Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело - Станислав Васильевич Родионов
– Больше – я сделал предложение.
– Это не больше.
– В любви объясняться пошло.
– Вадим, с каких это пор?
– Разве та, кому объясняешься, не знает про твою любовь?
– Знает, – безвольно согласилась она.
– А той, для которой ты есть–не–есть, нужно ли объясняться?
– Не нужно.
– А вы говорили, что я ничего не понимаю в любви, – далеко усмехнулся Петельников.
– Вадим, вы понимаете любовь, – покорно подтвердила она.
– Любовь тоже регулируется, как вода из крана. Не так ли?
– Так…
– Влюбляются только в тех, кто может ответить на любовь. Влюбляются в досягаемых. Не так ли?
– Так…
– Лида, а знаете, что такое истинная любовь, а?
– Догадалась – безответная.
– Да, когда любишь без всякой надежды.
– Вадим, мне хочется плакать…
– Но вы же не закончили уборку.
Она вздохнула. Зачем этот разговор? О чем этот разговор? Боже, боже, дай ему силы не опуститься до банальности. Дай ему силы не скатиться до пошлости. Боже, дай силы этому самому сильному мужчине…
– Вадим, вы ждете от меня каких–то слов?
– Я знаю, что их не будет.
– Не будет…
– Да я бы их и не принял.
– Вы бы их и не приняли…
– Но чего–то я жду.
– Вадим, вы надейтесь на время.
Он не ответил. Лида нервно передернула плечами.
– Вам холодно? – спросил Вадим.
– Дует с улицы…
– Скоро зима.
– Да, выпадет снег, встанем на лыжи…
– Потом, Лида, весна.
– А весной нужно влюбляться.
– Потом лето.
– А летом загорать и ходить в лес.
– А что, Лида, нужно делать сейчас, осенью?
– А осенью нужно плакать.
– О чем?
– О том, что не сбылось зимой, весной и летом.
– Я не умею плакать.
– Да, вы сильный.
– Сильные на плачут, а тихо сходят с ума.
– Но ведь мы знакомы много лет… И сегодня ничего не произошло и ничего не изменилось.
– Только ушло время, которое почему–то не рубцует и не исцеляет.
Боясь потерять себя в этом сжигающем разговоре, она торопливо сказала уже своим обычным голосом:
– Вадим, завтра я делаю пельмени, приходите.
– Спасибо, не могу, – завтра я варю полуфабрикаты.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Любовь к близкому человеку – это частный случай любви к людям вообще. Любовь к одному человеку не абсолютна и не всеобъемлюща, а лишь частичка большой любви ко всем. Частичка большой души, ее яркий всплеск. Любовь – как солнце: близкому человеку жарко, но и остальным тепло.
Если кто–то тебя сильно любит, а всех остальных не очень, не стоит обольщаться…
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Человечество состоит из умных, коих мало, и дураков, коим нет числа. Природой устроено так, что первые должны жить за счет вторых. Человек ездит на лошади и ест корову не потому, что он сильнее их, а потому, что он умнее. Обезьяны глупее человека, поэтому стадами идут на сыворотку от полиомиелита…
Я хочу сказать, что нет такого дурака, которого я бы не использовала в своих интересах. Да они и не возражают, – я же их не на сыворотку пускаю.
В одном кармане лежали деньги, в другом – шуршал длинный список, сочиненный Лидой. Подсолнечное масло, зеленый горошек, сахарный песок… И еще восемнадцать наименований. Рябинин шел, спокойно помахивая еще пустым рюкзаком и намереваясь обстоятельно побывать в каждом магазине своего микрорайона. Но он упустил из виду, что день субботний и половина города вышла на улицы, тоже намереваясь обстоятельно зайти в каждый магазин, как своего микрорайона, так и соседнего. Особенно много толкалось навьюченных мужчин и старушек с бидончиками…
Рябинин вдруг ощутил, что тоже загорается непонятной ему энергией, которая бросает его туда, за всеми и со всеми. Он поежился от накатанной тучи и свернул в овощной магазин, где за теплой витриной разглядел зеленый горошек. Почему–то брали по нескольку банок. Вероятно, мозговых сортов. Поплутав меж капустных штабелей, консервных стен и бутылочных частоколов, он тоже взял четыре банки, хотя в списке значилось две. Все–таки мозговых сортов.
В булочной за счет хлеба и сахарного песка рюкзак утяжелился. Он надел его на спину и пошел по асфальту, как турист по каменистой дороге. Лишь бы не встретить знакомых. Но с другой стороны, продукты закупались на неделю…
В молочном магазине Рябинин перечитал список, обнаружив важное примечание: «Сметану в банку, яички в полиэтиленовый мешочек».
– Сметану в банку, пожалуйста, а яички в полиэтиленовый мешочек, попросил он продавщицу.
– Неужели я положила бы сметану в полиэтиленовый мешок?
– Да, он вздуется, – согласился Рябинин.
В кондитерском кроме пачки чая он купил килограммовый кекс, о котором в списке не было и помину. Лида их любит и ест, отщипывая птичьими порциями, по крошкам. Только она вроде бы любит не такие, не килограммовые, а маленькие. Пожалуй, она сама их печет. Этот, килограммовый, можно нарезать на маленькие кексики…
Он вновь заскочил в овощной, поскольку из–за этого зеленого горошка забыл про корнеплоды и всякую петрушку. «Один пакет картофеля, но загляни, не гнилая ли». Рябинин заглянул – картошка влажно блестела, поэтому было не понять, гнилая или всего лишь мокрая.
– Товарищ продавец…
– Минуточку, я не Фигаро.
Рябинин ждал, переминаясь под тяжестью рюкзака.
– Слушаю вас.
– Картошка вроде бы мокрая…
– Зачем же вы заглядывали в пакет?
– Посмотреть.
– Гражданин, неужели вы не знаете, что картошка в пакете – это кот в мешке?
– Но хотелось бы картошки, – улыбнулся Рябинин.
– Берите не глядя, и вся проблема.
Рябинин взял пакет не глядя, оценив мудрость продавца, – никакой проблемы. Тем же беспроблемным способом купил неохватный кочан капусты, темную свеклу, похожую на пушечное ядро, и букет какой–то зелени, пахнувшей духами.
В магазин с очень яркой витриной вползала очередь и никак не могла вползти. Рябинин ринулся на нее, как самолет на посадочную площадку.
– Вы последняя? – спросил он женщину, поддев ее сумкой, куда складывал всякую мелочь вроде пушечноядровой свеклы.
– Я, – ответила она, делая шаг в сторону.
– Хватит на всех? – бывало спросил Рябинин, вытаскивая сумку из–под ее платья.
– Да пока много. – Она дернулась вверх.
– А почем? – опустил он сумку женщине на ноги, потому что рюкзак палубно качнул его тело.
– Шестьдесят рублей пара. – Она торопливо отступила.
– Ого! А что дают?
– Дамские сапожки.
– Их же не едят, – удивился он.
– Это уж точно, – подтвердила женщина, загнанно прячась за чью–то спину.
– Извините, – сказал Рябинин, повернулся и, опять качнувшись, вышиб ее рюкзаком из очереди…
В гастрономе он догадался свалить поклажу в угол, за кассу. Видимо, поднятая наступившим облегчением, промелькнула, исчезая, какая–то глупость…
…Покладистый человек – это тот, на которого грузят поклажу, а он молчит…
Рябинин перечитал список. «Сыру полкило, желательно с крупными дырочками». Сыр лежал трех сортов, но все без дырочек. «Масло сливочное, несоленое». Соленое, несоленое – это непринципиально. «Майонез столовый, три
