Презумпция невиновности - Анатолий Григорьевич Мацаков
Что же касается нашей поездки на Братскую ГЭС, то история ее такова.
Мы собрались на консультацию перед первым выпускным экзаменом. Сидели во дворе школы, ждали учителя. Возле арки притормозил «газик». Из машины выскочил Иван Клименков, а следом за ним с трудом выбрался тучный мужчина с фотоаппаратом через плечо.
— Внимание, товарищи выпускники! — вскинул руку Иван. — Сейчас проведем коротенькое внеочередное комсомольское собрание нашего класса. Прямо здесь. Времени у нас в обрез. Возражений нет? Нет. Тогда собрание объявляю открытым. Разрешите мне сказать несколько слов в порядке информации. На прошлом общешкольном комсомольском собрании в апреле я уже поднимал вопрос об участии выпускников школы в строительстве крупнейших объектов народного хозяйства. Было принято постановление собрания: считать это долгом каждого комсомольца. Только что состоялось бюро райкома комсомола. Принято решение: мобилизовать выпускников школ на строительство Братской ГЭС. Это, товарищи, крупнейшая стройка коммунизма...
Но Ивана прервали возмущенные голоса:
— Кто тебя уполномочивал решать нашу судьбу?
— Я уже документы подал в военное училище...
— А я в мединститут...
— У меня мать в тяжелом состоянии...
— Тих-хо! — крикнул Иван. — Надо соблюдать комсомольскую дисциплину! Мы уже приняли постановление на школьном собрании. К тому же есть такое мнение там... — И он ткнул пальцем в небо.
— Это у бога, что ли? — насмешливо уточнил кто-то, но на него набросились с руганью: было не до шуток.
Иван взобрался на лежавшую у стены бочку, поднял руку с листком бумаги. Когда шум немного стих, торжественно оповестил:
— Это список комсомольцев нашего класса. Первая фамилия в нем моя. Поедем все. Институты и училища от нас не уйдут. Год можем поработать. Так требуют партия, комсомол, Родина. Уклонение от мобилизации считать дезертирством с вытекающими отсюда последствиями. Имейте в виду, что без характеристики вы никуда не поступите, а ее дает комсомол. Так что делайте выводы...
Приехавший с Иваном фотокорреспондент с трудом уговорил класс сфотографироваться, и через три дня на первой странице районной газеты появился наш снимок с броским заголовком над ним: «Даешь Братскую ГЭС!», а в тексте сообщалось, что выпускной класс Радченской средней школы изъявил единодушное желание поехать на строительство крупнейшей в мире ГЭС и призывает своему примеру последовать выпускников других школ района. Здесь же было опубликовано и интервью корреспонденту секретаря комсомольской организации школы Ивана Клименкова, где говорилось о прошедшем «в обстановке высокого политического подъема» комсомольском собрании, отмечалось, что «первым с призывом поехать на великую стройку коммунизма выступил редактор стенной газеты Валентин Благовещенский, которого единодушно, с большим энтузиазмом поддержали остальные комсомольцы». Валька же на том собрании, как это нередко бывало, отмолчался...
Позже я много размышлял, зачем Ивану понадобилась такая афера? Нажить так называемый политический капитал, создать себе авторитет в районе? Но ведь еще задолго до выпуска судьба Ивана была предрешена — его брали инструктором райкома комсомола. А может быть, он затеял эту шумиху, чтобы создать вес при поступлении в университет? Тоже сомнительно — после работы в райкоме дорога в учебное заведение ему была открыта.
Несомненно одно. Зная безукоризненную, даже щепетильную честность Вальки, Иван бил наверняка: после публикации снимка и интервью в газете Валька уже не мог не поехать на Братскую ГЭС, а стало быть, движимый чувством долга, это сделаю и я. Не исключалось, что нашему примеру могли последовать и другие. Но зачем это понадобилось Ивану? Неужели только из-за Марины? Или тут были иные, более глобальные причины?..
За окном темнела ночь, изредка вспарываемая далекими вспышками молний — где-то на западе громыхала первая весенняя гроза. Но она не радовала, как прежде. На душе было неуютно и тревожно, и сердце ныло тоскливой, застоявшейся болью.
— Спасибо, Марина, за гостеприимство, — я поднялся из-за стола. Тяпа лизнула мою руку и тихонько заскулила. — Надо идти.
— Оставайся, Игорь. В деревню ты ничем сейчас не уедешь, а пешком топать — удовольствие ниже среднего. Да вон и гроза надвигается. Смотри, как на тебя преданно глядит Тяпа. Животные, особенно собаки, хорошо разбираются в людях. Как-то ко мне зашел Иван, так Тяпа чуть штаны с него не спустила, не могла успокоиться, пока Иван находился в доме.
— Он часто бывает у тебя?
— Очень редко, чаще звонит. Да и по работе чуть ли не ежедневно встречаемся. Заболела, так вчера навестил.
— Только ради этого приходил?
— Нет. Пытался исподволь выяснить, что мне говорил Валька, и вообще — что я знаю об убийстве шофера. — Увидев, что я надеваю плащ, встревожилась: — Все-таки пешком пойдешь?
— Нет, Марина, поеду в областной центр. Через час отправляется автобус. К началу рабочего дня как раз буду на месте.
Она тоже поднялась, подошла ко мне, положила мне на плечи руки, мягким грудным голосом сказала:
— Желаю тебе всяческих успехов. Верю, поможешь довести до конца то, что не смог сделать Валентин... — Накинула на плечи платок, потянулась за плащом. — Я провожу тебя.
— Не надо. Дорогу знаю. Отдыхай. Я еще к тебе загляну.
— Заходи. Буду ждать. Ты сейчас самый близкий мне человек.
— Спасибо на добром слове.
6
Пассажиров в автобусе было немного. Я занял место у окна. Скупо освещенная привокзальная площадь была пустынной, если не считать только что прибывшего рейсового автобуса да приткнувшегося у кромки тротуара темно-вишневого «Москвича». Малолюдно было и в зале ожидания автовокзала, который хорошо просматривался из окна автобуса. Несколько деревенских теток, по-семейному рассевшись на придвинутых друг к другу диванах, вели неторопливый разговор между собой, изредка жестикулируя и поглядывая на ходившую взад-вперед мимо окошек кассы молодую парочку. Двое мужчин стояли в проходе между двойными дверями, курили с равнодушием людей, которым некуда спешить.
А я думал о Вальке, о Марине, встреча с которой всколыхнула давно минувшее. О себе она мало что рассказала, а сам постеснялся расспрашивать — догадывался о нескладно сложившейся судьбе этой умной, отзывчивой и сердечной женщины. Может, потому именно у нее и пытался найти взаимопонимание бескорыстный, до наивности честный и тоже по-своему несчастливый Валька Благовещенский.
Как она его назвала? «Большой, неприспособленный к жизни ребенок...» Да, в сущности Валька и остался до последних дней своей жизни наивным мечтателем о всеобщей честности и порядочности. Иногда мне казалось, что из него мог бы получиться незаурядный педагог, который учил бы детей добру,
