Брайан Барроу - Джонни Д. Враги общества

Очень прошу вас по ходу чтения помнить об одной важной вещи: эта книга не «плод воображения», как некоторые недавно вышедшие популярные истории. Это репортаж. Прямая речь и диалоги здесь взяты дословно из докладов ФБР, из записей Карписа, из статей 1930-х годов и из мемуаров участников событий. Если вы удивитесь: а откуда он это знает? — то взгляните на сноски. Если я чего-то не знаю, то я обязательно вам об этом скажу. Если есть тайна, которую я не могу разгадать (а там есть несколько), то я в этом признаюсь. Во всех фактических ошибках виноват я один.

Надеюсь, что вам понравится.

Брайан Барроу

Саммит, Нью-Джерси

Декабрь 2003 года

ПРОЛОГ

Этот человек решил провести остаток жизни на солнечном испанском курорте. Американский дедушка с коротко стриженными седыми волосами и с огоньком в глазах цвета бирюзы. В свои 70 он еще строен и бодр. У него высокие скулы и острый подбородок, а очки без оправы делают его похожим на провинциального университетского преподавателя. Большую часть времени он сидит в своей захламленной квартире: смотрит Би-би-си по мигающему черно-белому телевизору, в окружении бутылок из-под виски «Джек Дэниелс», пилюль и воспоминаний. Если бы вы встретили его на пляже, он показался бы вам славным малым: он так добродушно смеется. Да, можно держать пари, что из всех бандитов и убийц, которых вы когда-либо видели, этот самый милый.

Десять лет назад, когда он только приехал в Испанию, ему поначалу показалось здесь скучновато. Правда, длилось это недолго, вскоре он нашел себе развлечение. Тогда с ним была эта старая растрепа-разведенка из Чикаго. Они катались на ее спортивном автомобиле вдоль берега, потягивали текилу, забыв о лекарствах, и устраивали громкие скандалы.

Теперь ее больше нет. Нет больше и писателей, и киношников-документалистов, приезжавших послушать его рассказы о прежних деньках. Из всей этой братии хуже других были канадские ребята — они заставляли его позировать на фоне стоящих на рейде кораблей в окружении актеров, на которых напяливали фетровые шляпы, а в руки им давали муляжи автоматов Томпсона. Он соглашался не только ради денег, но и из тщеславия — это для него всегда было не последнее дело. Ну а теперь… Теперь он много пьет. Сидя вечером в кафе после пары кружек пива, он становится очень словоохотлив. Но громкие имена, которые он небрежно роняет, испанцам ничего не говорят. А британцы и изредка попадающиеся американцы думают, что старик спятил: сидит себе и бормочет в свою кружку.

Когда он говорит, что был гангстером, они улыбаются: «Да, конечно был, отец!» Когда он говорит, что был «врагом общества номер один» — сразу после Джона Диллинджера, Красавчика Флойда и своего крестника Малыша Нельсона, — то люди поворачиваются к нему спиной и перемигиваются. А когда он говорит, что это он со своими ребятами создал Джона Эдгара Гувера и современное ФБР, — ну, тогда окружающим становится все ясно, они встают и пересаживаются за другой столик: старик точно с приветом. Посудите сами: вы бы поверили тому, кто хвастается, что он — единственный в мире человек, который встречался и с Чарльзом Мэнсоном,{2} и с Аль Капоне, и с Бонни и Клайдом?

Очень немногие в Торремолиносе знают, что старик говорит правду. В 1960-е годы в тюрьме на Терминал-айленд он учил Мэнсона играть на гавайской гитаре. А до этого он провел двадцать одну сырую зиму в Алкатрасе.{3} В 1963 году это место прикрыли, но еще раньше, за несколько лет до того, его перевели в Левенуэрт.{4} Он был заключенным, который отсидел самый длинный срок в истории Скалы. Он знавал и Птичника{5} и этого болтуна Автомата Келли. Он видел Аль Капоне во время одного из припадков, вызванных застарелым сифилисом, когда тот извивался на полу в тюремной столовой, как окунь на разделочной доске.

Было время, когда он был знаменит. И не «пятнадцать минут»,{6} а по-настоящему знаменит — так, что его имя печатали в «Нью-Йорк таймс» на первой странице самыми крупными буквами. Это было давно — еще до Нила Армстронга, до «Битлз», до «Американской эстрады»,{7} до войны. Это было, когда Гитлера считали всего лишь беспокойным психом с дурацкими усиками, а Франклин Делано Рузвельт еще не до конца усвоил расположение ванных комнат в Белом доме. Вот в те годы он и был самым знаменитым из американских налетчиков. А теперь никто и не знает, что такое настоящий налетчик. Вот Диллинджер — это был самый лучший из всех налетчиков. Красавчик Флойд был неплох. Бонни и Клайд старались, конечно, но у них не все получалось.

А что теперь? Теперь и он сам, и все его ровесники-бандиты стали персонажами мультиков или карикатурными гангстерами из идиотских фильмов, выходящих один за другим. Посмотрите на ту бодягу которую показывают вечером по ящику. Уоррен Битти в роли педика-заики Клайда Бэрроу и Фэй Данауэй в роли красотки Бонни Паркер (вот уж не сказал бы, что она была хороша). А вот Ричард Дрейфус, который представляет Малыша Нельсона болтливой задницей (ну ладно, здесь они правы). А вот Шелли Винтерс изображает, как Мамаша Баркер перевозила оружие, а рядом молодой Роберт де Ниро в роли одного из ее сыновей. Нет, это все — смешные голливудские фантазии, куклы из выдуманного мира.

Старик качает головой. Раздвигая на ночь свой диван, он прихлебывает виски и встряхивает таблетки. Желчь не дает ему спать: да поймите же, все это было на самом деле! Все это было! Не в вымышленном мире, не в кино, а прямо посреди Соединенных Штатов — в Чикаго, в Сент-Поле, в Далласе, в Кливленде. Все это было тогда, а теперь забыто так же прочно, как и он сам. Диллинджер, Флойд, Нельсон, Бонни и Клайд, Мамаша Баркер — он знал их всех. И всех их пережил. Он пережил даже самого Гувера.

Гувер.

Долбаный Гувер.

Старик наклоняется к столику и тянется к баночке с таблетками.

I

ПРЕЛЮДИЯ К ВОЙНЕ

Весна 1933 года

Утро было блеклым, как вся эта эпоха. Над городом нависли серые тучи, их чуть трепал северный ветер. Моросил дождь. Сто тысяч человек молча стояли вокруг Капитолия в напряженном ожидании. Кто-то спросил, показывая на крыши домов: «Что там за штуки, птичьи клетки, что ли?» — «Пулеметы», — ответила одна из женщин.[2]

Беспокойству способствовали и молодые солдаты, переминавшиеся на перекрестках и нервно теребившие свои винтовки.

«Атмосфера, — писал Артур Крок в „Нью-Йорк таймс“, — была как в осажденной столице во время войны».

Сказано верно: люди действительно чувствовали себя, как на войне; они и стояли, словно контуженные. Страна, к которой они привыкли — тучная и счастливая Америка века джаза, бутлегерства и самогона из терновых ягод, — исчезла разом, как после вражеской бомбардировки. Женщины, еще недавно отплясывавшие по вечерам чарльстон, теперь шаркали ногами в очередях за хлебом, — потерявшие всякую надежду. Отцы семейств, чьи сбережения испарились после краха биржи, теперь сидели на обочинах, выпрашивая милостыню.

Протрубил горн. Все повернули головы. Избранный президент, нетвердо ступая, прошел по пандусу, покрытому красной ковровой дорожкой, к кафедре. Председатель Верховного суда Чарльз Эван Хьюз прочел клятву.

Когда он закончил, Франклин Делано Рузвельт занял место за кафедрой и крепко ухватился за ее края. Лицо его было мрачно. Он заговорил:

— Позвольте мне выразить твердую уверенность, что единственная вещь, которой нам стоит бояться, — это сам страх. Именно этот, не имеющий названия, иррациональный, ничем не оправданный, ужас парализует наши усилия, направленные к тому, чтобы отступление превратить в наступление. — Рузвельт оглядел толпу и продолжил: — Народ хотел активных действий, и мы к ним приступим. Мы должны действовать как хорошо обученная, преданная, верная армия, полная готовности пожертвовать всем личным ради общего блага и дисциплины. Я буду просить конгресс дать мне последний недостающий инструмент для преодоления кризиса — широкие полномочия для ведения войны с опасностью. Я буду просить таких же полномочий, какие я получил бы в том случае, если бы мы были оккупированы врагом.

Когда Рузвельт скрылся в здании Капитолия, мало кто в толпе почувствовал себя успокоенным. Наоборот, слова о войне многих испугали. Говорили о введении военного положения, об анархии, о диктатуре. Никто толком не понял, какую войну имел в виду президент. Тогда все казалось возможным.

В то утро никто не мог предположить, что метафорическая «война», к которой призывал Рузвельт, действительно обернется выстрелами, кровью и смертью на американской земле. Эта битва разрежет страну, словно взмах косы. Она начнется на вокзале в Канзас-Сити, захлестнет улицы Чикаго, накроет своим саваном домики в Северном Висконсине, пыльной бурей пронесется по сонным фермам в Оклахоме. Поля битв окажутся разбросаны от Атлантик-Сити до Далласа и от Сент-Пола до Флориды. Но сражаться при этом будут не солдаты, а совсем другие люди — служащие пока не известного широкой публике подразделения Министерства юстиции, которое возглавляет пока мало кому известный чиновник по имени Джон Эдгар Гувер. Этот человек всего за двадцать месяцев обезвредит огромную преступную сеть, а потом реальные биографии бандитов превратятся сначала в общеамериканскую мыльную оперу, а потом в легенду.