Алексей Макеев - Бархатное убийство (сборник)
– Нет, он мне о деньгах не говорил, – ответил Синичкин. – Но плохой я был бы полицейский, если бы не выяснил такую важную деталь. И не так уж это было сложно. Что Кривулин часто пользуется при расчетах «наличкой», у нас все знают. А чтобы узнать точную сумму, которой в тот вечер располагал Тишкин, мне достаточно было поговорить с подрядчиками. Они упираться не стали, все рассказали. Так что я знаю столько же, сколько и вы.
– А как ты думаешь, Кривулин мог догадаться, что ты узнаешь про его финансовые тайны?
– Ну, он же не дурак. Думаю, он понимает, что мне все известно.
– Тогда возникает вопрос: зачем он на самом деле пригласил меня участвовать в расследовании? – задумчиво произнес Гуров.
– А он вам сказал, что это из-за «кэша»? Что он не хочет привлекать внимания к своим финансовым операциям с «наличкой»?
– Ну да. Дескать, тут проверки идут, и его тоже замучают…
– Было бы что проверять – давно бы проверили, – заверил капитан. – Мне ребята из финансового управления говорили: Кривулин, конечно, «наличкой» пользуется, но умеренно. Не наглеет, схемы всякие не разрабатывает. Так что поводов приставать к нему особых нет.
– А раз так, тогда я снова задаю вопрос: зачем я ему понадобился?
– Ну, можно предположить, что он просто нам не доверяет, – пожал плечами Синичкин. – Захотел ускорить расследование… А еще опасается за свою жизнь…
– Все это так… Но чтобы человек примчался ко мне в санаторий рано утром… Чтобы так уговаривал… Понимаешь, он упрашивал меня заняться этим расследованием так, словно от этого зависело все. Что-то здесь не сходится. Такое впечатление, что наш магнат что-то скрывает. Скажи, ты вроде говорил, что проверил его алиби?
– Да, я это сразу же сделал, в первую очередь, – заверил Льва Синичкин. – Он действительно ездил в Адлер, был у поставщика щебня. Переговоры закончились только в начале двенадцатого. Раньше двенадцати он никак не мог приехать в усадьбу.
– А что, если было так: он на самом деле приехал в двенадцать. Вошел к себе в кабинет. Тишкин еще был там и работал. Между ними возникла ссора. Почему – неважно, допустим, что возникла. И Кривулин задушил своего секретаря. А потом объявил, что только что обнаружил труп. Могло так быть?
– Тогда смерть наступила бы уже после полуночи, – ответил Синичкин. – Между тем мы приехали по вызову Кривулина уже в три часа. И Самуил Аронович уверенно определил, что смерть наступила более трех часов назад. У него и в заключении так написано: «Смерть наступила в промежуток с половины одиннадцатого до половина двенадцатого».
– Ну, Самуил Аронович может и ошибаться… – пробормотал Гуров.
– Может, конечно, – согласился капитан. – Но есть еще несколько обстоятельств, которые не совпадают с этой версией. В первую очередь – перчатки. Если у них внезапно ночью возникла ссора, то откуда предполагаемый убийца взял перчатки? Не в шкафу же он их держал! А кроме того – веревка, орудие убийства. Она тоже в убранство кабинета не входит.
– Верно говоришь, – кивнул Лев. – Ладно, тогда так: никакой внезапной ссоры не было, а Кривулин давно задумал избавиться от Тишкина. Почему? Скажем, он решил, что секретарь слишком много знает. А может, Тишкин даже начал его шантажировать. Конечно, все жители усадьбы характеризуют погибшего секретаря только положительно – тихий, вежливый и все такое, но мы знаем, кто водится в тихом омуте. Короче, магнат решил избавиться от секретаря и с этой целью задумал всю эту комбинацию с внезапной поездкой в Адлер – чтобы создать себе алиби. Перчатки и веревку он приготовил заранее, а потом вернулся и задушил. Могло так быть?
– Могло, наверное, – пожал плечами капитан. – Задушил, потом раздвинул одежду в шкафу, словно там кто-то стоял (мы ведь нашли одежду раздвинутой), приоткрыл дверцу шкафа – и побежал по дому, сообщать, что Тишкина убили. Скажите, а костюм свой он тогда зачем ему подарил? Причем прямо накануне убийства?
– Да, этот костюм мне тоже покоя не дает, – признался Гуров. – Это надо же случиться такому совпадению: хозяин никогда не дарил своему секретарю никакой одежды, а в этот день возьми и подари. И в этот же день Тишкина убивают. Не верю я в совпадения.
– Если принять версию, что убийца – Кривулин, то костюм как раз находит свое объяснение, – произнес Синичкин. – Скажем, хозяин подарил его, чтобы усыпить возникшие у секретаря подозрения, заверить его в своем хорошем отношении.
– Вот видишь! – воскликнул Гуров. – Значит, версию о виновности Кривулина нельзя сбрасывать со счетов.
– Хорошо, а почему в таком случае была убита Настя Тишкина? – спросил Синичкин.
– Она могла обладать какой-то важной информацией, которая могла разоблачить убийцу. То есть она сама не знала, насколько важна эта информация, не придавала ей значения. Но в какой-то момент могла случайно проговориться. Допустим, тебе сказать.
– Вы о какой информации говорите?
– Ну, допустим, брат во время последней встречи с сестрой что-то ей такое сказал. Например, что узнал какую-то тайну об операциях своего шефа. Или что у него есть подозрения относительно Кривулина. Или вот что: накануне убийства Настя, убирая кабинет, могла заметить приготовленные перчатки и веревку. После смерти брата она, находясь в смятении чувств, об этом забыла, но потом могла вспомнить.
– А что, логично! – медленно произнес Синичкин.
– Вот видишь! То есть Кривулина из числа подозреваемых мы не вычеркиваем. Но, кроме него, там хватает людей. И главные в этом списке – Глушаков, Петриченко, Жилкин, Муртазин и Чанба. То есть все, кто в момент убийства находился или мог находиться в усадьбе и кто мог задушить Тишкина.
– Ну, Муртазин к моменту убийства был уже дома, – заметил капитан. – А что касается повара, то вы же сами сказали, что он отличается хлипким телосложением. Про Чанбу ничего не могу сказать, но мне не верится, что он убийца. Так что остаются только Жилкин и Глушаков.
– Алиби Муртазина у нас не доказано, – возразил на это Гуров. – А что касается повара, ты же сам говорил, что адреналин может стать отличным стимулятором, и хлипкий повар может набраться сил, чтобы задушить еще более слабого секретаря. Но я согласен с тем, что главными подозреваемыми на сегодняшний день у нас являются Жилкин и Глушаков. Оба в момент убийства находились в усадьбе, у обоих нет алиби…
– А мотив?
– Мотив убийства секретаря в этом случае очевиден – деньги. А Настя, как и в случае в Кривулиным, могла пострадать из-за того, что увидела или услышала что-то лишнее. Что-то, что могло изобличить убийцу.
– А кого вы больше подозреваете? – спросил капитан.
– Глушакова, – не задумываясь, ответил Гуров. – У него потребность в деньгах больше, чем у водителя. Любовь такой красотки, как наша Татьяна, дорого стоит. Если он захочет ее сохранить или тем более увести от хозяина, нужны очень большие деньги. Кроме того, он человек безжалостный, лишенный каких-либо сантиментов. Я вроде бы научился в людях немного разбираться. И я тебе скажу – этот Боря Глушаков вполне способен на убийство. В том числе двойное.
– А Жилкин что, не способен? – усмехнулся капитан. – Сами знаете, какое у него прошлое…
– Прошлое, конечно, плохое, – согласился Гуров. – Но Жилкин – совсем другой человек, чем Глушаков. Ограбить он вполне может. Но убить из-за денег… Сомневаюсь. Во всяком случае, все эти версии надо проверить. Давай сделаем так. Ты отправишься в поселок и постараешься проверить Муртазина. Прежде всего его алиби. Поговоришь с соседями, узнаешь, во сколько он вернулся домой – и позавчера, и вчера. Желательно узнать, не лежит ли у него где-то в сарае моток бельевой веревки, от которого недавно отрезали два куска, а рядом – хлопчатобумажные перчатки…
– Вы что же, думаете, что убийца – если Муртазин убийца – будет хранить копеечные перчатки?
– А ты не заметил, какая определяющая черта нашего егеря? – спросил Гуров.
– Ну, наверное, любовь к охоте, к лесной жизни, – ответил Синичкин.
– Нет, не это, – покачал головой Лев. – Я бы сказал, что главная его черта – это жадность. Живут с женой вдвоем, без детей, он неплохо зарабатывает, да еще постояльцев пускают – и при этом он не стесняется украсть пачку этих, как ты выразился, копеечных перчаток. Такой бережливый человек может и веревку отрезанную сберечь. Во всяком случае, ты посмотри. А я здесь погляжу и порасспрашиваю наших фигурантов. Может, чего и расскажут.
– И с кого собираетесь начать? – спросил Синичкин. – С Жилкина или с Глушакова?
– Ни с того, ни с другого, – ответил Гуров. – Начать я хочу с «теплой парочки» – нашего управляющего и повара Леши. Мне кажется, что это направление – наиболее перспективное.
– А мне кажется, что Чанба уже все рассказал, что знал, – заметил капитан. – О чем вы еще хотите его спросить?
– А я и не собираюсь его спрашивать, – заявил Гуров. – Я хочу на него поглядеть. Но не сейчас. Чуть позже – вечером.
