Фридрих Незнанский - Кровные братья
«Все… зависит от тебя!» — шептала в микрофон прелестнейшая Маргарита Вайль, обворожительно улыбаясь Николаю Ефремовичу Выхину.
В кармане у Олега Лисицына зажужжала невидимая пчела.
— Да! Алло! Ростик? Это ты? Ну где ты, блин? Олег подмигнул Анатолию.
— Товар с тобой? Ну вот и молоток! Жди там, сейчас мы с Толяном спустимся.
Олег нагнулся и шепнул Орликову на ухо:
— Педик наш прибыл. Пошли за картинкой.
— Олежек, ну сколько тебя учить? Что тебе за дело, каковы сексуальные пристрастия господина Вишневского? Нас он интересует вовсе не как педик, а как талантливый искусствовед. Точнее, в данном случае — арт-дилер.
— Учи, учи… Ученого. Ты всегда меня учишь. И не надоест!
— Ладно, идем. Где он, в Сигарной комнате?
— Ну.
— В смысле «да»?
— Ну.
— Пошли. Николай Ефремыч, мы с Олежкой вас оставим буквально на пять минут. Вы уж нас простите.
Двое бизнесменов вышли из пиршественного зала и проследовали в Сигарную комнату. Анатолий Орликов, никогда не куривший сигарет, но любивший побаловаться иногда сигарой, выбрал себе свою любимую «Cohiba Exquisito», искусное творение кубинских мастериц с табачной фабрики «El Laguito». Чуждый всяческих изысков Олег Лисицын поглядел на него иронически и демонстративно закурил сигарету «Ява».
На мягком кожаном диване, закинув ногу на ногу, сидел очень худой человек средних лет и маленькими глотками пил коньяк. Вся его поза демонстрировала расслабленность и даже праздность.
— Добрый вечер, — мягко произнес он, салютуя бокалом. — Не желаете коньячку, Анатолий Николаевич? Это «Курвуазье Икс-О», замечательный. Вы бы оценили. Олегу Сергеевичу не предлагаю, он все равно предпочтет водку.
Сидевший на диване был одет в идеального покроя синий клубный пиджак с золотыми пуговицами. Галстука на нем не было, но из-под воротника рубашки виднелся небрежно повязанный пестрый шейный платок, символизировавший, по-видимому, принадлежность к богеме. Черты лица были настолько тонкими, что казалось, об них можно порезаться, а в волосах художественно пробивалась седина. Если приглядеться повнимательнее, можно было заметить, что глаза любителя коньяка чуть-чуть подведены.
— Здравствуйте, Ростислав Львович, — ответствовал Орликов. — Нет, благодарю, коньяка сейчас не хочу.
— Здорово, Ростик, — в свою очередь поприветствовал и Олег. — Ну где товар?
— Минуточку, пожалуйста. — Ростислав Львович хлопнул в ладоши и тихонько крикнул: — Игорёша, голубчик, будь другом, принеси нам, пожалуйста, картину.
В комнате возник субъект невыразительной внешности, несший перед собой нечто, обернутое большим платком.
— Силь ву пле! — торжествующе воскликнул Ростислав Вишневский, сдергивая покрывало и обнажая картину в массивной раме. — Ну как? Хороша, правда? Что скажете, Анатолий?
Орликов с минуту молчал, а потом наконец вымолвил:
— Да, что ни говори, великий мастер был Георгий Васильевич Азовский.
— А как это называется, я забыл? — реагировал Лисицын.
— Картина называется, — любезным тоном ответил Вишневский, — «Морской пейзаж. Севастополь». Вот сертификат, все документы в порядке. Экспертиза, подлинность и так далее.
— Кто эксперт?
— Владимир Егорович Василенко, из Третьяковской галереи. Ну как всегда.
— Ну что ж… Берем, — произнес Орликов. — Я так понимаю, о цене мы условились?
— Сто пятьдесят, как и было сказано, — в подведенных глазках Ростислава Вишневского сверкнул некий огонек, — и «Морской пейзаж» ваш.
— Олежек, деньги при тебе? Лисицын открыл свой солидный «дипломат» и достал оттуда бумажный пакет, который и вручил Вишневскому.
— Можешь, Ростик, не пересчитывать. Мы фуфла не гоним. Все как в банке.
— Ну что вы, Олег! — сказал Ростислав с мягкой укоризной. — Разве я мог в вас усомниться? Ведь мы столько лет сотрудничаем.
— Ну, — Орликов поднялся из мягкого кресла во весь свой почти двухметровый рост, — тогда нам пора. Спасибо, Ростислав Львович.
Он пожал Вишневскому руку. То же самое сделал и Лисицын, не скрыв, впрочем, некоторого чуть брезгливого колебания. Оба бизнесмена вышли, забрав с собой небольшую картину, и спустя минуту уже стояли вместе с ней напротив «новорожденного» префекта Центрального округа Николая Выхина.
Кирилл Ласкин вышел в центр и заговорил очередным знаменитым политическим голосом:
— Мы вынуждены прервать трансляцию стриптиза. Таково наше волевое решение, а недовольных мы будем мочить…
Среди публики раздались смешки.
— Ну, в общем, вы поняли. Жестоко мочить. Очень жестоко и бескомпромиссно. Возможно даже, — ведущий заговорщицки понизил голос, — возможно даже, в сортире!
Тут конферансье резко сменил образ и продолжил уже другим, еще не совсем забытым, окающим говорком:
— Товарищи! Процесс пошол, товарищи! Слово для доклада предостовляется Онотолию Николаевичу Орликову. Включите, пожалуйсто, пятый микрофон!
Орликов и Лисицын подошли к эстраде, Анатолий взял у ведущего микрофон.
— Уважаемый… нет, дорогой наш Николай Ефремович! Не откажитесь в знак нашей дружбы принять от Олега и меня небольшой подарок. Пусть он напоминает вам о нас и о нашей к вам самой искренней симпатии.
Олег Лисицын махнул рукой, и здоровенный охранник внес накрытую платком картину.
— Зная ваше пристрастие к русской живописи девятнадцатого века, мы позволили себе, — Анатолий мигнул Олегу, и тот эффектным жестом сорвал с картины платок, — подарить вам эту картину. Это «Морской пейзаж. Севастополь». Художник Георгий Азовский.
По Дубовому залу пронесся шелест изумления.
— Ребята, да вы с ума сошли! — только и смог вымолвить именинник. — Я не могу принять такой дорогой подарок.
— Вы нас смертельно этим обидите, Николай Ефремович! Вы знаете, что мы можем себе это позволить, не рискуя своим куском хлеба. И нам очень хочется подарить вам именно эту вещь.
— Спа… спасибо! У меня просто нет слов! — Выхин действительно был поражен и искренне растроган. Казалось, он вот-вот заплачет от умиления. — Спасибо!
Он обнял и расцеловал Анатолия, а потом Олега.
— Знаете что? — Выхин потащил обоих дельцов обратно к столику. — Раз такое дело, то надо выпить на брудершафт.
Он наполнил рюмки. Рука его лихорадочно подрагивала.
— Значит, так. Зовите меня просто Коля и на «ты». Ура!
— Ура!
— Виват! Я требую продолжения банкета!
И банкет действительно продолжался. Шампанское и водка лились щедрыми потоками, баранина «Сервантес» и стейк «Гоголь» сменяли телячью вырезку «Пастернак» и оленину на гриле «Маяковский», а их, в свою очередь, сменяли другие знаменитые фирменные блюда всемирно известного ресторана, и все более и более натужно шутил Кирилл Ласкин.
Как ни пытался Анатолий Орликов навести разговор на проект ликвидации рынка с созданием на его территории транспортного узла и торгового центра, сделать ему это не удавалось, поскольку префект, постепенно хмелея, проявлял все больше интереса к девочкам из кордебалета и все меньше — к разговорам о делах. Картину, которую по его просьбе аккуратно и надежно завернули, он поставил рядом со своим стулом и периодически незаметно поглаживал ее, как любимую кошку.
И уже глубоко за полночь наконец решено было расходиться по домам. Праздник закончился.
— Надо позвонить, чтоб прислали мою машину, — сонно выговорил Выхин.
— Ни в коем случае, Коля! Я вас отвезу! — горячо запротестовал Орликов. — То есть тебя отвезу.
— Да и я в принципе могу. — Лисицын, казалось, был чем-то встревожен. — Давай лучше я, мне ведь по дороге.
— Не волнуйся, Олежек, мне тоже по дороге, — не уступал Орликов. — Ты в следующий раз Колю отвезешь, хорошо?
— Ну хорошо, — нахмурился Олег.
— Не обижайся.
— Ребяточки, да к чему такое беспокойство? — продолжал сопротивляться префект.
— Коля! — строго отчеканил Анатолий. — Никакого! Беспокойства! Тут! Нет! Идем. Машина у меня большая, марки «Мерседес». Вам… тьфу ты, да что же это такое! Я хотел сказать, тебе будет удобно.
Трое вышли из здания ЦДЛ, возле которого уже стояли два совершенно одинаковых серебряных «Мерседеса». Орликов подвел Выхина к первому из них и распахнул перед ним дверь:
— Прошу.
— А как же Олег? — продолжал беспокоиться Николай Ефремович.
— А Олежек за нами поедет. Вторая машина — его. Драгоценную картину аккуратнейшим образом положили в багажник того же автомобиля и тщательно укрепили.
— Теперь надежно. Можно ехать.
Маленькая кавалькада стремительно и почти бесшумно летела сквозь ночь. Первым шел японский внедорожник «Хонда», за ним — два длинных и блестящих «Мерседеса», и замыкал колонну джип «БМВ». Все четыре машины были почему-то одинакового серебристого цвета, и от этого казалось, что вечерний город пронзает маленькая серебряная стрела.
