Елена Топильская - Помни о смерти

— И ты после этого говоришь, что у тебя с головой не все в порядке?

— Я говорила не после этого, а до, если помнишь. Вот сейчас наконец с головой стало все в порядке. И я могу назвать по крайней мере одно событие, которое удовлетворяет всем названным условиям: это моя пресловутая эксгумация второго ноября.

— Третьего или четвертого ноября Неточкин выясняет, — подхватил Лешка, — что к этому событию причастен некто «С.». И этот факт его неприятно удивляет, он даже не может в это поверить. Во всяком случае, я так трактую вопросительный знак и целых два восклицания после этой загадочной буквы. Машенька, какой именно протертой пищи тебе хотелось бы? Я на все готов, заказывай! Что бы я без тебя делал, дурак? Я ведь сколько времени голову ломал над этим календарем, а ты пришла, хвостиком махнула, задачка раз — и решилась. Нет, ты посмотри, как элегантно: третьего Неточкин узнает про «левый» труп, четвертого начинает подозревать «С.», а пятого его мочат ни свет ни заря. Вот тебе и мотив.

— Знаешь, Лешка, если ты мне скажешь, в чем Неточкин стал подозревать «С.» и какое он отношение имел к «левому» трупу, а главное — откуда все-таки «левый» труп взялся, я уж, так и быть, признаю, что мужики умнее женщин.

— Я тебе хочу напомнить, старушка, что мы с тобой преступно легкомысленно отнеслись к установлению личности этого «левого» трупа, — Лешка ловко ушел от разговора о том, кто умнее. — Уже сколько времени прошло, а мы еще пальцем не пошевелили. И я категорически отказываюсь обсуждать мотив и обстоятельства его подкладывания в чужой гроб, пока мы не установим личность. А кроме того, нам надо уже и второй искать. Придется лезть в сводки.

— Если только его уже не засунули в очередной закрытый гроб. Надо у Васи узнать, хоронили в эти дни в закрытых гробах или нет.

— Узнай, и давай-ка съезди в ГУВД, посмотри сводки. Маш, я бы сам съездил, но ты ж понимаешь, я по Неточкину закопался, дня три мне не вырваться. К тому же мне нужно успеть основную работу сделать до Дня милиции: десятого ноября от наших младших братьев по разуму будет мало толку, а потом два дня будут поправлять здоровье.

Я понимающе кивнула:

— Это святое. А кстати, что ты думаешь по поводу того, что это за «С.»?

— Хо-хо, персонажей навалом, только выбирай! Сергей Янович Героцкий, между прочим, Юлия Евгеньевна клянется, что этот красавчик был преданным другом дома и верным соратником покойного Неточкина, а разведка донесла, что Героцкий больше дружил с Юлией, и кое-кто считает, что у них был роман. Стасик, друг дочери — Юленьки-млад-шей, которого Аристарх Иванович на дух не переносил.

— Запиши еще Саиду Сабировну.

— Начмеда, что ли, такую пожилую тетеньку? А что, прямо в духе Марининой: почтенная начмед-ша под белым халатом скрывает сущность главы мафии…

— Тебе оперативное сопровождение-то выделили?

— Двоих из РУВД, и руоповца прислали.

— Леша, раз уж мы сошлись на том, что все наши трупы одного разлива, может, подаришь человечка запросы писать?

— Подарю. Мне такого толкового парня прислали, правда, он опер по детям, но мечтает уйти в убойный отдел.

— А зовут как?

— Коля Курочкин.

— Да, он ничего парень, старательный, он со мной, кстати, бабушку Петренко ездил эксгумировать.

— Господи, а чего ж детского опера на эксгумацию засунули?

— Да мне его в качестве водителя дали. Ну что, посадим его на подкидыша?

— Посадим, и на сводки тоже можно. Надо смотреть женские трупы без одежды, подгнившие. Как ты считаешь, они с территории своего отделения вывезли?

— Неважно, придется все подряд смотреть.

— Учти только, что этот труп, как и тот твой с эксгумации, может оказаться без повреждений, и причину смерти будет не установить.

Черт, Лешка был прав. Ну, а пока я умылась и подкрасилась, и очень вовремя: когда я вернулась в кабинет, дверь распахнулась, на пороге предстал наш новый следователь Филонов и, глядя на нас ясными глазами, весело сказал:

— Привет, ребята! Попьем чайку? — и положил на стол рядом с чайником свежий батон, ветчинку и коробку «Рафаэлло».

— Ого! — сказали мы с Лешкой в один голос и стали сервировать чайный стол.

Так вкусно и питательно мы давно не обедали. Новый наш коллега улыбался, рассказывал анекдоты, пообещал забрать у меня половину дел, был чертовски обаятелен и добил меня тем, что по собственной инициативе пошел мыть чашки. До него ни одно существо мужского пола, разделявшее с нами чаепитие, никогда такого желания не изъявляло.

Уже в коридоре меня догнал Лешка с просьбой, раз уж я еду в главк, обязательно зайти к дежурным медикам и забрать готовые экспертизы. Испытывая умиротворение после вкусной ветчины и смешных анекдотов, я пообещала Лешке, что все сделаю.

12

Просмотрев в главке все сводки за последние дни от корки до корки, ничего полезного для себя я не обнаружила. Если только лица, пожелавшие скрыть тот женский труп, не изменили ему пол.

На подходе к отделению дежурных медиков послышался грохот. Сказав: «Тук-тук!» и заглянув в дверь, я увидела лежащего на полу эксперта Струмина. Он смотрел на меня жалобными пьяными глазами и пытался ухватиться рукой за журнальный столик, но промахивался. Наконец ему удалось принять сидячее положение, он скрестил ноги по-турецки, прислонился к дивану и попытался сфокусировать свой взгляд на мне, а когда решил, что это ему удалось, указал на меня пальцем и заявил громко, но неразборчиво:

— С-старушка с косой приш-шла! Кто следующий, Машка, смертушка ты наша? Ты только ко мне не п-подходи, ты теп-перь п-плохая примета! А еще и дедушку Франкенштейна похоронили, и тоже без тебя не об-бошлось!

Он икнул и на время замолчал, глаза его закрылись, голова склонилась на грудь.

Я ошалело перевела взгляд на Наташу Панову, пригорюнившуюся на диване; она сидела, подперев рукой голову, и взирала на это безобразие с безнадежным видом.

— Наталья, что он несет?! Наташа, не меняя положения, сказала:

— Сегодня профессора Неточкина похоронили, а Гена с ним был довольно близок.

— А кто такой дедушка Франкенштейн? Неточкин?

— Да, его гак звали, он занимался сосудистой хирургией и пересадкой органов. Когда мы еще ездили «на почку», я только к нему на операции и попадала.

Я поняла, о чем говорит Наташа: до недавнего времени в обязанность дежурного судебно-медицинского эксперта входило присутствие при заборе от донора почки для трансплантации, судебный медик должен был удостовериться, что почку забирают не от человека, умирающего в результате преступления. Дежурные доктора рассказывали жуткие вещи. Один доктор — правда, в подпитии — как-то уверял, что собственными ушами слышал разговор двух врачей на пересадке: один другому говорил про донора: «Слушай, он, кажется, обоссался!», а второй ему якобы отвечал: «Хорошо, что не обосрался, давай кончай его скорей, а то уже сил нет ждать». Но я предпочитала думать, что это преувеличение.

— Это он на похоронах так нализался? — спросила я, кивнув на Струмина.

— Нет, — по-прежнему безучастно сказала Наташа, — он на похороны не ходил, здесь набрался.

— Слушай, отправь его домой срочно, а то будут неприятности. Уже три часа дня, что ему тут делать, раз он сменился?

— Какое сменился! Ему еще сутки дежурить, он утром заступил!

Я присвистнула:

— Ни фига себе! Наташа, пойдем уложим его в следовательской комнате: следователя до шести не будет, может, Струмин хоть проспится до вечера?

— Ну давай попробуем, — без энтузиазма согласилась Панова.

Мы вдвоем с трудом доволокли отбивавшегося Гену до жесткой следовательской койки, по пути он заплетающимся языком требовал, чтобы я к нему не прикасалась, а то это плохая примета; мы накрыли его колючим одеялом и оставили бормотать что-то себе под нос. Через минуту бормотание стихло, Гена заснул.

Я вспомнила, что Гена обладает способностью пьянеть вмиг. Этой своей способностью он меня раз так подставил… Нализался во время следственного эксперимента с обвиняемым; эксперимент записывался на видео, начали в прокуратуре, все было нормально, а когда приехали в квартиру, где наш клиент затоптал своего родственника ногами, негодяй опер Жердин, в которого сколько ни влей, на нем не отразится, заманил Струмина в туалет и угостил неразбавленным спиртом. Я, водя клиента по квартире и выясняя, где он прыгал на своем дядюшке, и не заметила, что один из участников эксперимента уже лыка не вяжет.

Обнаружила я это слишком поздно: когда предложила участникам эксперимента задавать вопросы обвиняемому. Вот тут начался бенефис эксперта Струмина! Он раздвинул всех руками, вышел вперед и строго спросил злодея, как дошел он до жизни такой, но, не дождавшись ответа, приосанился и запел: «Гляжу я на небо та думку гадаю…»

Весь трагизм ситуации заключался в том, что видеозапись шла полным ходом, и остановить ее я не могла. А видеофонограммы следственных действий монтажу не подлежат. Когда Гена, скорбя, что он не «сокил», стал размахивать «крыльями», наш обвиняемый сжалился надо мной и тихо предложил записать все сначала, только «этого дурика убрать». Гену отвезли домой на такси, а я обогатила свою следственную практику дублем четырехчасового эксперимента с видеозаписью.