Мои ноздри от негодования задрожали, но я не стал орать на Королева, а командным тоном рубил:
— Слушай, ты! Мы что, приехали коноплю собирать?! Ну-ка пойдем выйдем… — И вытолкнул его из палатки.
Но выяснить отношения нам не дали удары по железной трубе, подвешенной к дереву. Прибежала Барбара и позвала обедать.
На ящиках, приспособленных под столы, уже стояли тарелки, в которых была китайская лапша. Китайцы, сидя на земле по-турецки, кто ложками, кто вилками, кто самодельными палочками отправляли лапшу в рот.
— Бонжур, здравствуйте, камрад! — К нам подошел высокий мужчина в шортах, на шее у него болтались на цепочке очки. Он был без рубашки, совсем не боялся схватить солнечный ожог, наверное, его спасала густая, абсолютно седая шерсть на груди. В зубах у него торчала дымящаяся изогнутая трубка, и он как-то ухитрялся говорить, не вынимая ее изо рта.
— Это есть мсье Жюрден, начальник госпиталя, — представил мужчину Лен Нин.
— О! Се тре бьен, ка-ра-шо, у-ра! Виват, да здравствует Москва! Мир, прогресс, май! — выдал Жюрден по-русски, видимо, все, что знал. А дальше, обменявшись с нами рукопожатиями, перешел на английский.
Он говорил, что Салим сегодня непременно должен быть, он выехал к командиру одного из отрядов задать хорошую трепку за то, что у него кончились боеприпасы.
Я же спросил Жюрдена, что он здесь делает.
Жюрден сказал, что вначале он работал военным врачом в одном палестинском госпитале, а теперь завербовался сюда — и не жалеет. Он тоже, как и китайцы, солдат удачи. Только удача у него заключается не в том, чтобы убивать, а, наоборот, — спасать людей. И он считает свое пребывание здесь крайне необходимым и благородным, не говоря уже о щедрой оплате Салима и не менее щедрой помощи Красного Креста.
Наконец, как и китайцы, как и Мэри с Барбарой, мы уселись по-турецки перед ящиками с обедом на редкую, пожухлую траву.
Лапша с тушенкой была вполне сносной. После обеда к нам подбежала стриженая Мэри. Она принесла бутылку с розовой водой, пахнущей клубникой. Предложила попить, затем быстро что-то стала щебетать, но я ее не слушал. Я думал о другом, глотая клубничную воду. «Да-да, ты тоже солдат удачи. Молодец, красавица…» И не выдержал, вслух спросил по-русски:
— Ты лучше скажи мне, сука, скольких ты здесь пристрелила? Наших русских, тех же «духов», скольких?
Королев посмотрел на меня, страдальчески морщась.
Мэри не поняла, естественно, моего вопроса. Она, продолжая щебетать, убежала и вернулась со своей снайперской винтовкой и новым ночным прицелом, который, как она сказала, прибыл с нашим грузом специально по ее заказу. Она установила прицел, после чего я попросил ее показать винтовку. Королев хмурился все больше и больше.
На занятиях в Академии Генштаба — а я несколько лет назад в самый расцвет горбачевской эры проходил там краткосрочные курсы по вопросам новой политики страны, — нам подполковник-«афганец» рассказывал о снайперах в Афгане…
Я внимательно осмотрел приклад винтовки Мэри, увидел на прикладе маленькие булавочные уколы, которые тянулись в два ряда, их было не меньше тридцати. И еще восемь больших выжженных черных точек. Мэри, как и положено снайперу, отмечала каждого убитого на своей винтовке. А выжженные точки должны означать либо БРДМы, либо танки, либо, может быть, БТРы…
— О'кей, о'кей, — вздохнул я, возвращая ей винтовку. Мэри поняла: я совсем не в восторге от ее военных достижений. Как бы в оправдание, она предложила пойти искупаться в речушку, которая текла в зарослях «зеленки».
У Королева загорелись глаза, он сказал, что немедленно идет купаться. Я понял, его тянет далеко не река, а растущие неподалеку конопляные заросли. Королев подтвердил мои догадки:
— Я «чарс» за версту чую, — негромко сказал он.
А «чарсом» дымила подбежавшая к нам Барбара с длинной самокруткой из папиросной бумаги в зубах. Поверх купальника на ней был махровый халат в розовую полоску.
Королев, ни слова не говоря, выхватил у нее самокрутку вдруг задрожавшими пальцами и с жадностью стал делать затяжки одну за одной.
— Бьен? — по-французски спросила Барбара, улыбаясь.
— Еще какой бьен! — ответил Юрка, закатывая глаза.
А меня тошнило от этого сладковатого запаха. Я чувствовал: еще немного, и начнет кружиться голова. Я вырвал из зубов Королева самокрутку и отшвырнул далеко в сторону.
Мне необходимо было с ним уточнить некоторые вопросы до прибытия Салима. И я не хотел, чтобы он перестал соображать, обкурившись.
Я сказал Мэри, чтобы они шли вперед, к реке, показывали дорогу, а мы пойдем следом. Мэри сходила в палатку, оставила в ней винтовку и вернулась, как и Барбара, в махровом халате.
Обе снайперши пошли впереди нас, что-то тихо между собой обсуждая, видимо, меня с Королевым. Когда девицы вошли в «зеленку», я остановил Королева:
— Ты нормально соображаешь?
— Лучше, чем когда-либо, соображаю, — блестя маслеными глазами, ответил он.
— Откуда тебе известно название операции?
— «Армейская Панама»? Через Когана от Вагина. Разве название — секрет? В эту сделку посвящено предостаточно лиц самых разных национальностей… которых… которых нужно будет убрать, — вдруг закончил Королев.
— Бредишь? Ты же говорил, что соображаешь нормально! — схватил я его за плечо. Нет, не оттого, что испугался его слов, я всего лишь тряхнул его, чтобы у него мозги зашевелились.
— Никогда мне не было так ясно, как сейчас… Меня должны убрать уже после того… уже после того, как ракеты будут у аль-Руниша…
— Ну, невелика потеря! — зло сказал я. — А почему меня забыл упомянуть?
— Ты — правая рука заместителя командующего. Ты для них, для вашей русской военной мафии, — свой человек.
Я в сердцах сплюнул на траву. И подумал, может быть, Вагин и был прав, опасаясь доверить ту, более детальную информацию Королеву, которая была у меня в голове. И которую я должен был передать.
Из зарослей кустов нас окликнула Мэри. Королев хотел бежать на зов, но я удержал его.
— Слушай, Юрка, все-таки мы вместе учились. Я не хочу этого забывать. Если ты на Вагина не вполне надеешься, то я как-нибудь попробую тебе помочь перебраться в Россию. А мой тебе совет: не совался бы ты туда, затерялся бы в своем Нью-Йорке навсегда, нарожали бы с американкой детей, купили бы себе дом в рассрочку…
