Ольга Лаврова - Мафия
— Помолчим до дома, — останавливает ее Коваль.
…Туалет дискотеки.
Тот же торговец снабжает роящихся возле кабинки юных наркоманов.
Появляются и те трое в одинаковых курточках, напоровшиеся у мостика на Коваля.
— Здорово, Боря! Нам этого — вж-ж-ж, — и спрашивающий изображает пальцем винтовое движение вверх, дескать, вздернуться.
— Чтоб сказку сделать былью, — добавляет второй.
— Кончилось. Сегодня только полегче.
— Ну давай полегче. А завтра будет?
— Будет.
— Сытный стал харч. У фирмачей тянешь?
— Нет, свои научились гнать.
Долго неподвижно сидит Коваль в квартире Вероники около кровати. Затем поднимает подушку в изголовье — под ней застывшее лицо девушки.
Вероника мертва.
Рука Коваля поправляет ей волосы, закрывает глаза.
И удаляются его грузные шаги.
Коваль выходит из дома. Разжимает ладонь — ключ с брелком от двери падает в грязную лужу.
Один из «псов» в машине, другой прохаживается.
Коваль показывает, что хочет сесть за руль, телохранитель освобождает место. Оба, как обычно, намерены усесться сзади. Но Коваль рвет с места, заставляет их отпрыгнуть, разворачивается на скорости и уезжает.
…Едет где-то за городом. Темнеет. Он сворачивает на боковую дорогу, ставит машину на обочину. Кладет голову на скрещенные на руле руки и, как нередко бывает с человеком после страшного потрясения, засыпает.
Размахивая игрушечным пистолетом, к Хомутовой вбегает сын:
— Ма, го-ти, го-ти!
— Какие гости, тебе уже спать пора, маленький мой.
— Го-ти!
И тут она слышит посторонний звук, круто оборачивается.
В дверях милиция: Томин, Сажин и несколько офицеров.
Хомутова застывает.
Каким-то чутьем больной ребенок улавливает состояние матери и, защищая ее, нацеливает на пришельцев свое оружие:
— Бах! Бах! Бах!
Коваль просыпается в том же положении, как уснул — на руле.
Непонимающе осматривается, трет затекшую шею. Почему он здесь?
Задним ходом выбирается на большак.
У сельской водопроводной колонки тормозит. Опускает узел галстука, обливает ледяной водой небритое лицо.
…Он подъезжает к дому Вероники, как-то косо и неловко ставит машину боком на тротуар.
Поднимается к квартире. Ищет по карманам выброшенный ключ. Не находит, звонит в дверь. Ждет, прислушивается. Снова звонит. Бормочет: «Где Ника?» Опять безуспешно ищет ключ.
Пожимает плечами, садится на ступеньку…
Поднялся, позвонил последний раз. Пошел вниз. Моторика у него какая-то сорванная.
Он удаляется от подъезда, даже не взглянув на оставленную машину.
…Устало идет по набережной. Вот и любимый островок, где течет своя обособленная жизнь. Дым из трубы. Лает собака.
И вдруг, как оглушающий внутренний удар, — воспоминание, что случилось. В глазах огромная боль. Она растет, делается непереносимой, и в миг, когда он, кажется, закричит, из-за спины раздаются паскудные голоса:
— Здорово, генерал!
— Один сегодня?
С той же болью в глазах, весь в ней, Коваль автоматически поворачивается на голоса.
Три ножа нацелены на него. Те самые парни, которых он здесь проучил.
— Хочешь умереть стоя или на коленях?
Коваль отворачивается от них, словно от чего-то несущественного, смотрит на островок, начинающий таять. Все тише и тише лает собака.
