Эд Макбейн - Убийство в запертой комнате
— Какой из этих ящиков запирается? — спросила женщина.
— Верхний, — сказал Хоуз.
— А где ключ?
— Внутри.
Она открыла ящик, достала из него ключ и переложила туда трофеи. Потом задвинула ящик, заперла стол и положила ключ в карман пальто. Большая черная сумка по-прежнему лежала у нее на коленях.
— Ладно, оружие мы сдали, а дальше что? — спросил Майер. — Что будет дальше?
— Дальше я убью Стива Кареллу, — сказала женщина.
— За что?
— Это не важно. Кто еще есть в помещении?
Майер замешкался. Со своего стула женщина видела коридор и дверь в кабинет лейтенанта.
— Долго мне ждать? — крикнула она.
— Только лейтенант Бернс, — солгал Майер. Совсем рядом, в соседней комнате, находился Мисколо — он корпел в канцелярии над какими-то бумагами. Если сделать так, чтобы она повернулась спиной к коридору, то, когда Мисколо войдет в дежурную комнату, — а он постоянно сюда заходит, — у них появится шанс…
— Приведите лейтенанта, — скомандовала она.
Майер привстал со стула.
— Только учтите, — сказала женщина. — Вы у меня на мушке. Одно лишнее движение, и я стреляю. И буду стрелять до тех пор, пока не поубиваю вас всех. А теперь идите. Постучите в дверь лейтенанта и велите ему выйти.
Майер прошел через затихшую дежурку. Дверь кабинета была закрыта. Майер постучал.
— Входите! — раздался голос Бернса.
— Пит, это я, Майер.
— Дверь не заперта, — сказал Бернс.
— Пит, лучше выйди ты.
— Ты что, спятил?
— Выйди, Пит!
Послышались шаги, дверь отворилась, и в проеме, едва не задевая за косяк широченными плечами, показался лейтенант Бернс.
— Что там у тебя, Майер? Я занят.
— Тебя хочет повидать одна женщина.
— Женщина? Где?
Взгляд его скользнул за спину Майера. Бернс сразу же узнал посетительницу.
— Привет, Вирджиния, — сказал он и только тогда заметил револьвер.
— Прошу сюда, лейтенант, — сказала Вирджиния.
Бернс нахмурился. Голубые глаза на его морщинистом лице превратились в щелочки. Похоже, он что-то вспомнил. Вперевалку, как человек, который собирается поднять тяжелое бревно, он направился прямо к Вирджинии Додж. Казалось, он сейчас схватит ее в охапку и вышвырнет в коридор.
— Что ты затеяла, Вирджиния? — спросил он, и в его голосе послышались родительские интонации: так отец сердится на пятнадцатилетнюю дочь, которая явилась домой с танцев слишком поздно.
— Вы понимаете, что я не шучу, лейтенант?
— Я понимаю, что ты рехнулась. Зачем тебе пушка? С какой стати ты сюда заявилась?
— Чтобы убить Стива Кареллу, — сказала Вирджиния.
— Не валяй дурака, — раздраженно посоветовал Бернс. — Неужели ты думаешь, что это поможет Фрэнку?
— Фрэнку теперь ничего не поможет.
— Это в каком смысле?
— В таком, что он вчера умер. В Каслвью, в тюремной больнице.
Бернс долго молчал, размышляя над ее словами, а потом сказал:
— Карелла тут ни при чем.
— Карелла посадил его.
— Твой муж нарушил закон.
— Карелла посадил его.
— Карелла только арестовал его. Ты не можешь…
— И потребовал от прокурора предъявить ему обвинение, и дал показания на суде. Он сделал все, чтобы Фрэнка посадили.
— Вирджиния, он же…
— Фрэнк был болен. Карелла это знал. Он знал это, когда схватил его.
— Вирджиния, Бога ради… Наша работа в том и состоит…
— Карелла все равно что застрелил его. А теперь я застрелю Кареллу. Как только он войдет сюда, я его убью.
— А потом что? Неужели ты думаешь выбраться отсюда? У тебя нет ни малейшего шанса.
Вирджиния кисло улыбнулась:
— Выберусь. Не беспокойтесь.
— Ты так думаешь? На твой выстрел сбегутся все полицейские в округе.
— Меня это не волнует, лейтенант.
— Ах, ее это не волнует! Имей голову на плечах, Вирджиния! Ты же угодишь на электрический стул. Ты этого добиваешься?
— Мне все равно. Я не хочу жить без Фрэнка.
Бернс долго молчал. Потом сказал:
— Я тебе не верю.
— Чему не верите? Тому, что я хочу убить Кареллу? Тому, что я застрелю первого, кто попытается мне помешать?
— Я не верю, что ты настолько глупа, чтобы стрелять. Я пошел, Вирджиния. Я пошел к себе.
— Нет.
— Да. Я иду к себе, и вот почему. В этой комнате нас сейчас четверо. Ты можешь убить меня и даже кого-то еще, но тебе придется стрелять очень быстро и очень метко, чтобы уложить всех четверых.
— Я уложу всех, лейтенант, — сказала Вирджиния и улыбнулась снова.
— Честно говоря, я не поставил бы на это много денег. Если она все же выстрелит, ребята, хватайте ее. — Он сделал паузу. — Я иду к себе, Вирджиния, и пробуду в кабинете пять минут. Когда я выйду, тебя здесь не будет и в помине, и тогда мы забудем о случившемся. В противном случае я тебе хорошенько врежу, отберу эту пушку, а тебя запру в камере внизу. Все ясно?
— Вполне.
— Пять минут! — повторил Бернс и повернулся, чтобы уйти.
— Мне ни к чему стрелять в вас, лейтенант, — совершенно спокойно бросила ему вслед Вирджиния.
Бернс двинулся к своему кабинету.
— Мне не надо стрелять ни в вас, ни в кого другого.
Бернс не остановился.
— У меня в сумке бутылка с нитроглицерином.
Слова прозвучали как взрыв. Бернс остановился и медленно повернулся к ней. Он бросил взгляд сначала на женщину, затем на черную сумку у нее на коленях. Вирджиния повернула револьвер так, что ствол его уткнулся в сумку.
— Не верю, — сказал Бернс и, повернувшись, потянулся к дверной ручке своего кабинета.
— Не открывайте дверь, лейтенант, — проговорила Вирджиния. — Иначе я выстрелю в сумку, и мы все провалимся в тартарары!
Пальцы Бернса застыли на дверной ручке. В мозгу пронеслось: она лжет. У нее там ничего нет. Откуда ей взять нитроглицерин?
Но тут же он вспомнил, что один из сроков ее муж получил за попытку взорвать сейф.
«Да нет же, — думал Бернс, — у нее ничего нет. Она просто рехнулась. А если она не врет? Неужели у нее хватит духу взорвать? Она ждет Кареллу. Вряд ли она…»
А потом в голову пришла другая мысль: у Майера жена и трое детей.
Медленно он опустил руку. Затем устало повернулся к Вирджинии.
— То-то же, — сказала она. — Подождем теперь Кареллу. Все вместе.
Стив Карелла нервничал.
Он сидел рядом со своей женой Тедди и чувствовал, как мурашки ползут у него по рукам, как подрагивают пальцы. В его чисто выбритом лице с высокими скулами, в чуть раскосых глазах было что-то восточное. Он сидел, стиснув зубы. Доктор улыбнулся.
— Что ж, мистер Карелла, — сказал он. — У вашей жены будет ребенок.
Напряжение тотчас же пропало. Перемычка вылетела, и неистовый поток чувств хлынул через плотину, оставляя за собой мутноватый осадок неопределенности. Впрочем, неопределенность пугала еще больше. Карелла надеялся, что по его лицу не видно, как он испуган. Он очень не хотел, чтобы Тедди это заметила.
— Мистер Карелла, — сказал доктор. — У вас, похоже, предродовая лихорадка. Успокойтесь. Нет никаких оснований волноваться.
Карелла кивнул, но как-то неуверенно. Рядом с ним была Тедди, его Тедди, Теодора, девушка, которую он любил, на которой он женился. Он чуть повернул голову, чтобы увидеть ее лицо, обрамленное черными, как ночь, волосами. В ее карих глазах светилась гордость, губы были чуть приоткрыты.
«Я не имею права портить ей настроение», — подумал он.
Но сомнения не отпускали его.
— Разрешите мне внести некоторую ясность, мистер Карелла, — сказал доктор.
— Да я, собственно…
— Возможно, вас беспокоит, что ребенок может родиться не совсем… полноценным, поскольку мать глухонемая. Это вполне естественное опасение, мистер Карелла. Естественное, но совершенно необоснованное. — Доктор Рандольф улыбнулся. — Во многих отношениях медицина — сосуд невежества, но мы совершенно определенно знаем, что глухота, хотя она и бывает врожденной, не передается по наследству. Например, у глухих родителей может родиться ребенок со стопроцентным слухом. Соответствующий уход и врачебное наблюдение помогут вашей жене нормально перенести беременность и родить полноценного ребенка. Она совершенно здорова, мистер Карелла. И, смею заметить, очень хороша собой.
Тедди Карелла, прочитав по губам доктора его слова, слегка покраснела. Она спокойно относилась к своей красоте: так садовник считает чем-то само собой разумеющимся редкий сорт розы в своей оранжерее. Когда кто-то говорил о ее внешности в превосходных степенях, она искренне удивлялась. Тедди знала, что у нее красивое лицо и стройная фигура, и ей было все равно, какие чувства они вызывают у окружающих. Тедди хотела нравиться только одному человеку на свете — Стиву Карелле. Он ее любил, их страхи остались позади — и это наполняло ее ликованием.
