Александра Маринина - Реквием
Закрыв машину, он неторопливым шагом двинулся к ресторану. Подтянутый швейцар, он же гардеробщик, с вежливой улыбкой принял у Зотова роскошную дубленку от Версаче, которую тот купил в Париже и придирчиво оглядывал каждый день в поисках пятнышка или хотя бы малюсенькой дырочки. Главное – не запускать процесс, считал Зотов, главное – вовремя среагировать, не дожидаясь, пока пятнышко уже нельзя будет вывести, а дырочка разрастется до размеров кулака.
Левченко, конечно, занял стол, который нравился Зотову меньше всего, да еще вдобавок сидел за ним спиной к стене, оставляя Зотову единственную возможность занять место спиной к залу. Ну не сукин ли сын! Ведь они уже трижды за последние месяцы обедали здесь, и каждый раз Зотов приходил первым и занимал один и тот же столик, за который садился всегда. И все три раза к слову упоминал, что это его любимое место, оно слегка на отшибе и в углу, так что оба собеседника имеют возможность сидеть спиной к стене и одновременно видеть весь зал. Это было важно для Зотова, очень важно, он не мог находиться спиной к двери и тем более к просторному залу, ибо был нервным и тревожным. Левченко, конечно, его слова мимо ушей не пропустил, потому сегодня приперся пораньше и занял такое место, чтобы Зотову уж и вовсе не по себе стало. "Глупо, право слово, – сердито подумал Вячеслав Олегович, двигаясь в сторону Левченко с сияющей улыбкой. – Если ты хочешь, чтобы человек для тебя что-то сделал, заставь его любить тебя, и он в лепешку расшибется. А ты заставляешь меня нервничать, как будто, если я распсихуюсь, дело пойдет быстрее. Не пойдет оно быстрее. Оно вообще никак не идет".
– Вы сегодня рано, – заметил он вместо приветствия, делая над собой усилие, чтобы не дать прорваться раздражению. – Прошу прощения, что заставил вас ждать, я был уверен, что приду первым.
– Ничего страшного, – снисходительно откликнулся Левченко. – Присаживайтесь.
Вот так всегда, с ненавистью подумал Зотов. Я пришел на двадцать минут раньше и в результате вынужден оправдываться, словно нашкодивший пацан. Господи, Левченко, как же мне от тебя отделаться? Не отделаться, видно, никак, я завяз по уши. Утешает только то, что и ты в том же дерьме плаваешь.
По установившемуся много лет назад порядку деловые разговоры не начинались, пока официант не примет заказ. Однако сегодня Левченко, кажется, решил нарушить все возможные и невозможные правила, к которым сам же и приучил своих партнеров. Сначала явился без опоздания, а теперь и разговор начал сразу же, с места в карьер.
– Чем порадуете, Славочка? Когда я могу ожидать материал?
– Порадовать нечем, Николай Степанович, – вздохнул Зотов. – Идет сбой за сбоем, у меня ничего не получается. Честно говоря, я исчерпал все свои возможности выяснить судьбу материала. Мне горько вам это говорить, но, похоже, я вообще никогда не сумею это сделать. Нельзя ли решить вашу проблему как-нибудь иначе?
Левченко сверкнул глазами из-под кустистых бровей и нахмурился. Зотову стало страшно от собственной смелости. Никогда, никогда за все годы, что они знакомы, он не смел так разговаривать с могущественным Николаем Степановичем. С самого начала все было поставлено так, что Левченко формулировал задание, а Зотов из-под себя выпрыгивал, чтобы его выполнить. И выполнял. За что получал благодарность как на словах, так и в весьма овеществленной форме, поддающейся устному счету. Правда, их сотрудничество, начавшееся много лет назад и хорошо отлаженное, в последние годы замерло. То ли Зотов перестал его устраивать, то ли задания стали другими и их поручали другим исполнителям. Какое-то время Вячеслав Олегович даже тешил себя иллюзией, что Левченко больше нет на свете. Умер, например, или еще что нехорошее случилось. Ничего, однако, нехорошего с Николаем Степановичем не случилось, и вот он снова возник и требует достать материал, который ему нужен для каких-то политических козней.
– Вам горько говорить, Славочка, а мне горько слышать, что деньги, которые я в вас вкладывал, ухнули в пропасть. Вы что, забыли…
Ему пришлось прерваться, так как подошел официант, держа наготове блокнот и ручку. Зотов быстро сделал заказ, не глядя в меню, он наизусть знал все, что там написано. Левченко же, по обыкновению, возился, перелистывая страницы и без конца что-то уточняя у официанта. Наконец они остались одни, и Николай Степанович продолжил свою тираду точно с той же буквы, на которой остановился. Это была еще одна его особенность: никто и ничто не могло сбить его с мысли или с фразы.
– …как пришли ко мне юным, нищим и глупым и попросились на работу? Вы ничего не умели, даже петь, хотя вас этому учили долгие годы хорошие учителя. Я нашел возможность вас использовать, да еще так, чтобы вы получали хорошую зарплату. Я учил вас работать и зарабатывать, я ввел вас в круг людей, благодаря которым вы и тогда жили безбедно, и сейчас имеете возможность пропихивать всюду своего бездарного протеже Вильданова. И что же в благодарность? Что я слышу от вас? Жалкие, беспомощные слова о том, что вам горько, но вы чего-то там не можете. Это не разговор, дорогой мой. Для беседы со мной вам следует тщательно проработать свой лексикон, чтобы я больше этих слов не слышал. Теперь к делу. Меня торопят, и потому я тороплю вас. Ситуация, к вашему счастью, не пожарная, еще три дня назад правительственный кризис казался неизбежным, и, если бы он разразился, материал понадобился бы срочно, но на этот раз все обошлось. Мои аналитики считают, что теперь наступит затишье до начала весны. Так что время у вас есть, но немного, не обольщайтесь. Я люблю запасаться оружием заранее и стараюсь ничего не откладывать на последнюю минуту. Вы меня поняли, Славочка?
– Я вас понял, – как можно тише произнес Зотов, чтобы не дать выплеснуться ненависти и злости. – Сделаю все возможное.
Принесли закуски, и некоторое время они молча поглощали изысканные деликатесы.
– О вас говорят забавные вещи, – вновь заговорил Николай Степанович, ловко кромсая щипцами клешни и хвост огромного лобстера. – Вы в курсе, Славочка?
– О чем вы?
– О вас и вашем мальчике, с которым вы не расстаетесь ни на минуту. Это правда?
Зотову стало противно, но он сделал над собой усилие, чтобы не дать лицу исказиться в гримасе отвращения. Что он понимает, этот грязный хитрый старик?! Для него существует только два вида близости между людьми: секс и деловое партнерство. Если двое мужчин не являются партнерами по бизнесу, но много времени проводят вместе, значит, тут секс, и никакие другие варианты даже не рассматриваются. Дружба, привязанность, уважение – все это недоступно пониманию Николая Степановича Левченко. И объяснять бессмысленно. Но и не ответить нельзя.
– Это глупости, – с деланным равнодушием сказал Зотов. – Мы действительно видимся ежедневно, иногда проводим вместе весь день с утра до вечера, иногда встречаемся всего на полчаса, это обусловлено графиком его репетиций, выступлений, записей и деловых встреч. Сколько нужно по графику, столько я и провожу времени с Игорем. Не говоря уж о том, что я просто с ним занимаюсь как педагог, и занимаюсь с самого детства, вы же это прекрасно знаете. Кроме того, вы точно так же прекрасно знаете, что в плане секса я люблю женщин, а вовсе не мужчин. Я ответил на ваш вопрос?
– Славочка! – Левченко мерзко захихикал и погрозил ему зажатыми в руке щипцами. – Я знаю и другое. Когда вы начали возиться с этим юным дарованием, у вас была какая-то жена. И где она теперь? Более того, вы потом женились еще раз, и ваша вторая супруга тоже растворилась в тумане. Женщины уходят, а мальчик остается. Согласитесь, картинка красноречивая. Кстати, дружочек мой, как поживают ваши дети? Или вы изгнали их из своей жизни вместе с очаровательной супругой?
– Дети здоровы, спасибо, – сдержанно ответил Вячеслав Олегович.
– Прелестные были ангелочки. – Левченко прикончил-таки лобстера-гиганта и тщательно вытер пальцы салфеткой. – Я вам всегда слегка завидовал, ибо мои сыновья приносят мне, увы, мало радости. Даже когда они были еще в нежном возрасте, от них были одни неприятности. Не успевал вытаскивать их из милиции за разные шалости. А уж когда выросли… Впрочем, неизвестно еще, что из ваших ангелочков получится. Сколько вашей старшей девочке? Насколько я помню, должно быть лет пятнадцать?
– Весной будет шестнадцать, – кивнул Зотов.
– А мальчику?
– Одиннадцать.
– Смотрите не упустите, – назидательно произнес Николай Степанович. Возраст опасный, всякое может случиться. Да что я вам рассказываю, будто сами не знаете.
Слова прозвучали для Зотова как пощечина, нанесенная вымазанной в дерьме ладонью. Интересно, может ли он вообще о чем-нибудь разговаривать с Левченко, не испытывая отвращения и брезгливости? Казалось бы, нейтральная тема – дети, ан нет, и тут мерзкий старикашка ухитрился сказать нечто такое, от чего Зотова аж передергивает.
