Эд Лейси - Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах
— Да я на колесах… — и я кивнул на «Ягуар».
Автомобиль произвел на него впечатление.
— А сотню можно на нем выжать?
— Если вдавить педаль газа до упора. Спасибо за гостеприимство. Пойду и прямо сейчас завалюсь спать. А что, если я сначала куплю газету, расовый бунт тут не вспыхнет?
— Э, мистер Джонс, Бингстон не такой уж скверный городишко. А местная «Ньюс» выходит только в полдень. Разве что тебя интересует вчерашний номер.
— И вчерашний сойдет. Хочу почитать перед сном.
— Можешь купить в табачной лавке на другой стороне улицы. Пойду позвоню Мэри, предупрежу ее о твоем приходе.
Я купил газету и, когда садился за руль, из аптеки появился полицейский и по-приятельски осведомился:
— Что, тачка-то европейская?
Он держался и впрямь дружелюбно, однако стоило бы мне зайти в аптеку выпить кофе, как он тут же бы появился там с перекошенной рожей.
— Английская.
— Дорогая, надо думать?
— Правильно думаете, — сказал я, включив зажигание.
— Неужто лучше наших?
— Нет, — ответил я, подавая назад.
Я свернул на светофоре и тут же припарковался к тротуару. Элм-стрит представляла собой вереницу больших домов и огромных зеленых лужаек. В газете был помещен репортаж из Нью-Йорка о Ричарде Татте, которого обнаружили в его комнате забитым насмерть. Полиция разыскивала «негра», подозреваемого в убийстве. Отпечатки пальцев, снятые с убитого, свидетельствовали, что он не Ричард Татт, а Роберт Томас — преступник в розыске. Ниже была подверстана краткая и несколько самодовольная заметка о том, что Роберт Томас — уроженец Бингстона и в течение последних шести лет разыскивается местной полицией. В газете не сообщалось ничего нового для меня, поэтому я ее сложил и поехал дальше.
Дом почтальона оказался лучше, чем я ожидал. Старый, но крепкий. Вообще-то говоря, все дома в этой «негритянской» части города выглядели очень прилично. К дому вела подъездная аллея, за домом виднелся гараж. Я остановился на аллее, вышел и запер машину. Мои номера были покрыты достаточным слоем грязи. Пухлая женщина с коричневым лицом открыла дверь и сказала:
— Вы, верно, и есть мистер Джонс. Проходите. У меня и времени-то не было прибраться в гостевой комнате. Мы ею не пользовались с тех самых пор, как у нас гостил мой кузен Аллен из Дейтона. Сейчас, я только пыль вытру…
— Я с ног валюсь, — признался я, внезапно почувствовав прилив усталости. — Я бы хотел прямо сейчас отправиться в кровать.
— Вы, верно, решите, что я плохая хозяйка.
— Не решу. Я слишком устал, чтобы делать какие-то выводы. Покажите мне мою комнату.
— Как хотите. У вас и вправду усталый вид. Я вам дам полотенце. А где ваши вещи?
— В машине, — солгал я. — Я их потом принесу.
Я последовал за ней на второй этаж, и она привела меня в большую комнату, обставленную старенькой громоздкой мебелью. Кровать показалась мне чудесной. Хозяйка дала мне полотенце, сказала, что ванная в конце коридора, и пустилась оправдываться за пыль и прочий беспорядок. По мне же, комната являла собой образец идеальной чистоты — нигде ни пылинки. Я остановил поток ее красноречия, повесив свое твидовое пальто от «Харриса» в шкаф. Уже в дверях она проговорила:
— Мистер Дэвис предупредил вас: два доллара за ночь и…
— Предупредил, — и с этими словами я дал ей пятерку.
— Да только про стол он не то сказал. Продукты нынче подорожали. Будет два доллара в день, а не один.
— О’кэй.
— Сдачу потом принесу, — она сунула банкноту в карман передника и неловко замолчала. — Надеюсь, вы не пьющий, мистер Джонс.
— Только уставший. Всего хорошего, миссис Дэвис.
Когда она ушла, я снял пиджак и, заперев дверь, спрятал бумажник с жетоном под матрас, а телевизионное досье на Томаса под ковер. Сняв нейлоновую рубашку и трусы, я удостоверился, что коридор пуст, и дунул в ванную. Ванна оказалась целым бассейном. Я принял душ, выстирал рубашку и трусы, насухо вытерся и совершил еще один спринтерский рывок в голом виде по коридору. Развесил рубашку и трусы на стуле, опустил жалюзи и улегся в постель.
Я хотел поразмыслить. Мне просто необходимо было поразмыслить, если уж я намеревался выпутаться из этой заварухи. Но я уже двое суток не спал, а кровать была такая мягкая и уютная… Когда я пробудился от сна, бледные стрелки моих наручных часов сообщили, что уже десять. Я давил подушку двенадцать часов кряду. Чувствовал я себя прекрасно — и ужасно, проклиная себя за столь пустую трату времени.
Я открыл жалюзи. За окнами было темно, на улице едва виднелись редкие фонари. Я протер глаза, раскурил трубку и стал одеваться. Шататься в этом городишке больше двух дней было опасно. Правда, моя безопасность после столь краткого пребывания тоже оставалась проблематичной. В любое другое время мне не составило бы особых трудностей прочесать такой городок, как Бингстон, за два дня. Да только стоял он на Юге, а я темнокожий. Стоило мне тут пробыть дольше положенного, как кто-нибудь обязательно решил бы, что я и есть тот самый «негр», которого разыскивает нью-йоркская полиция.
Уж слишком я был заметным приезжим в этом городе. Эх, вот если бы у меня здесь нашелся хоть кто-то, кто сумел бы, не привлекая ничьего внимания навести справки… Ах ты, старый сыскарь, да какие справки? Я не имел ни малейшего понятия, что или кого ищу. Этот город для меня мог оказаться либо отличным убежищем, либо западней.
Вытащив материалы о Бобе Томасе, которыми меня снабдила телекомпания, я в десятый раз с ними ознакомился. Мне чуть полегчало, потому что меня по-прежнему не оставляла догадка, что убийца должен обязательно оказаться уроженцем Бингстона. Если только это не было беспричинным убийством, которое не укладывается ни в какую логическую схему. Если же это было случайное убийство, тогда я мог преспокойно вернуться домой и позволить им усадить себя на электрический стул.
В доме было тихо, и я понял, что старики отошли ко сну. Я жутко проголодался и пошел посмотреть содержимое холодильника. Телевизор был включен, и гостиная купалась в его серебристо-голубом мерцании. У телевизора сидела девушка. Я рассмотрел ее лицо: худое, темнокожее, того же оттенка, что и мое, волосы собраны и зачесаны наверх. Заметив меня, она встала и включила свет. На ней был простенький серый костюмчик, облегающий высокую фигуру. При свете она оказалась старше, чем я поначалу подумал, — наверное, около двадцати семи. Нос у нее был короткий, а глаза большие, глубоко посаженные. Тяжелые, полные губы.
— Мистер Джонс? Я Френсис Дэвис. Мама сказала, чтобы я вас накормила ужином. Хотите?
Голос у нее был низкий и резкий, если не сказать укоризненный.
— А где все?
— Спят. Уже начало одиннадцатого — для нас поздний час.
— Извините, что заставил вас не спать. Я, пожалуй, выскочу в город, чего-нибудь перекушу.
— Где? Тут нет ресторанов для цветных. Да я и не из-за вас не сплю. Я люблю смотреть телевизор. Если хотите есть, пойдемте на кухню.
— В Бингстоне, похоже, вообще нет смысла подниматься с постели, — заметил я, идя за ней следом. Росту в ней оказалось никакие меньше шести футов — при том, что на ногах у нее были простые шлепанцы.
— Ну, если у вас светлая кожа… — Она остановилась. — У вас такие плечи, что вы кажетесь маленьким. Хотя и не маленький. А ваша одежда — это просто отпад. Вы такой прикинутый парень!
Вблизи ее лицо показалось мне даже симпатичным, а полные губы и огромные глаза интригующими.
— Спасибо, милая. Твоя одежда мне тоже нравится.
— Купила в Цинциннати в прошлом году. А где это вам сломали нос? — с этими словами она открыла дверь в кухню.
— Много лет назад играл в футбол. У меня была стипендия — до войны. — Кухня оказалась большой и светлой и немного странноватой: в ней стояли современный холодильник и морозилка последнего выпуска, новая стиральная машина и электрогриль, и тут же рядом старенькая угольная печурка, надраенная до блеска. Она жестом пригласила меня сесть за белый стол. Я сел, а она стала доставать из холодильника разные кастрюльки и миски, полные всякой снеди.
— Овощи, рис, жареная свинина, печенье, картошка и пирог. Кофе или чай?
— Замечательно, но только давай без печенья и картошки. Чай.
— Вы на каком инструменте играете и в какой группе?
— На ударных. И в настоящий момент у меня нет группы. У меня было несколько кратковременных контрактов в джаз-клубах Нового Орлеана и Лейк-Чарльза, а теперь вот направляюсь в Чикаго в надежде куда-то еще приткнуться. В основном я играю на «левых» концертах.
— А как сейчас в Новом Орлеане?
— Жарко и влажно. Я без сожаления удрал оттуда.
— А я запала на ваш «ягуар». Клевая тачка.
— Слушай, дорогуша, почему бы тебе не бросить этот фальшивый жаргон?