Николай Леонов - Почерк палача
На третьем часу опер дошел до буквы “п”, и тут чуть лбом не стукнулся о фамилию Пробер. Не та фамилия, точно, но ясно, что рядом, еще чуть-чуть, только букву переставить или отнять.
И Вагин наконец вспомнил, но не фамилию, а кличку — “Робер”. И фамилию человека этого вспомнил, и где он жил лет пятнадцать назад. Если не убили и не в зоне, то все верно, Робер возьмется, не продаст, выполнит.
Вагин приехал по старому адресу рецидивиста, осторожно поспрашивал и в конце концов выяснил, что нужный человек два года назад был жив, но съехал, живет теперь в Митине, дом назвали, а квартиру люди запамятовали.
Через полтора часа Вагин въехал в Митино и остановился у нужного дома. Первый человек, которого увидел опер, сидел на лавочке, читал, слегка подталкивая детскую коляску. Вагин сел рядом, вежливо поздоровался, мужчина ответил и равнодушно сказал:
— Лет пять назад калякали, что тебя вместе с бутылкой закопали.
— И ты, Робер, поверил? — удивился Вагин, внимательно разглядывая старого рецидивиста и убеждаясь, что приехал напрасно.
Старый мужик в теплом кашне и домашних тапочках качал внука или внучку, читал “МК”, скоро зашлепает домой.
— Внук? — спросил Вагин.
— С каких дел? — Робер снял очки, взглянул обиженно. — Мы с тобой годки. Сын. Жене тридцать четыре.
— Хвалю. Жизнь наладил, не многим удается, — сказал Вагин, обратил внимание на очки, которые лежали на газете, увидел, что стекла у них простые, без диоптрий, поднял взгляд на Робера и заметил в его глазах знакомую усмешку.
— Зачем приехал? — прямо спросил Робер. — Тот рецидивист, которого ты знал, от рака скончался, кремировали, справочку выдали.
— Может, и к лучшему, — в тон Роберу сказал Ватин. — Когда меня водка хоронила, я туда заглянул, ничего хорошего, скучно. Я вернулся, ты тоже, начнем сначала.
— Зачем приехал? — повторил Робер, словно опер ничего и не говорил. — Я полагал, что ты меня искать будешь, доверенному человеку приказал только тебе мой адрес дать, ты на него и попал, когда в прежнем адресе бродил. Так-то меня не найдешь, все поменял, я теперь человек старый.
— И пенсию получаешь? — поинтересовался Вагин.
— И пенсию, в шестьдесят два положено.
— Семье хватает? — Вагин решал, говорить с пенсионером или прощаться.
— Прирабатываю. — Робер сжал Вагину кисть, и опер почувствовал железную хватку старого рецидивиста. — Зачем приехал?
— Интересуешься или любопытства ради?
— Тебе водка все отшибла или чуток оставила? — Робер наклонился к коляске, поправил одеяльце.
— А пенсионер принимает заказы для покойного? — спросил Вагин. Оперу стало даже интересно, как сумел старый волк так крепко перекраситься.
— Мне со старого адреса сразу позвонили, вот я и вышел с сыном тебя встретить. Много говоришь. Коль имеешь работу и деньги, примем заказ. Пойдем в дом, что-то зябко. — Робер поднялся.
Квартира оказалась двухкомнатная, добротная, с холлом и большой кухней. Хозяйка встретила поклоном и забрала коляску, в ее молодом лице Вагин увидел что-то знакомое. Робер, войдя в дом, преобразился, снял куртку, перестал горбиться и шаркать, а очки положил на телевизор.
— Садись, в ногах правды нет. — Робер был одного роста с Вагиным, крепок, движениями ловок. — Я с твоего разрешения приму стакан. — Он прошел на кухню.
Вагин сел в кресло, взял с тумбочки журнал “Смена”, услышал на кухне громкий возглас, женский смех. В комнату влетела полногрудая хозяйка и обняла старого опера.
— Крестный! Не признала тебя! Вижу, знакомый, а не признала! Графиня я! — Она томно опустила глаза. — Пятнадцать лет назад ты меня на Казанском взял, мент поганый, я пятерик схлопотала.
Вагин все вспомнил. Груня Тополева по кличке Графиня одевалась соответственно, несмотря на молодость, была известной и неуловимой воровкой-карманницей, работала только с богатыми дамами. Начальник МУРа на оперативке как-то в сердцах сказал:
— Орлы-сыщики, вы что же, все вместе одну девку взять не можете? Вчера у жены посланника она колье миллионное в театре сняла, меня в горком утром вызывали...
— Груди у тебя такой не было, — сказал Вагин. — И вообще, была ты девка противная! Как же вы столкнулись?
— Любопытный. — Робер вернулся с кухни, жуя огурец. — А я чуял, что ты в нашу команду перейдешь. Такие мужики за копейки не работают. Груня, дай нам кофе, гостю холодненький боржомчик открой. У него в глотке пересохло, он уже около часа толкового слова вымолвить не может.
— Боюсь горе принести в ваш счастливый дом, — ответил Вагин.
— Неужто президент спать не дает? — усмехнулся Робер. — Не верю, ты в политику не вяжешься, да и дело совершенно пустое, одного похоронишь, на его место еще дурней выберут.
— Гуров Лев Иванович. Знаешь? — быстро спросил Вагин.
— Который Мельника завалил, на Грузинке с Эфенди стрелялся? Толковый мужик, много слышал, говорят, на актера похож. — Робер взял изящную чашку с кофе, сделал деликатный глоток. — Слышал, люди постановили, что на его отстрел на главной сходке разрешение получить требуется, Задурел народ, таких авторитетов пачками мочат, хоть бы что, а мента порешить — святое дело, можно сказать, — так разрешение получи.
— Он порой ночами в свой дом темными переулками возвращается, — сказал Вагин, — любой отморозок, не слышавший о каких-либо законах, полковника ломом перекрестить может.
— Верно. Плевое дело, — согласился Робер. — Потому ты и поднял волну, разыскал покойника. Серьезный человек о твоего сыскаря и руки пачкать не станет. И цена за него лишь штука “зеленых”, — сказал Робер, затем сходил на кухню, махнул второй стакан водки и вернулся в гостиную.
Вагин прекрасно понял, что над ним издеваются, и, чтобы сбить с разговора нерв, сказал:
— А ты поставь пузырь на стол, не глотай, как алкаш, за углом. Я давно по данному делу спокойный.
— Я на твоем месте из-за всяких глупостей не стал бы серьезных людей искать, отрывать их от дела, — сказал запьяневший Робер. — Мешает тебе мент, так шлепнул бы его сам и закусил мороженым.
Вагину характера было не занимать, и никому он не позволял стоять над собой.
— Договорились, — Вагин кивнул. — Считай, разговора не было. Значит, наследника родили, хвалю. Когда семья одного окраса, то она крепкая.
Хозяйка легко поднялась из-за стола, взяла мужа под руку и повела в соседнюю комнату, бросив на ходу:
— Через тридцать минут станет трезвее ребенка.
Затем вернулась, смерила Вагина взглядом.
— Давно я тебя хотела, опер. С первой встречи. Иди умойся, перед серьезным разговором тебе тоже напряжение сбросить надо.
Она проводила опера до ванной, вошла следом, заперла за собой дверь.
Через некоторое время стол был накрыт по-обеденному, рядом с тарелкой хозяина стоял стакан, налитый наполовину, запотевший. Грозный Робер виновато взглянул на жену, выпил и сказал:
— На улице продрог, затем принял без закуси, извини, Груня.
— Бог простит. — Груня улыбнулась свеженакрашенными губами. — Вы остановились на том, что клиент ходит домой темным переулком.
— Ты умна в своих делах, а в мужские не лезь. Если настоящий сыскарь проходит двести метров темным переулком, значит, каждую машину, ночующую там, он знает и, увидев чужую, не пойдет, вернется. Проехать мимо и полоскать из автоматов — пустое дело. Машина лишь въедет в переулок, полковник будет уже в чужом подъезде и из окна “снимет” водителя. Если он ходит переулком, значит, знает то, чего мы не знаем. О переулке забыть. И кончайте разговор, сначала о деле. Боря, сколько?
Ватин к вопросу был готов, знал, что платить следует максимально, но только после кремации.
— Сто тысяч баксов после похорон.
— Не годится, — ответил Робер. — Пусть восемьдесят, но сорок и сорок.
— У нас нет лишних денег, — сказал Вагин. — Я уже сказал, сам знаешь — платим круто, но только по результату.
— У меня имеются три толковых парня, — задумчиво произнес Робер. — Сам я, естественно, не пойду. Сроки?
— Неделя.
— Живет?
— Никитский бульвар, двенадцать, работает в министерстве. На ночь машину оставляет либо на работе, либо в Калашном переулке, напротив поста охраны. Жена сейчас в отъезде, встает в восемь, выходит в девять. Лестницу и подъезд, а также лифт не рекомендую, только потеряешь людей. Машина — черный “Пежо”, горзнак запиши. Дорогу от Никитской до Октябрьской сам знаешь. Может ехать не один. Улицу видит лучше нас с тобой в лучшие годы.
— Запугал, запугал, — усмехнулся Робер.
— Предупредил. Нам необходим результат, на твоих мальчиков мне наплевать. Сложно, это точно. Но ведь и оплата не фантиками.
— Надо два дня на разведку, — сказал Робер. — Тебе же не годится, если я сегодня соглашусь, а через день в отказ пойду?
— Зря я тебя предупреждал, — после паузы сказал Вагин. — Ты теперь и на воду дуть будешь. Хорошо, послезавтра позвони мне. Если позовешь к телефону Толика, значит, согласен, и счетчик включен. Отказываешься — скажешь, мол, ошибся номером.
