Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали - Аркадий Александрович Вайнер
Вечно. Разве что-то вечно на земле? Господи, как все это давно было! Когда судейский секретарь поставил на обложку папки штамп с красным коротким грифом «В. М. Н.» – «высшая мера наказания», я пошел во второй класс, мать вышла замуж за учителя немецкого, Батон совершил первую кражу, Шарапов поступил на работу в МУР, стали поговаривать об отмене карточек, Савельева не приняли в детский сад «по недостижению установленного возраста», Черчилль просматривал перед выступлением фултонскую речь о холодной войне, в кинотеатрах повторно стали показывать «Остров сокровищ», а килограмм масла стоил восемьсот рублей.
Много злого совершили эти люди, пока злодейство не получило протокольной записи, и в стремительно уходящем сознании мелькнула последняя мысль: зачем же все это надо было?
Долго, долго – в один миг – промчалось четверть века, не так уж много осталось в живых и людей, которые судили злодеев, изжелтели бумаги, протерлись на сгибах, обтрепались на краях, поблекли чернила, выцвел машинописный текст. А вечность хранения? Что же вечно? Может быть, установленный десятилетиями протокол правосудия вовсе не это имел в виду? Может быть, он вовсе взывал к вечности нашей памяти, которой человеку отпущено на один короткий век, а всем вместе – на всю человеческую историю? Может быть, вечной-то должна быть наша память, а не стареющие, выцветшие бумаги?
В это мгновение раздался телефонный звонок. Я снял трубку – звонил Сашка.
– У вас там Тихонова из МУРа нигде поблизости не видать?
– Видать, – сказал я и посмотрел в окно. Через дорогу к подъезду Гнесинского училища степенно вышагивали добротные, хорошо одетые дети со скрипками в руках. Это были правильно воспитанные дети – переходя дорогу, они не вырывались у родителей из рук, а на середине мостовой аккуратно смотрели направо. Скрипка здорово дисциплинирует людей.
– А-а, это ты, – протянул Сашка. – Ну и закопался ты в своих катакомбах – еле разыскал. Работаешь?
– Помаленьку.
– Молодец, – разрешил Сашка.
– Слушай, Сашок, а ты никогда не хотел жениться?
Сашка подумал недолго, отрапортовал:
– Хотел. Девушка о-очень красивая была. Но со мной разговаривала только так: «Ты растоптал большое и чистое, ты осквернил святое…» Пришлось бросить.
Я засмеялся и спросил:
– И все?
– Почему же все? – серьезно сказал Сашка. – Еще один раз хотел. Но невеста отказала мне, объяснив, что не может выйти замуж за человека, у которого никогда не будет отчества – «Сашка да Сашка – что такое?..» Так и бросила.
Я вновь посмотрел за окно на детей, спешащих к началу занятий в училище, и спросил:
– Слушай, Сашк, а ты своих будущих детей станешь учить музыке?
– Никогда, – твердо ответил Сашка, – сейчас патефоны дешевые.
– Это ты отстал – патефоны за редкостью вновь стали дорогими. Радиолы дешевые.
– Мне все равно. У меня слуха нет. Совсем как у тебя.
– Отлично. А теперь запиши – дашь запрос в справочную картотеку: Сытников Аристарх Евграфович, осужден в тысяча девятьсот сорок шестом по делу атамана Семенова.
– Записал. Слушай, Стас, а как же его в детстве ребята во дворе называли – Арик? Или Ристик? А может быть, Стархуня?
– Вы босяк, Александр. Аристарх Сытников во дворе с ребятами не играл – он воспитывался в пажеском корпусе.
– Два мира – два детства, – обрадовался Сашка. – Я тоже воспитывался в ремесленном училище номер сто шестьдесят три. Ребята из зависти называли меня малопривлекательной кличкой Ржавый. Кстати, а почему тебя заинтересовал этот ископаемый паж?
– Он не паж, он штабс-капитан. И единственный оставшийся живой человек из всей этой компании. Ну все? Вопросов больше нет? Тогда я пойду домой.
– А сюда не придешь?
– Тогда купи мне раскладушку, я и ночевать буду на Петровке. Пока, до завтра…
– Подожди, подожди! Тебе тут девушка звонила.
– Какая? – Сердце колотнуло испуганно: Лена!
– Подожди, посмотрю, у меня записано. Вот, нашел – Рознина…
– Рознина?
– Людмила Михайловна Рознина. И телефон свой на всякий случай оставила.
Люда-Людочка-Мила. Зачем я ей? Может быть, нашла еще чего-нибудь?
– Не нужно. У меня есть ее телефон.
– Тогда привет. Я сказал, что ты позвонишь ей попозже.
Я взглянул на часы. Стрелки замерли на четырех часах – механизм давно остановился. За окном темнело. Черт его знает, сколько сейчас времени! Наверняка она уже давно ушла с работы, промчалась по бульварам тридцать первым маршрутом, встретилась
