Алексей Макеев - Лига правосудия
— Пошел вон! — очнувшись, заорал Фомин, а вот Косарев, придя в себя, остановил дежурного:
— Постой! — Он достал из бумажника тысячу рублей и приказал: — Две!.. Нет! Три бутылки водки, а на остальное закуску. И сигарет побольше купи! Мухой!
— А дверь? — тихо протянул дежурный.
— Иди, я за тобой закрою, а когда вернешься, позвонишь, — предложил Стас.
Косарев достал стаканы и разлил в них остатки водки, а Фомин принес из холодильника в своем кабинете нехитрую закусь: пару соленых огурцов, кусок домашнего соленого сала и краюху хлеба. Грубо покромсав все это на ломти, взял свой стакан и удрученно произнес:
— Господи! Да тут уже не знаешь, за что и пить-то!
— Чтобы отпустило, — сказал вернувшийся Стас, имея при этом в виду в первую очередь Гурова.
— Ну, если только за это, — согласился «следак».
Все выпили, не обременяя себя закуской, и Косарев попросил:
— Лев Иванович, объясни, как ты все это понял.
Гурову категорически ничего не хотелось сейчас говорить, у него было единственное желание: нажраться до провалов в биографии, чтобы наутро ничего не помнить, да вот только нельзя было — в этом деле еще разбираться и разбираться. Это потом, когда все закончится, можно будет расслабиться, съездить со Стасом к нему на дачу и отдохнуть душой. А сейчас нужно было работать, делать эту треклятую работу, которую за них никто не выполнит. И он начал:
— Первые подозрения, что здесь что-то нечисто, у меня появились, когда я узнал, как погибли потерпевшие.
— Да какие они, к черту, потерпевшие? — взревел Фомин. — Сам бы своими руками гадов на мелкие куски резал!
— Ну, для нас-то они все равно официально потерпевшие, — устало возразил Лев. — На мелкие клочки резать? Но они и так лютую смерть приняли — мы же не знаем, сколько времени они еще жили?
— Заслуженно приняли! — жестко заметил Андрей Федорович. — Я бы тому, кто это сделал, в ножки поклонился!
Гуров собрался рассказывать дальше, но тут раздался звонок — это вернулся дежурный, который обернулся действительно мухой. Он занес в кабинет два пакета с покупками, и когда стал выставлять их на стол, то увидел пуговички и воскликнул:
— О! У меня в детстве на рубашке такие же были!
— Уйди! — сдавленным голосом попросил его Косарев и, взглянув на растерявшегося дежурного, уже заорал: — Уйди, тебе сказали!
Тот пулей выскочил из кабинета и побежал к себе, но, посидев немного, решил все-таки узнать, в чем дело — а кто сказал, что любопытство сгубило только кошку? Оно, бывает, и мужикам боком выходит! Он на цыпочках пошел к кабинету, прилип ухом к двери и стал слушать. В кабинете же к тому моменту уже и закуска была нарезана и разложена, и водка была снова не только налита, но и выпита. Косарев с Фоминым закурили, и Фомин спросил:
— Ну а потом что?
— Когда я просматривал заявления о пропавших, меня насторожило то, что для ваших, уж простите, довольно глухих мест слишком много было заявлений о пропаже детей. Причем по всему району, — медленно рассказывал Лев. — Отложилось это как-то в памяти. Потом перечень драгоценностей, что были на женщине. Старинные серьги и ширпотреб, да еще и браслет с выпавшим камнем. А ведь вставить сейчас, ну, пусть не бриллиант, а что-то вроде него, чтобы пустого места не было, совсем несложно. Почему же она этого не сделала? Работа-то грошовая. Значит, побоялась соваться, то есть вещь явно краденая или с нехорошим прошлым, о котором женщина знала. А это говорит о том, что, по крайней мере, у нее самой прошлое не самое чистое. Тут тоже был повод кое о чем подумать.
— Потому-то ты и сказал, что они тут могут скрываться, — напомнил Стас.
— Была такая мысль, но по здравом размышлении я ее отбросил. Если бы они просто скрывались, а их нашли и убили за старые грехи, то не стали бы так заморачиваться. Да и не могли пришлые бандиты знать ни о даче Трофимыча, ни о всех проселочных дорогах в вашем районе. Здесь действовали явно местные. Значит, эта парочка и здесь успела что-то натворить. Что? За что их могли так жестоко казнить? Причем местные. А за нечто совершенно из ряда вон выходящее, что у нормального человека в голове не укладывается, за что любой нормальный человек убьет без малейших колебаний. Вот тут-то заявления о пропавших детях и были как раз к месту. Но я от себя эту мысль гнал, все надеялся, что ошибаюсь. Просто не хотел в это верить.
— А когда поверил? — осторожно спросил Косарев.
— Когда по дороге в Сабуровку вы сказали, что там сгорел дом, у меня еще теплилась надежда на то, что эти двое были управляющими в казино или борделе с девками, — словно и не слыша этого вопроса, продолжал Лев. — Но тот мужик рассказал, что гости чаще приезжали днем и надолго не задерживались, а ведь в казино порой на всю ночь зависают. Что оставалось? Публичный дом? Тащиться на навороченных машинах в такую даль, когда этого добра что в Москве, что в любом крупном райцентре навалом? Значит, это было нечто особенное, ради чего стоило такие концы давать. А уж когда этот мужик сказал про молоко, все встало на свои места. Но не мог я в это поверить! — не сдержавшись, выкрикнул Гуров.
— Но ведь молоко могло быть действительно для мужа, — тихо заметил Косарев.
Лев криво усмехнулся и ответил:
— Вам это, видимо, к счастью, незнакомо, и дай бог, чтобы так и оставалось, но вот только при заболеваниях желудка, поджелудочной и кишечника пресное молоко категорически противопоказано, уж вы мне поверьте. Так что не для мужа его покупали, а для детей.
— А пожарного ты велел позвать, потому что… — начал было «следак», но Лев перебил его:
— Потому что все еще надеялся. Потому и в дом этот пошел, причем именно в подвал! Раз этих сволочей в выгребную яму сбросили, значит, и детей держали в каком-то подобном месте.
— То есть преступники… — начал Косарев и тут же сорвался: — Какие они, к черту, преступники? Герои они! И хотели, чтобы эти сволочи на своей шкуре испытали то же, что и дети в подвале!
— Я там долго провозился, — продолжал Гуров. — Весь пол облазил, следы пребывания детей искал, а сам все надеялся, что ничего не найду! — дрогнувшим голосом сказал он. — Но нашел! Пуговки эти. Материя, наверное, натуральная была и от времени истлела или сгорела, а вот они остались! Так что с пожарным мне, в общем-то, уже не о чем было разговаривать.
Некоторое время все молчали, а потом Андрей Федорович предложил:
— Давайте выпьем, что ли? На душе до того погано, что выть хочется.
За время рассказа Гурова и он, и «следак» все подливали и подливали себе в стаканы, потому что слушать такое было невыносимо, а уж сигареты курили одну за другой. Крячко жестом, чтобы не мешать Льву, показал, что ему достаточно, а сам Гуров сидел, вертя в руках стакан, и, казалось, ничего вокруг не видел. Очнувшись наконец, он посмотрел на стакан и поддержал:
— Давайте! Господи! Как бы я хотел, чтобы ничего этого не было!
Они выпили, закусили, и Косарев спросил:
— Что делать будем, Лев Иванович?
— Работать! — просто сказал тот. — Эти двое были исполнителями, но есть тот, кто все это организовал, фальшивые документы этим сволочам сделал, снял этот дом, а потом на детских слезах немалые деньги заколачивал! И ведь как все придумано было! — сорвался он. — Приезжает какой-нибудь богатый извращенец и, ничего не боясь, оттягивается от души! А чего ему бояться? Это в Москве мало кто рискнет таким делом заниматься, потому что большую часть борделей полиция «крышует», а она, я надеюсь, с такой откровенной мерзостью все-таки связываться не стала бы. А тут и на «крышу» тратиться не надо! Дом в области, но недалеко от приличной дороги, стоит прямо на въезде, то есть соседи далеко. Забор высокий, на окнах стеклопакеты, которые звукоизоляцию обеспечивают, кондиционеры имеются, так что окна и открывать не приходится.
— Когда ж ты все это заметил? — удивился «следак».
— Он — Гуров! — как о само собой разумеющемся, объяснил Крячко.
— Давайте за Гурова! — тут же предложил Косарев. — Если бы не он, мы никогда в жизни ни о чем не догадались бы! А ведь такое страшное дело у нас, можно сказать, под самым носом творилось! Ведь почти полтора года эти сволочи над детьми измывались.
Лев даже возражать не стал — понимал, что действительно это заслужил. Все снова выпили, и тут оказалось, что водка почти кончилась.
— Может, еще дежурного сгонять? — предложил Фомин. — А то столько выпили, а трезвые как стеклышки.
— От таких новостей и захочешь, так не захмелеешь, — буркнул Косарев. — Ну, что? По домам?
— Э нет! Берите бумагу и пишите, что надо будет сделать, — распорядился Гуров.
Фомин безропотно взял лист бумаги, и Лев начал диктовать:
— Первое. Проработать все заявления о пропавших детях начиная с мая 2003-го по ноябрь 2004 года включительно! А то знаю я вас — заявление от родителей приняли и подальше убрали. Разыскное дело никто и не почесался завести. А если ребенок вдруг нашелся, так и дело с концом! Хорошо, если заявление не порвали и в мусорную корзину не выкинули — бардак же у вас здесь, и вы сами об этом знаете! Так что по всем деревням, поселкам, городкам пройтись самым частым гребнем и все случаи до единого выявить! Я должен знать о каждом ребенке все! Предупреждаю: я человек не злой, но, если узнаю, что вы напортачили, пеняйте на себя! Завтра же обо всем генерал-майору Орлову доложу, так что с живых с вас не слезут!
