Фридрих Незнанский - Горький привкус победы
Конечно, документы являлись секретными и очень важными для СССР в прошлом, а ныне для государства Российского. Но организовать должную охрану у самого центра не было средств, а государственные лица, обеспечивающие сохранность тайны, были больше озабочены «экономией» выделяемых денег.
Виноградов отставил пустую чашку. Несмотря на веселость, слова напарника его отчего-то встревожили. Да и шум неясный донесся из коридора. Едва слышный. Или почудилось ему?
— Спасибо, Гриня, печенье вкусное принес. Хоть на что-то сгодился. Ты пей еще, а я погуляю по объекту пока…
Он прикрыл за собой дверь вахтерской, где сержанты чаевничали, и двинулся в направлении библиотеки. Опять подозрительные посторонние звуки — даже не слышимые, а еле угадываемые — заставили его затаиться. Секунду он раздумывал: не вернуться ли за Ильиным. Вдвоем безопаснее. Но Михалыч пересилил себя, призвав на помощь здравый смысл. Ну кому что-то могло понадобиться в пыли архива? А потом стыда не оберешься — до самой пенсии будут сослуживцы подкалывать, вспоминать, как два мента на проголодавшуюся крысу в ночи охотились. Слава богу, недалеко уже до пенсии-то…
Однако штатный пистолет из кобуры сержант Виноградов вынул и крадучись стал подходить к повороту, за которым скрывалась запертая и опечатанная дверь в хранилище рукописей.
Но и эта предосторожность его не выручила. Виноградову просто не повезло: среди нескольких фигур, колдовавших у двери хранилища, одна была развернута в его сторону. Лица под маской видно не было, однако Михалыч почувствовал, как с его взглядом встретился чужой темный взгляд. Пока остолбеневший сержант поднимал непослушную руку с оружием, из конца коридора беззвучно сверкнуло. На будущего пенсионера с оглушающим грохотом обрушился потолок…
Охранник не мучился. Пуля вошла ему в глаз и навеки остановила лихорадочный бег мыслей: четверо… откуда?., что им надо?., надо бы подкрепление выз…
Григорий поперхнулся чаем и, откашливаясь на ходу, бросился в коридор, из которого уже доносился топот множества ног. Но тут же рыбкой нырнул обратно в вахтерскую: благодаря этому нырку ему, как голливудскому герою, удалось увернуться от стремительной пули, опередившей несущихся в его сторону преступников.
На двери помещения для охранников, оборудованного, разумеется, по принципу «экономии», не было, вопреки всем инструкциям, ни засова, ни защелкивающегося замка, а возиться с ключами было поздно. Ильин отчаянным усилием воли превозмог желание забраться под топчан и прижался спиной к простенку рядом с дверью, выхватывая штатное оружие.
Не зря: прогремели еще два выстрела, выбивших щепу и из двери, и из деревянного топчана у противоположной стены. Едко запахло порохом.
Гриня в ответ тоже пальнул через дверь. Раздался негромкий вскрик, за которым последовала громкая матерщина, и в комнатенку ввалились сразу несколько человек. Сержант еще раз выстрелил наугад, но на этот раз ни в кого не попал. Тут же грохнуло снова — Ильин почувствовал, что грудь его разломилась пополам, впуская внутрь пламя. И так и не сумевший что-либо оборонить охранник свалился под ноги нападавшим.
— Сука! — Один из налетчиков сорвал окровавленную перчатку и в сердцах швырнул ее в сторону. Вынул носовой платок и попытался перевязать ладонь. — Зацепил все-таки. Больно как…
Пнул под ребро лежавшего без движения Ильина.
Второй скрипучим голосом заметил:
— Мокруха, начальник. Плохо вышло. Роман недоволен будет.
— А мне накласть! — огрызнулся первый, прижимая раненую руку к груди, будто баюкая. — На Ромика вместе с Робиком и на прочих умников, вместе взятых… Все. Иди делай дело. Путь свободен.
Судьба смилостивилась над сержантом, он после второго тяжкого удара кованым ботинком, угодившим в висок, из пылающего ада реальности мягко переместился в прохладное недвижное забытье.
Очнулся на госпитальной койке спустя трое суток. Шесть месяцев мыкался по больницам и санаториям. Получил инвалидность. И очень долго, почти десять лет, не мог вспомнить ни голосов преступников, ни произносимых ими слов…
…Вызвав лифт, Александр Борисович, как обычно, проверил, есть ли почта. Делал он это по-детски: привставал на цыпочки и заглядывал в прорезь ящика одним глазом, второй прищурив, отчего физиономия его становилась смешной и шкодной. Сам себя Турецкий, конечно, видеть со стороны не мог, однако поступал так, лишь когда в подъезде никого не было. Даже кошек. Он и их стеснялся.
В темноте ящика белела корреспонденция. Чертыхнувшись, мастер следственного дела достал из кармана связку ключей. А увидев девственно чистый запечатанный конверт из плотного картона, выругался солонее и крепче. Анонимные послания в последнее время стали его раздражать. Аккуратно взяв письмо за самый уголок, Турецкий спрятал его в сумочку, в этакий мужской ридикюль, в котором обычно носил с собой документы на машину. Тряхнул головой, словно пытаясь вытрясти из нее озабоченность, напялил на лицо беззаботную улыбку и поднялся в квартиру.
Предосторожность с улыбкой оказалась излишней: ни жены, ни дочери дома пока не было. Александр Борисович провел ладонью по лбу, будто маску снял, и стал самим собой — немного усталым крепким мужчиной с ироничным выражением лица.
— Ну давай, Шурик, поглядим, — обратился он сам к себе и прошел на кухню.
На столике у раковины всегда лежали тонкие резиновые перчатки, а в стаканчике у мойки стояли ножницы, которыми Ирина вскрывала пакеты с молоком для утреннего кофе.
Натягивая резину на руки, Турецкий, ухмыляясь, бормотал: «Скальпель, пинцет, спирт…»
Вооружившись ножницами, он аккуратно — по самому краю — надрезал конверт и вынул его содержимое. Им оказался патрон к пистолету ТТ, некогда весьма популярному в криминальных разборках, и сложенный вдвое клочок бумаги с корявыми печатными буквами:
«Туретский, брасай это дело. Падумай о душе. Кладбище тибя ждет».
Следователь «падумал» о душе, скомкал анонимку вместе с конвертом и бросил в мусорное ведро. Патрон машинально сунул в карман.
Он, разумеется, прекрасно знал, как должно поступать при получении анонимного материала, содержащего угрозы. Даже сам некогда принимал участие в разработке памятки для жителей столицы, которую затем распространяло УВД. Но «отправлять в правоохранительные органы полученные материалы с сопроводительным письмом» намерен не был.
Если бы с каждой анонимкой он поступал по инструкции, в правоохранительных органах скопилось бы материала на крупное уголовное дело. Еще ему бы самолично и поручили разобраться с угрозами, поступившими в адрес первого помощника генпрокурора. Нет уж, спасибо, увольте!
Тем более, внимательно оглядев полученный пакет, Турецкий был убежден, что явных улик на послании не обнаружится. Анонимщик «косил» под безграмотную уголовщину, но ни отпечатков пальцев, ни каких-либо отличительных признаков бумаги или конверта, по которым можно на преступника выйти однозначно, экспертиза не найдет. Только людей от работы отвлекать. Разве что патрон можно в криминалистическую лабораторию отдать при случае. Может, определят, на каком заводе выпущен, когда, куда отправлялась партия, где его можно было достать… Но и это не к спеху. И без особых надежд на успех.
Турецкому грозили часто. Он уж и не припомнит, когда в первый раз получил подобную анонимку от представителей криминальной среды. Где-то на заре следственной карьеры. Поначалу реагировал на них, докладывал, пытался выяснять. Расстраивался. Но с годами научился относиться спокойней. Тем более что угрозы уголовников были, как правило, не более чем «пугалки» — обычная реакция людей, которые сами боялись Турецкого как огня и стремились хотя бы таким образом компенсировать собственные страхи. До реальной угрозы жизни доходило нечасто. В последний раз, пожалуй, только «законник» Сапин был близок к цели. Спасибо Галочке Романовой — уберегла…[1]
Значительно опасней были намерения совсем у других «анонимщиков». «Интеллигентные» письма и «случайные» встречи с аккуратными неприметными людьми с военной выправкой стали нормой, с тех пор как уровень дел старшего следователя Генеральной прокуратуры поднялся до бизнес-элиты и высших эшелонов власти. Кажется, впервые встретился Александр Борисович с таким «бойцом невидимого фронта», расследуя серию убийств в «Ленинке».[2] Или все-таки, когда вел дело крупных военных чинов, огребающих миллионы перед выводом группы войск на Родину?[3]
Неважно. Важнее, что причиной угроз этих «товарищей» были даже не конкретные дела Турецкого, а само присутствие его в качестве фигуры на правовом поле. И хотели бы они мешающую фигуру с этой доски убрать. И возможности у них были серьезнее, чем у самой крутой организованной преступной группировки.
