Николай Леонов - Ловушка
В дверь позвонили, Толик хотел выйти в холл, Гуров остановил его жестом, открыл сам. На лестничной площадке стоял инспектор Вакуров.
– Наконец-то! – Толик хотел отстранить Гурова, выглядывал из-за спины. – Товарищ следователь…
– Это не следователь. – Гуров оттеснил нахала, вышел на площадку, прикрыл за собой дверь. – Здравствуй, Борис.
– Здравствуйте, Лев Иванович, – зашептал Вакуров. – Убийство? – В голосе слышалось торжество.
Лева хотел одернуть парня, сдержался, вспомнив себя, первое убийство, которым он занимался, кивнул:
– К сожалению, Боря, убийство. Сейчас ты поедешь на работу хозяина дома, выяснишь весь его день, по минутам. Но прежде… – Гуров задумался. – Сначала ты поработаешь ассенизатором.
Когда Толик вернулся на кухню, Качалин глянул на него тяжело и севшим голосом спросил:
– Тебя в детстве уронили? Ты чего здесь театр изображаешь?
– Не понимаю. – Толик улыбнулся заискивающе. – Вы о чем, шеф? Что я этого мента приструнил?
Качалин ладонями сильно потер лицо, словно хотел стереть надоевшие веснушки, вздохнул, посмотрел на Толика, как смотрит врач на безнадежного больного, спросил:
– Кто этот мент?
– Я знаю? – Толик пытался держаться непринужденно. – Участковый, может, оперативник из отделения…
– «Участковый»! – передразнил Качалин, и без того большой рот его растянулся чуть не до ушей, но не в улыбке, а в хищном оскале. – Классный профессионал с Петровки играет с тобой, лопухом, да на ус наматывает. Хорошо, если из МУРа, а если из УБХСС? Если нами уже занялись?
– А чего мной заниматься? – Толик расправил плечи и стал смешон и жалок, как всякий человек, пытающийся страх и растерянность спрятать за дешевой бравадой.
– Толик, родненький, не надо. – В голосе Качалина заурчали ласковые нотки, какие можно услышать в голосе гурмана, принюхивающегося к любимому блюду. – У тебя товар при себе?
Толик шарахнулся, схватился якобы за сердце, на самом деле за внутренний карман пиджака.
– Понятно, – Качалин кивнул и неожиданно спросил: – Ты сегодня здесь уже был, во сколько ушел?
– Не был сегодня, не был. – Толик снова схватился за грудь и так старался быть правдивым, что верить ему очень не хотелось.
– Не был так не был, – равнодушно сказал Качалин. – Чего испугался?
– Ну… – Толик втянул в себя воздух, покосился на закрытую дверь гостиной и заговорил быстро, захлебывающимся шепотом: – Как это мадам упала и ударилась, и каюк? Чего это ей падать понадобилось? Неладно, шеф, все не так, я чую. И врач с экспертом там закрылись, не показываются, и этот…
– Участковый, – ехидно добавил Качалин и встал. – Мне тоже все не нравится. Елена девка, – он запнулся и неожиданно перекрестился, – она была женщина сильная и ловкая, падучей не страдала, спиртного практически не пила. Толик, все плохо. Елену жалко, но ее не вернешь, и бог с ней, а нам теперь расхлебывать. Ты еще приперся! Что у тебя с собой?
– Франки, – признался Толик. – Мадам просила достать, я же не знал…
– Это для тебя хорошо, франки тебе помогут.
– Хороша помощь. Шутишь, шеф? Мне лучше отсюда тихонько уйти. – Толик смотрел просяще, словно Качалин решал вопрос: уйти Толику Бабенко или остаться.
– Иди. Только, когда не выпустят, не вздумай валюту в моей квартире припрятать, тебе франки сейчас очень пригодятся.
– Думаешь, возьмет?
– Совсем идиот. – Качалин вновь потер веснушки, опустился на стул. – Как мне удалось одними кретинами себя окружить? Еще алкоголичка и неврастеничка! Боже мой, что же теперь будет? Вами займутся профессионалы, и все, все поплывет и выплывет. Елена! На кого ты меня оставила?
Толик не видел, что в холле, за его спиной, появился Гуров. Качалин же заметил инспектора сразу и продолжал свой монолог:
– Как жить теперь? Ты ведь знаешь, Толик, не шибко мы с Еленой любили друг друга, но годы вместе, их не забудешь враз, да и привязанности, привычки.
Качалин вел свою партию безукоризненно. Он сразу сообразил: большую любовь и горе разыгрывать ни к чему, быстро выяснится, что если и была, то давно перегорела, а ложь может насторожить, начнут копать.
– Может, я себялюбец и мерзавец, но не могу себе представить, Толик, – продолжал Качалин, – завтра просыпаюсь, а Елены нет! А кофе с гренками, а яйцо, как я люблю? Все выутюжено, вычищено!
– Шеф, вы что? Человек погиб, а вы про яйцо всмятку! – возмутился Толик.
– Ты прав, Толик. – Качалин безвольно махнул рукой, шмыгнул носом. – Я совсем уже того, заговариваюсь.
Гуров стоял в дверях, стараясь понять, где правда, где ложь. Качалин умен, тут и гадать нечего, ясно. «Он, безусловно, раскусил меня, – понял Гуров. – Качалин наделен тем современным умом, порожденным цивилизацией, но отбросившим нравственность, этику; звериным умом, эксплуатирующим накопленное до него, не принявшим красоту и мужество предков, а сделавшим из опыта их жизни выжимку, некий экстракт выживаемости. Человек такого ума быстро и почти безошибочно определяет сильные и слабые стороны рядом стоящего, реально оценивает свое место в пространстве и времени, прекрасно ориентируется в ситуации».
Итак, Гуров понял, что Качалин умен и маску простофили использует в защитных целях. Значит, есть что защищать, главное – есть что прятать. С другой стороны, раз умен, значит, неумелая инсценировка не его рук дело, Качалин придумал бы иное. Гуров так увлекся, что чуть было не начал представлять, как бы инсценировал Качалин убийство, но вовремя остановил себя.
Толик не понял или не поверил Качалину и по-прежнему считал, что Гуров – участковый.
– А вы установили, как Елена упала, обо что ударилась? Следы совпадают? – агрессивно спросил он.
– Вы видели, как Качалина упала?
Гуров прошел в кухню, устало опустился на стул, повел плечом – рубашка высохла, заскорузло царапнула, все равно это было приятнее, чем липкий, потный компресс.
– Чего я видел? – Толик украдкой взглянул на Качалина, который спрятался за своими бастионами, на призыв ответил виноватой улыбкой. – Ничего я не видел.
– И я не видел, никто не видел, – нравоучительно произнес Гуров. – Потому и вызвали следователя. Приедет – разберется, может, у него будут вопросы.
– Я-то здесь при чем? Я зашел с визитом. – Выудив из ленивой памяти эту фразу, он взглянул на Гурова с превосходством. – Я зашел к моим друзьям с визитом вежливости, а тут такое несчастье. У меня дела. Извините, пардон, мне надо идти.
«Официально я тебя задерживать права не имею, тебя остановит Качалин. Хватит друзей разыгрывать, пора вам поссориться», – решил Лева и удивленно спросил:
– Игорь Петрович, вы должны были быть дома?
Качалин сорвался, взглянул на Толика с откровенным презрением, спохватился, закрыл лицо ладонями, пробормотал:
– Я до шести работаю. К чему эти вопросы? Елена умерла, что теперь будет?
А сам подумал: «Может, мне Толика бог послал?» Он весь подобрался, оставил веснушки в покое, повернулся к Толику:
– К друзьям, с визитом вежливости? Что это ты говоришь, братец? Во-первых, ты мне не друг. Во-вторых, отлично знаешь, что меня днем здесь не бывает. О покойниках плохо не говорят, но Елена была, простите, несколько меркантильна. Толик у нее был вроде поверенного в делах, поставщика, в общем, прислуга за все. Я в их жизнь не вмешивался, у меня своих забот… – Он чиркнул пальцем под пухлым подбородком.
Качалин пожалел о сказанном мгновенно, готов был проглотить все слова обратно, но было поздно. Толик забыл, что собрался уходить, что находиться здесь опасно.
– Значит, я у твоей бабы холуем, а ты ничего не знал? – Толик даже привстал на носки, пытаясь с достигнутой высоты покарать наглого лжеца.
Качалин был Толику Бабенко не по зубам, выражаясь спортивным языком, противники выступали в разных классах и разных весовых категориях.
– Ты выбирай выражения, – тихо ответил Качалин, своим тоном и скорбной улыбкой показывая Гурову, кто есть кто. – Я действительно кое-что знал, ты прав. К примеру, я знал, что ты сегодня должен прийти в час. Ты, понятно, явился вовремя, ты не посмеешь опаздывать. Зачем ты явился снова?
Неизвестно, кого больше потрясли слова хозяина дома, Толика Бабенко или Льва Гурова. Инспектор уголовного розыска не вздрогнул, хотя ему хотелось крикнуть: «Стоп! Пауза! Молчите! Дайте подумать! Был или не был? Если был, то почему скрыл? Может, и не должен был приходить? Качалин клевещет? Зачем?..»
Гуров нервничал. Потом будет сколько угодно времени, присутствующих разведут по разным кабинетам, появятся официальные протоколы допросов: предупреждение по статье… за отказ от дачи показаний, предупреждение по статье… за дачу ложных показаний. Вопросы и ответы, время на раздумье и анализ. Все будет, позже, потом…
Гуров знал: секундные потери, крошки информации, не использованные на месте преступления, порой не восполняются сутками кропотливого труда, случается – не восполняются никогда. Жизнь не снимают на кинопленку, нельзя остановить проектор и прокрутить все заново, в замедленном темпе. Сейчас между Качалиным и Бабенко произошло короткое замыкание, вылетела искра. В свете ее многое нужно успеть разглядеть и понять. В кабинете, возможно, такого замыкания не повторить. В кабинете придется задавать вопросы. Какие вопросы? Что спрашивать? Шарить в темноте? Убийца увидит твою слепоту, тогда все – ноль информации, даже двумя неудачными вопросами следователь загонит в тупик себя же.
