Николай Леонов - Почерк палача
Тут Илья Титов насторожился и почему-то вспомнил полковника Гурова. Сегодняшняя сказка на голову ему упала? Или ее умелая рука сочинила?
Вика тотчас увидела свой промах. Еще ей стало ясно, что совсем не напрасно Станислав обратился за помощью, парня понять не просто. Собиралась она попросить у Ильи денег на машину, якобы не хватает. Сейчас спохватилась: делать этого нельзя. Профессионалке стало интересно, она захотела еще с ним встретиться и тут же сообразила, что сделать это можно легко и просто. И какой бы он умный ни был, ему в жизни не догадаться, что его затягивают в игру. А Вика по своей сути была азартна, только не за зеленым сукном, а в игре с людьми.
– По кофе и пойдем вниз, может, там крупная игра организовалась, люблю смотреть. Или тебе утром рано вставать?
– Пустяки, я могу день на работу не ходить вообще, – беспечно ответил он, посмотрел Вике в глаза и снова поплыл.
Игры крупной в казино не велось, они посидели еще в баре, Вика переговорила с одним из охранников, вернулась к Илье и спросила:
– Заглянешь ко мне или тебя домой отправить?
– Не бей лежачего, Вика, – ответил Илья.
Когда они вошли в квартиру Вики, она мгновенно разделась до трусиков и убежала под душ, долго плескалась, затем выглянула обнаженная, при этом оставаясь естественной, словно одетая, и сказала:
– Иди, принц, помойся, затем я узнаю, чему тебя молодежь учит, – и получилось у нее это совсем без пошлостей, даже не сексуально, а лишь насмешливо и озорно.
Утром Илья поднялся в девять, выбрался из постели, начал потихоньку одеваться. Вика села и не прикрыла грудь, а лишь поправила волосы.
– Тебе пора? – она сладко зевнула. – Извини, завтраком кормить я тебя не собираюсь, лень. Хочешь, свари себе кофе, пошарь в холодильнике. Если у тебя будет время и желание, заскочи как-нибудь после десяти вечера в казино, занеси пятьсот баксов. Но это совсем не обязательно, и не приходи сегодня, я занята. Будешь уходить, захлопни дверь.
– За все спасибо, Вика. – Илья перевел дух. – Я приду обязательно. Ты даже не представляешь…
– Представляю, – перебила она. – Не порть хорошее впечатление.
– Извини, а телефончик нельзя…
– Нельзя. Только для служебного пользования.
Илья завтрак готовить не стал, обследовал телефонный аппарат, но никакого номера не нашел и вышел на цыпочках, тихонько прикрыв за собой дверь.
Гуров и Котов сидели в кабинете и перечитывали в сотый раз Гришины рапорты и установки на рабочих Полоза.
– Я каждого из них тщательно изучил, Лев Иванович, интересного для нас не вижу, – вздохнув, сказал Котов.
– Григорий, верь мне, один, может, и двое в истории замараны, – видно, не в первый раз сказал Гуров. – Я знаю.
– Людей не изучили, а выводы имеете, – не сдержался Котов. – Трофимов Гарик абхаз и пьющий. И национальность не годится, они к своему роду цепями прикованы, а у человека должна иметься лишь одна цепь, и конец ее в руках у Полоза.
– Однако пьющих водку абхазцев тоже встретишь не часто, – упрямился Гуров. – Я его оставляю.
– Лев Иванович, вы начальник, – покорно согласился Котов. – Вы меня спрашиваете, я отвечаю, но соглашаться не обязан.
– Иначе ты бы у меня не работал, Гриша. Ты хороший опер, мы можем иметь разные точки зрения. А Сычов Евгений, почему ты его отметаешь? – спросил Гуров.
– Сычу девятнадцать лет, отец алкаш, мать с маленькой девчонкой мучается, в доме копейки считают. Ну, будь Сыч в банде, значит, получал бы деньги, и не малые, хоть как, а деньги в доме проявились бы.
– Верно, – согласился Гуров. – Парень всегда мог бы соврать матери, мол, подвернулся лох на «мерсе», удалось сорвать с него. Верно, Гриша, верно, – он тяжело вздохнул и взялся за голову. – Но, по моим соображениям, у Полоза хоть двое, но должны быть свои. Копать надо, машины перегонять надо, больше одного человека со стороны брать не должен.
– Ну, а почему не от соседей, не из парней Рощина? – спросил Котов.
– Потому что свои на глазах, под контролем. А чужие на стороне, могут деньгами звякнуть, – ответил Гуров.
– А кто сказал, что Полоз деньги делит? Он может все у себя держать. Объяснить, что на деньгах все и горят. Если тебе очень надо, приходи, обмозгуем, дело говоришь, так получишь незамедлительно. И машины они почти все поменяли, взяли дороговатые, – объяснил Котов.
– Иномарки все хорошо выглядят, хотя, может, ей пятнадцать лет. С машинами ты загибаешь, а насчет денег недурно решил. Думаешь, он монету придерживает? Такой может, очень даже может, Гриша. Ты умница, – Гуров отодвинул бумаги, откинулся на спинку кресла. – А ты чего результатами экспертиз не интересуешься?
– А я и так знаю, – усмехнулся Котов. – Пистолетик тот самый, его Крещеному подсунули. И пули от него. А пальцев чужих на пистолетике не нашли.
– А вот и нет, пальцы нашли, – сказал Гуров.
– Не верю. Разыгрываете. Если бы чужие пальцы нашли, вы бы всех на уши поставили, меня первого.
– Ты слишком умный, Гриша. А слишком умный еврей – это просто беда, – сказал Гуров. – Ты почти в десятку попал, но не совсем точно. Попробуй, поправь прицел.
Котов задумался, долго молчал, затем неуверенно высказался:
– Один чужой палец нашли, но отпечаток неважный. Можно попытаться установить человека, но придется снять отпечаток подозреваемого на дактокарту.
– Молодец, – Гуров вышел из-за стола, – садись на мое место и руководи.
– Такие хохмочки годятся для одесского привоза, Лев Иванович, – ответил Котов. – Чтобы ваше место занять, надо, кроме догадливости, еще кое-что иметь. И это «кое-что» длиною в жизнь.
Борис Вагин больше суток копался в личной картотеке, которую содержал в голове, искал человека, которому можно довериться и поручить лощеного полковника из главка.
Люди находились, и очень даже неплохие, но то одно не так, то другое не в ту сторону.
«Чертова водка! Неплохие мозги испортила! – клял себя Вагин. – Человек наверняка существует, и мы с ним друг друга знаем, но как его вспомнить, как на белый свет вытащить?» Память тайну не выдавала.
Вагин был настоящий опер, он взял у соседа старый справочник Союза художников и начал листать, просматривая каждую страницу, начиная с буквы «а». Каких только фамилий и имен не существует! Жуть! Если он наткнется на нечто схожее, так вспомнит обязательно.
На третьем часу опер дошел до буквы «п», и тут чуть лбом не стукнулся о фамилию Пробер. Не та фамилия, точно, но ясно, что рядом, еще чуть-чуть, только букву переставить или отнять.
И Вагин наконец вспомнил, но не фамилию, а кличку – «Робер». И фамилию человека этого вспомнил, и где он жил лет пятнадцать назад. Если не убили и не в зоне, то все верно, Робер возьмется, не продаст, выполнит.
Вагин приехал по старому адресу рецидивиста, осторожно поспрашивал и в конце концов выяснил, что нужный человек два года назад был жив, но съехал, живет теперь в Митино, дом назвали, а квартиру люди запамятовали.
Через полтора часа Вагин въехал в Митино и остановился у нужного дома. Первый человек, которого увидел опер, сидел на лавочке, читал, слегка подталкивая детскую коляску. Вагин сел рядом, вежливо поздоровался, мужчина ответил и равнодушно сказал:
– Лет пять назад калякали, что тебя вместе с бутылкой закопали.
– И ты, Робер, поверил? – удивился Вагин, внимательно разглядывая старого рецидивиста и убеждаясь, что приехал напрасно.
Старый мужик в теплом кашне и домашних тапочках качал внука или внучку, читал «МК», скоро зашлепает домой.
– Внук? – спросил Вагин.
– С каких дел? – Робер снял очки, взглянул обиженно. – Мы с тобой годки. Сын. Жене тридцать четыре.
– Хвалю. Жизнь наладил, не многим удается, – сказал Вагин, обратил внимание на очки, которые лежали на газете, увидел, что стекла у них простые, без диоптрий, поднял взгляд на Робера и заметил в его глазах знакомую усмешку.
– Зачем приехал? – прямо спросил Робер. – Тот рецидивист, которого ты знал, от рака скончался, кремировали, справочку выдали.
– Может, и к лучшему, – в тон Роберу сказал Вагин. – Когда меня водка хоронила, я туда заглянул, ничего хорошего, скучно. Я вернулся, ты тоже, начнем сначала.
– Зачем приехал? – повторил Робер, словно опер ничего и не говорил. – Я полагал, что ты меня искать будешь, доверенному человеку приказал только тебе мой адрес дать, ты на него и попал, когда в прежнем адресе бродил. Так-то меня не найдешь, все поменял, я теперь человек старый.
– И пенсию получаешь? – поинтересовался Вагин.
– И пенсию, в шестьдесят два положено.
– Семье хватает? – Вагин решал, говорить с пенсионером или прощаться.
– Прирабатываю, – Робер сжал Вагину кисть, и опер почувствовал железную хватку старого рецидивиста. – Зачем приехал?
– Интересуешься или любопытства ради?
– Тебе водка все отшибла или чуток оставила? – Робер наклонился к коляске, поправил одеяльце.
– А пенсионер принимает заказы для покойного? – спросил Вагин. Оперу стало даже интересно, как сумел старый волк так крепко перекраситься.
