Т. Паркер - Красный свет
Мерси опустилась на колени и приложила два пальца правой руки к яремной вене женщины. Она считала, что выказать надежду – ее долг перед покойной, хотя та безнадежна.
Достав из кармана маленький фонарик, Мерси обнаружила на платье под левой грудью, прямо над сердцем, пулевое отверстие. Поискала другое, но не нашла. Сосед не сказал, что слышал выстрел. Мерси вернулась к парадной двери и прикрыла ее ногой.
Мерси остановилась между телом и столовой. Пока никаких следов насильственного вторжения или схватки. Она обратила внимание, что стол накрыт на двоих. Возле кушетки – пара туфель на высоких каблуках, обращенных носками к ней, словно в них стоял, наблюдая, какой-то призрак. В доме тихо, раздвижная дверь закрыта от холодного декабрьского воздуха, поэтому запахи не улетучивались. Мерси закрыла глаза. Пахло соленым воздухом, запеченной в духовке домашней птицей, кофе и, разумеется, резиновыми перчатками. Чуточку пороховым дымом, кожей, пожалуй, самую малость духами или цветами на столе – гарденией, розой, лавандой? И конечно же, непристойностью пролитой крови – интимно, волнующе, постыдно.
Мерси прислушалась к плеску волн, к шуму машин на шоссе, к маленькому телевизору на кухне с убавленным звуком: проповедник витийствовал, чтобы получить за это деньги. К стуку чего-то на старой дорожке. К своему сердцу, бившемуся в груди сильно и часто. Она чувствовала себя полной сил, когда старалась ради мертвых. Мерси всегда любила потерпевших поражение.
В спальне она обнаружила дамскую сумочку с бумажником внутри. В нем лежала толстая пачка сотенных купюр, немного двадцаток, несколько кредитных карточек и водительские права. Обри Уиттакер. Девятнадцать лет.
Эта женщина была чуть ли не вдвое моложе Мерси. В том году, когда Обри родилась, Мерси пошла в последний класс средней школы. А когда Обри убили, Мерси была тридцатишестилетней, сержантом в шерифском управлении округа Ориндж, в группе расследования убийств. Матерью-одиночкой. Некогда гордой женщиной, оправляющейся от горя и того, что полицейские психологи именовали стрессом опасного случая. Внешне она выглядела невозмутимой, но душа ее по-прежнему оставалась надломленной.
Убийство юной Обри разгневало и опечалило Мерси, но за время службы в управлении подобные чувства у нее вызывало многое. Она взглянула из окна спальни на Прибрежное шоссе. Соседний дом был уже освещен рождественскими огнями, четкими линиями часто мигающих крохотных лампочек. На большом туалетном столике возле кровати Мерси обнаружила шкатулку с драгоценными кольцами и ожерельями. Под лампой стояла приставленная к ней поздравительная открытка с нечетким снимком дерева на склоне холма. Она наклонилась и, не притрагиваясь к открытке, стала читать текст.
В тускло-голубом небе были слова: «В Божьем мире...» Фраза оканчивалась на внутренней стороне: «...есть особое место для дружбы». Подписано: «Искренне твой Т.Т.».
Со стороны дорожки раздались шаги, они становились громче. Когда замерли у входа, Мерси прислушалась. Голоса.
Подойдя к двери, она посмотрела в глазок. Увидела Пола Саморру и позади него двух лаборантов из коронерской группы вскрытия. Когда Мерси открыла дверь, напарник печально взглянул на нее и шагнул в дом. Лаборанты последовали за ним.
Саморра подошел к телу, опустился на колени, достал из кармана спортивной куртки перчатки и натянул их.
– Принимайтесь за дело, ребята, – сказал он. – Минут через двадцать сюда прибудет множество людей.
* * *Вскоре появились еще шестеро патрульных, начальники фельдшеров, коронерская следственная группа, остальные члены группы вскрытия: окружной патологоанатом, эксперты, криминалисты; помощник прокурора и двое следователей. Все они направились по дорожке к дому Обри Уиттакер под гул двух вертолетов шерифского управления, круживших в небе и бессмысленно светивших прожекторами. Затем явились полицейские репортеры и, как всегда, обеспокоенные граждане, привлеченные проблесковыми маячками патрульных машин.
Соседи обменивались замечаниями о покойной девушке, приходившей и уходившей в поздние часы: очень привлекательная, хорошо одевалась, высокая, тихая. Возникли разногласия по поводу того, какого цвета и длины были у нее волосы.
Посторонние собирали сведения, какие могли, и строили догадки. Почти все кутались во что-то, обхватывали себя или друг друга за плечи, дышали на озябшие руки, говорили, выпуская изо рта клубы пара. Серферы в мексиканских пончо с капюшонами приваливались к своим доскам, пили пиво из бутылок, невнятно произносили гласные звуки.
* * *Сначала Мерси Рейборн впустила в дом только пятерых. Двое были лучшими специалистами на месте преступления – криминалист Линда Койнер и эксперт Эван О'Брайен. Когда Мерси наконец открыла дверь, они стояли возле нее, зная, что потребуются первыми.
Затем помощника прокурора и одного из следователей. Впоследствии Мерси предстояло передать дело им – в сущности, для них она и собирала улики. То, что они спокойные, самоуверенные, компетентные, нисколько не задевало ее. Последним она пригласила коронерского следователя, главным образом ради измерения температуры, что поможет им установить время смерти, и осмотра полостей тела. Все необходимое будет собрано в специальные пакеты и доставлено в лабораторию патологам.
«А остальные, – решила Мерси, – пусть постоят с полчаса на улице, дав моим людям поработать».
Пока специалисты занимались своими делами, Мерси и Саморра обошли дом. Интерьер оказался шикарным: хороший ковер, кожаная мебель, скрытая подсветка хороших гравюр Кало и О'Кифа, Хокни и Баскиата. В гостиной над дорогим черным кожаным диваном висела картина, которой Мерси раньше не видела. Призрачная, по ее мнению, слишком мрачная для комнаты с видом на океан. То было полотно Рембрандта, на котором кто-то воскрешал кого-то.
«Удачи тебе», – подумала Мерси. Она дважды пыталась сделать это сама.
Саморра время от времени говорил в крохотный магнитофон. Мерси, как всегда, заносила наблюдения в маленькую записную книжку с синей обложкой.
Она написала: «Обри Уиттакер, чем ты зарабатывала на жизнь?»
Однако по соблазнительным нарядам и содержанию обнаруженного в сумочке календаря в кожаной обложке – множеству встреч со множеством людей, обозначенных только инициалами, шифрованным записям на полях, телефонным номерам повсюду – Мерси заподозрила, что профессия Обри была одной из древнейших. Коробка с огромным количеством презервативов, которую Саморра нашел возле пары высоких кожаных сапог в шкафу, подтверждала это.
Всего девятнадцать лет, и уже настоящая профессионалка.
Кровать была аккуратно застелена. На тумбочке возле нее лежала раскрытая Библия. На одной стене спальни висело распятие.
Саморра пристально посмотрел на Мерси. У жены Саморры, с которой он недавно вступил в брак, два месяца назад обнаружили опухоль мозга; с тех пор его лицо с резкими чертами, некогда лукавое, обаятельное, приобрело выражение все нарастающей покорности судьбе. Мерси беспокоилась о нем, но считала, что знает его не настолько хорошо, чтобы расспрашивать или навязываться. Чем крепче забор, тем лучше соседи, а забор Саморры казался безупречным: он не говорил почти ничего ни о чем. Мерси хотела побеседовать с кем-нибудь из врачей по этому поводу.
– Я видел ее вчера, – сказал Саморра.
У Мерси екнуло сердце.
– Вчера? Где?
– Кое-кто из отдела нравов сидел с ней в баре Педро. Я решил, что это проститутка, с которой они хотят наладить контакт. Сел за стойку, взял пиво и ни о чем не стал спрашивать.
– Кто именно из отдела нравов?
– Кати Хьюлет и твой рослый белокурый друг.
– Майк?
– Да. Майк Макнелли.
– Будь я проклята!
– Мы все прокляты.
– Ладно, пойдем к соседу.
По пути Мерси спросила Линду Койнер, не нашли ли они гильзу.
– Пока нет, – ответила та. – Но если она здесь, отыщем.
* * *Соседа звали Александр Коутс. Он жил поблизости, через три дома. Одет был в мешковатые нейлоновые брюки с резинками у лодыжек, майку с низким вырезом и красный шелковый халат. На ногах новые кроссовки. Короткие седые волосы с острым выступом на лбу, аккуратная серебристая бородка, большие серые глаза. Он предложил им присесть. В камине над керамическим бревном шипело газовое пламя. Мерси ощутила знакомый запах марихуаны, приглушенный цветочным аэрозолем.
– Я просто раздавлен случившимся, – произнес он. – Обри была такой замечательной девушкой. Молодой, любезной и... пожалуй, можно сказать, сбившейся с пути.
– Давайте начнем с того, что вы слышали и видели, – предложила Мерси.
Коутс взглянул на Саморру:
– Подать вам кофе, какао, чего-нибудь еще?
– Нет.
Коутс вздохнул и, глядя на огонь, заговорил. Вечером он был дома один. Около половины девятого услышал шаги по деревянной дорожке наверху, потом стук в дверь – к Обри Уиттакер, в двадцать третий дом. Через несколько секунд дверь закрылась. Ничего не последовало, но в начале одиннадцатого дверь Обри захлопнулась снова, и раздались удаляющиеся по дорожке шаги.
