Оксана Обухова - Пока телефон не зазвонил
Увидев сыщика, Львова обрадовалась.
— Вы вовремя, Станислав. Сейчас обедать будем.
Гущину совсем не хотелось портить настроение хозяйке. Как известно, качество блюд напрямую зависит от душевного спокойствия повара.
И посему, взяв паузу, майор дождался пока Львова выключит огонь под кастрюлей и переложит котлеты со сковородки на блюдо. Сидя на крайне неудобном барном стуле у высокого разделочного стола, он некоторое время наблюдал, как депутатка ловко накрывает обеденный стол, выставляет нарядные столовые приборы. Понимая, что за этим последует приглашение детей и гостей-мужчин на обед, Гущин ее остановил.
— Евгения, нам надо поговорить. Сядьте, пожалуйста.
Львова выполнила просьбу, села через стол от Гущина на такой же барный стул и поставила локти на столешницу.
— Слушаю вас, Станислав.
— Евгения Сергеевна, — протокольно приступил майор, — почему вы не рассказали о том, что в вечер пятницы поругались с Ларисой?
Депутатка подняла вверх аккуратные выщипанные брови:
— Поругалась? — переспросила, и Гущин сразу понял, что некорректно сформулировал вопрос. Как могла депутат Госдумы «поругаться» с деревенской девочкой-прислугой?! Но Львова уже сама скорректировала вопрос ответом: — Я сделала Ларисе — замечание, Станислав Петрович. Попросила ее одеваться на работу менее откровенно.
— А как она была одета?
— Вызывающе. — Львова вскинула подбородок. — И мне казалось, что об этом не надо упоминать людям, которые видели ее… тело.
«В том и дело, что — тело, — мысленно зарифмовал майор. — Причем облепленное мокрым платьем, разрезанным к тому же».
— Евгения Сергеевна, если можно, объясните, пожалуйста, что конкретно вызвало ваше недовольство?
Брови снова уползли под челку, но внимательный строгий взгляд Гущина напомнил, что депутатка говорит со следователем. И тот не любопытствует, а работает. Причем, по ее просьбе.
Евгения Сергеевна на секунду опустила голову, переформатировала лицо из недовольного в спокойное. Вновь поглядев на сыщика, ответила четко:
— Лариса расстегнула платье до бюстгальтера. А платье и так излишне откровенно ее обтягивало и было коротким. Выставляя на стол перед мужчинами тарелки с едой, она нагибалась. — Львова покривилась: — Мне надо еще что-то объяснять? Надо описывать, как вываливались наружу ее… прелести из бюстгальтера?
— Наверное, это было не слишком аппетитно для ужинающих. — Гущин был стопроцентным мужиком и вовсе так не думал, но он старался помочь Львовой справиться с неловкостью. Не каждой женщине приятно признаваться в том, как она отреагировала на выставленные напоказ «достоинства» молоденькой прислужницы. Но работа… Работа прежде всего: — И все же, Евгения, — Стас намеренно убрал из речи официозность, — почему вы не рассказали о том, что дали нагоняй Ларисе?
Львова ответила совершенно хладнокровно:
— Я не считала, что это может как-то повлиять на следствие. Ларису я отчитала приватно. Наедине. То есть, это не могло как-то сказаться на ее судьбе: поговорили — разошлись.
— Но по этой причине Лариса в тот день ушла с работы раньше, так? Значит это все-таки сказалось.
Львова снова наклонила голову:
— Я принимаю ваш упрек, — проговорила едва слышно. — Если бы вы знали! — депутатка резко подняла к сыщику лицо с алыми пятнами на скулах. — Если бы вы знали, как часто я упрекаю себя в этом! Вспоминаю, что плохо рассталась с несчастной девочкой!
— Ну так почему ж не рассказали? — мягко повторил сыщик.
— Я думала и до сих пор считаю так, что это — не важно, — вновь обретая твердость, выговорила депутатка. — Не существенно.
— Отнюдь. Впечатление, которое в тот вечер Лариса производила на окружающих, крайне важный момент, Евгения. Не исключено, что вызывающий наряд Ларисы мог послужить причиной ее смерти.
Евгения Сергеевна распахнула глаза, приложила ладонь к раскрытым губам и тихо-тихо прошептала:
— Боже мой… Простите… Простите, я не подумала об этом. Конечно же!.. Откровенный наряд мог спровоцировать убийцу!
Гущину не раз случалось успокаивать-отпаивать свидетелей, на которых наваливалось озарение: их неумная секретность тормозила следствие, мешала поискам преступника!
Депутатка, разумеется, в конвульсиях не билась и волосы в раскаянии не выдирала, но шок-таки испытала. Гущин, чувствуя себя немного подленько, на всех парах разрабатывал неопомнившуюся женщину:
— Евгения, вы сказали, что ваш разговор никто не слышал, так? Но вспомните, пожалуйста, до какого времени продолжался в тот вечер ужин, сколько еще вы все оставались за столом?
— Что? — оторвав руки от лица, уставилась на Стаса стремительно реагирующая депутатка. — Вы что имеете в виду, Станислав Павлович? Вы намекаете… что кто-то из моего окружения мог… прельститься горничной и отправился ее насиловать? Так?!
Гущин мгновенно вспомнил, что перед ним тетка, имеющая связи в самых высоких кабинетах и способная выпить много крови у подполковника Коростылева. И помаленьку задний ход включил:
— Евгения Сергеевна, мой интерес обусловлен исключительно…
— Чем?! — взвилась над стулом Львова. — Инсинуациями, высосанными из пальца?!
Гущин посуровел:
— Евгения Сергеевна я пришел к вам с разговором, как к умной женщине. Вы мне симпатичны и я постарался уберечь вас от разговора с моими коллегами. Поверьте, беседа с ними сложилась бы совсем непросто.
— Беседа о чем?!
Стас досадливо цыкнул зубом, покрутил головой и начал объяснения издалека:
— Вспомните, как к вам пришел Яков Валентинович. Он пришел со словами, что собирался сегодня звонить Мартынову. Так? У Кнышева, в самом деле, оказалась серьезная информация…
— Это он вам сказал, что я поругалась с Ларисой? — изумилась Львова.
— Не перебивайте, пожалуйста, Евгения. Яков Валентинович ничего не знал, о вашей размолвке с Ларисой мне сказала Дарья.
— Ах она… Ну да, конечно, они дружили…
— И вот теперь, Евгения, представьте, пожалуйста, реакцию следователя на известие о том, что вы утаили от него важнейшую информацию. Представьте, как сложился бы ваш разговор. — Станислав придал взгляду толику сочувствия. — Сразу же после беседы с Дарьей следователь пришел бы в ваш дом, и поверьте, устроил бы вам форменный допрос. Который не понравился бы вам еще больше.
— Простите, — зажмурившись, пробормотала Львова. — Простите, Станислав, я во всем виновата сама. — Евгения Сергеевна прислонилась виском к поднятой ладони, поглядела в окно на резвящихся Нюру с Маргаритовной. — Все нервы, нервы… Глупые секреты и рефлексии… О чем вы меня спрашивали?
— О том, когда закончился ваш ужин, — напомнил Гущин.
Евгения встала, точнее — закостенело сползла с высокого табурета.
— А разве в материалах следствия мой ответ не зафиксирован? Почему вы спрашиваете об этом, Станислав?
— Хочу вернуть вашу память к прошлой пятнице.
— Конечно. Я снова неправа. — Львова подошла к окну, словно спасаясь от гадких вопросов, уцепилась взглядом за мирно играющую на лужайке дочь. — Лариса ушла примерно в половине восьмого. Никто не знал, что она пойдет к подруге, обычно Лара сразу шла домой. Мы все, подчеркиваю — все, оставались за столом еще, как минимум, на полчаса. Еще вопросы есть?
— Есть. Лариса звонила Дарье, когда была еще на работе. Как думаете, этот разговор мог кто-то услышать?
Прежде чем ответить «нет» Львова подумала. Она была обижена и оставалась совершенно уверенной в необоснованности подозрений сыщика. Каждый из вопросов о близких, стегал женщину как розга.
Но сыщику, надо сказать, было совершенно начхать на то, что думает о нем влиятельная дама. Прежде чем дальше педалировать расследование, майору было необходимо снять по максимуму щекотливые вопросы. Прийти на встречу к Мартынову подготовленным и не забивать пустопорожним голову в последствии.
Гущин, как смог, донес эту мысль до депутатки. Возможно, Львова поняла это, как извинения за прямолинейность. Сыщик постарался деликатно объяснить, что нельзя оставлять неразъясненные моменты, он никого не подозревает, а работает так, как привык и как обязан.
— Евгения, мне нужно предупреждать вас о том, что наш разговор не стоит никому передавать?
Женщина разозленно фыркнула:
— А как вы себе это представляете? Начинать «передачу», господин майор, мне придется с признания, что рядом с молодыми девушками я уже чувствую себе развалиной. — Львова грустно покачала головой: — Нет уж, увольте. На сегодня унижений достаточно.
В общем, холодок остался, но борщом и котлетами депутатка следователя накормила до того, как позвала обедать прочих.
Сытой Гущин вышел на крыльцо и… неожиданно подумал о сигарете. По сути дела надо было бы расстроиться, но почему-то сигарета выступила синонимом возвращения к работе.