Ю Несбё - Призрак
Он кивнул, и ей не пришлось произносить имя вслух.
— Он начал поздно возвращаться домой. Встречался с приятелями, с которыми я не была знакома. Однажды признался, что был в кофейне на Лидсеплейн и курил хэш.
— Как и все туристы?
— Вот именно, это же часть обязательной программы при посещении Амстердама, подумала я. Но одновременно испугалась. Его отец… ну, ты знаешь.
Харри кивнул. Русская семья из высшего общества со стороны отца. Пьянство, ярость, депрессии. Прямо как у Достоевского.
— Он часто сидел один у себя в комнате и слушал музыку. Тяжелые, мрачные вещи. Да, ну ты знаешь эти группы…
Харри снова кивнул.
— Но и твои диски тоже. Фрэнка Заппу. Майлза Дэвиса. «Supergrass». Нила Янга. «Supersilent».
Ракель быстро сыпала именами, и Харри заподозрил, что она тоже слушала его диски.
— И вот в один прекрасный день я пылесосила в его комнате и нашла две таблетки со смайликами.
— Экстези?
Она кивнула.
— Через два месяца я подала заявку, получила место в госпрокуратуре и переехала обратно.
— В безопасный невинный Осло.
Ракель пожала плечами.
— Ему надо было сменить обстановку. Начать заново. И все получилось. Он не из тех людей, у кого много друзей, но он восстановил отношения с парой старых знакомых, хорошо учился, пока…
Внезапно голос ее задрожал и сломался.
Харри ждал. Она сделала глоток кофе. Собралась.
— Он мог исчезнуть на несколько дней. Я не знала, что мне делать. Он делал что хотел. Я звонила в полицию, психологам, социологам. Он был несовершеннолетним, и тем не менее никто ничего не мог предпринять, пока у меня не было доказательств того, что он принимает наркотики или совершает правонарушения. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я! А ведь я всегда считала, что в таких случаях вина лежит на родителях, и всегда знала, как поступить, если оступились чужие дети. Не сидеть сложа руки, не медлить. Действовать!
Харри посмотрел на ее руку, лежащую на столе рядом с его. Изящные пальцы. Красивые вены на бледной коже, которая обычно в начале осени еще хранила следы загара. Но он не поддался импульсу накрыть ее руку своей. Что-то мешало ему. Олег мешал ему. Она вздохнула.
— И я поехала в центр и стала искать его. Вечер за вечером. Пока не нашла. Он стоял у перекрестка на улице Толлбугата и был рад меня видеть. Сказал, что он счастлив. Что нашел работу и снимает квартиру вместе с друзьями. Что ему необходима свобода, и я не должна задавать слишком много вопросов. Что он «путешествует», это его вариант свободного года, предназначенного для кругосветного путешествия, в которое пускаются другие молодые люди из Хольменколлосена. Кругосветное путешествие по центру Осло.
— Во что он был одет?
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего. Продолжай.
— Он сказал, что скоро вернется домой. И доучится. И мы договорились, что он придет ко мне на обед в воскресенье.
— Пришел?
— Да. А когда ушел, я обнаружила, что он заходил ко мне в спальню и украл шкатулку с драгоценностями. — Она тяжело вздохнула и поежилась. — В той шкатулке лежало кольцо, которое ты купил мне на площади Весткантторге.
— Весткантторге?
— Ты не помнишь?
Память Харри на бешеной скорости перематывалась назад. В ней имелись черные полосы беспамятства, белые, которые он не хотел видеть, и большие пустые пространства, выеденные алкоголем. Но были и цветные фактурные участки. Например, тот день, когда они бродили по блошиному рынку на Весткантторге. Был ли Олег с ними? Да, был, конечно. Разумеется. Фотография. Автоспуск. Осенняя листва. Или это было в другой день? Они ходили от лавки к лавке. Старые игрушки, посуда, ржавые ящики для сигар, виниловые пластинки в обложках и без, зажигалки. И позолоченное кольцо.
Оно казалось таким одиноким на прилавке. И Харри купил его и надел ей на палец. Чтобы у кольца появился новый дом, сказал он тогда. Что-то в этом духе. Что-то бредовое, что она могла принять за смущение, за завуалированное признание в любви. Может, так оно и было, во всяком случае, оба они рассмеялись. Из-за его поступка, из-за кольца, из-за того, что каждый знал, что другой тоже знает. И из-за того, что им было так хорошо. Потому что все, чего они хотели и одновременно не хотели, заключалось в этом потертом дешевом колечке. Обещание любить друг друга крепко и долго и расстаться, когда любовь уйдет. Но когда она в итоге оставила его, это произошло совершенно по другим причинам. По лучшим причинам. Но, заключил Харри, она сохранила их колечко, спрятала его в шкатулку с драгоценностями, унаследованными от австрийской мамы.
— Прогуляемся, пока солнце еще не спряталось? — спросила Ракель.
— Да, — сказал Харри, улыбаясь ей в ответ. — Давай.
Они пошли по дороге, ведущей к вершине плоскогорья. Лиственные деревья с восточной стороны были такими красными, что казались объятыми пламенем. Свет играл на поверхности фьорда, похожей на расплавленный металл. Но больше всего в городе, раскинувшемся внизу, Харри, как обычно, очаровывало созданное человеческими руками. Аспект муравейника. Дома, парки, дороги, краны, корабли в порту, начавший загораться повсюду свет. Машины и поезда, которым надо бежать в разные стороны. Сумма действий, которые мы производим. И вопрос, который может задать себе только тот, у кого имеется в распоряжении так много свободного времени, что он может остановиться и посмотреть на снующих муравьев: «Почему?»
— Я мечтаю только о мире и покое, — сказала Ракель. — Только об этом. А ты о чем мечтаешь? Что тебе снится?
Харри пожал плечами.
— Что я нахожусь в узком коридоре, по которому летит снежная лавина и погребает меня.
— Уфф.
— Ладно. Ты же знаешь, у меня клаустрофобия.
— Нам часто снится то, чего мы боимся и одновременно желаем. Исчезнуть, быть погребенными. Тогда ведь мы будем в безопасности, да?
Харри засунул руки глубже в карманы.
— Три года назад я попал под лавину. Так что все просто.
— Значит, несмотря на то, что ты уехал в Гонконг, тебя преследуют призраки?
— Да нет, — ответил Харри. — Ряды призраков поредели.
— Правда?
— Да. Какие-то вещи можно оставить в прошлом, Ракель. Искусство обращения с призраками заключается в том, чтобы долго и пристально смотреть на них и понять, что они просто призраки. Мертвые и бессильные призраки.
— Вот как, — произнесла Ракель таким тоном, что он понял: тема ей неприятна. — В твоей жизни есть женщины?
Вопрос прозвучал очень легко. Так легко, что он даже не поверил.
— Как сказать.
— А ты скажи.
Она надела солнцезащитные очки. Определить, как много она хочет услышать, было непросто. Харри решил обменять свой рассказ на предоставление аналогичной информации с ее стороны. Если он захочет узнать.
— Она была китаянкой.
— Была? Она что, умерла? — Ракель игриво улыбнулась.
Харри подумал, что, кажется, для нее еще не слишком горячо. Но он предпочел бы, чтобы она вела себя немного поделикатнее.
— Деловая женщина из Шанхая. Она холит и лелеет свою гуанкси — сеть нужных связей. И богатого старого китайского мужа. И — когда представится случай — меня.
— То есть, другими словами, ты пользуешься ее геном заботы?
— Хорошо, если бы это было так.
— О?
— Она выдвигает крайне специфические требования относительно места и времени. И способа. Ей нравится…
— Достаточно! — произнесла Ракель.
Харри криво улыбнулся.
— Как тебе известно, я всегда питал слабость к женщинам, которые знают, чего хотят.
— Я сказала, достаточно.
— Понял.
Они шли молча. Пока Харри в конце концов не произнес вслух слова, написанные крупными буквами в воздухе перед ними:
— А как насчет этого Ханса Кристиана?
— Ханс Кристиан Симонсен? Это адвокат Олега.
— Я никогда не слышал имени Ханс Кристиан Симонсен в связи с делами об убийствах.
— Он из нашего района. Мы учились на одном курсе на юридическом. Он пришел и предложил свои услуги.
— Ммм. Понятно.
Ракель рассмеялась.
— Я помню, что во время учебы он пару раз приглашал меня в рестораны. И хотел, чтобы я пошла с ним на курсы свинга.
— Бог ты мой.
Она засмеялась еще громче. Господи, как же он скучал по этому смеху!
Ракель подтолкнула его в бок:
— Как ты знаешь, я всегда питала слабость к мужчинам, которые знают, чего хотят.
— Ну да, — сказал Харри. — И что же хорошего они тебе сделали?
Она не ответила. Ей и не надо было отвечать. Вместо этого она наморщила переносицу между черными широкими бровями. Эти морщинки он обычно разглаживал указательным пальцем, как только они появлялись.
