Елена Топильская - Ловушка для блондинов
— Почему? Могли и один пистолет провезти, мало ли.
— Но это я никак не проверю. Значит, надо проверить то, что возможно проверить. Слушай, Гена, а есть где-нибудь сведения о том, когда и где изымались пистолеты такого типа? У нее же есть серийный номер, какие-то знаки принадлежности к партии?
Гена задумался.
— Не знаю точно, может, в Москве, в Экспертно-криминалистическом центре. А что, хочешь так выйти на регион, откуда твой киллер? Думаешь, он не питерский?
— А черт его знает. Надо проверять. Хорошо, если эта “беретта” где-нибудь уже засветилась, а если она чистая? Что скорее всего, поскольку он ее после убийства сразу сбросил. — Я задумалась, восстанавливая в памяти подробности поведения киллера на месте происшествия. — Хотя, может быть, и нет. Не исключено, что он пистолет сбросил вынужденно, поскольку его преследовали.
— Конечно, — согласился Гена. — А до этого он вполне мог использовать свою “беретту” на всю катушку, мочить из нее направо и налево по всей стране.
— Гена… А ты сказал, отпечатки снял?
— Да, есть там кое-что на стволе.
— Это первый случай в моей практике, когда на оружии находят отпечатки. Геночка, ты гений криминалистики, — сказала я искренне.
— Да ничего особенного, — отмахнулся Гена, — ничего бы и не было, просто он, когда выкидывал пистолет, взял его за ствол, там и наследил. Плюс очень мало времени прошло, отпечатки были свежими. Но с ними еще работать и работать, следы хреновые.
— Геночка! — Я прижала руки к груди и умоляюще посмотрела на него, только что на колени не встала.
— Да постараюсь, постараюсь, — Гена усмехнулся, — попробую там кое-что восстановить. Только зачем они тебе, там же доказухи полно.
— Много не мало. А доказательств слишком много не бывает.
Подошли понятые. Гена объяснил им, что мы тут сделали, помимо того, что загадили стену в приличном подъезде, показал дактопленку со следом ладони. Они расписались в протоколе и ушли восвояси. А мы с Геной дождались машину и совершили такой же вояж в парадную, где было нападение на Коростелева.
А по дороге я соображала: “Может, снять с киллера всю одежду и с помощью товароведов попытаться установить, в каких регионах она произведена и куплена? Нет, пустая трата времени. Это в советские времена, в условиях всеобщего дефицита и централизованной торговли можно было вычислить, что ботинки такого-то артикула, производства такой-то фабрики, были такого-то числа завезены в сельпо совхоза „Заря коммунизма", а такого-то числа проданы комбайнеру Абрамовичу. А теперь, в условиях агонии отечественной промышленности и повсеместного торжества турецкого конфекциона, ничего из одежды не выжмешь, если только это не коллекционная вещь „от кутюр", произведенная в количестве пяти экземпляров. Но киллеры наши, к сожалению, в такие вещи не одеваются. Один мой подследственный, между прочим, в быту большой франт, рассказывал, что когда он выслеживал жертву по заказу и недели две торчал в парадной заказанного господина, то специально для этого прикупил себе одежку в магазине „Турист" — кеды, штаны спортивные; как он выразился: „прикид для пэтэушника, в них только в парадной постоять да выбросить"”.
Подъезжая к последнему месту происшествия, я спросила Федорчука:
— Гена, а если и в этой парадной ладонь на стене? По-моему, это фантастика.
— Фантастика будет, если окажется, что это отпечаток одной и той же ладони. А что ты будешь делать, если они разные?
— А что я буду делать, если это ладонь одного человека? Тогда надо искать связь между всеми потерпевшими. Когда ты сможешь посмотреть?
— Тебе, конечно, надо вчера, — усмехнулся Гена. — Давай, назначай экспертизу по всем правилам, представь мне отпечатки всех потерпевших, чтобы я мог их сразу отграничить, за неделю я тебе сделаю экспертизу.
— Геночка, я умру от любопытства, — заканючила я. — Конечно, я тебе все представлю, а давай ты сразу посмотришь эти ладони? И сразу мне скажешь?
— Ну хорошо. Давай так: если сейчас найдем ладонь на стене — едем к нам в лабораторию и я смотрю эти следы при тебе.
— А если не найдем?
— Тогда ответ через неделю.
— Это не по-мужски!
— Торг здесь неуместен.
До того, как мы вошли в парадную, мне оставалось только молиться, чтобы у нужной стены не отирались местные наркоманы и влюбленные юноши не прижимали именно к ней своих Джульетт.
Стеночка предстала нашему взору в лучшем виде. Гена достал порошок и кисточку, а через полчаса подозвал меня к своему шедевру и посветил фонариком:
— Видишь?
Отпечаток ладони, безусловно, на этой стене имелся. Он был менее четкий, чем в предыдущих парадных, но, по словам Гены, вполне пригодный для идентификации. А на его профессиональное мастерство я могла рассчитывать. В прошлом году, например, он уел главковских экспертов. Я отдавала в ГУВД следы из квартиры дедушки, убитого в собственной ванной. Изымали следы два самых квалифицированных специалиста в области криминалистики, которых я вообще знала в этой жизни; целый день просидели в этой вонючей квартире и обработали ее с пола до потолка. А эксперт из главка мне после двух месяцев напряженного исследования отпечатков ответил, что пригодных для идентификации следов среди представленных вообще очень мало, а кроме того, ни одного следа хозяина среди них он не выявил. Не то, чтобы мне особенно были нужны следы хозяина, однако, получив такое заключение, я засомневалась в правильности выводов эксперта в целом. Ну не дает мне моя атеистская натура поверить в то, что одинокий полуслепой дед, передвигавшийся по квартире на ощупь, умудрился не оставить в собственном жилище ни одного своего отпечатка. И это с учетом квалификации криминалистов, работавших а месте происшествия: отпечатки брали с тех предметов, которых будешь касаться во что бы то ни стало.
Заглянув по какой-то надобности к Гене в лабораторию, я пожаловалась ему на загадочного деда, не ходившего по дому “без перчатков, чтоб не делать отпечатков”, как в старой детской загадке. Гена забрал у меня заключение, внимательно его просмотрел, сходу нашел на фототаблицах совпадения между следами, изъятыми из квартиры, и отпечатками пальцев деда, потом развернул конвертик с дактилопленками, признанными непригодными для исследования, и предложил мне порвать заключение или набить морду эксперту, поскольку утверждение о непригодности этих великолепных следов — полная лажа.
— Зачем они это делают? — в ужасе спросила я.
— Работать не хотят, — пожал плечами Гена. — Скажи спасибо, что еще пленки не испортили нарочно.
Самое смешное, что в главке не только не оценили Гениного мастерства, но и всыпали ему по первое число — мол, какое право ты имеешь поправлять экспертов главка, то есть по определению более квалифицированных специалистов. Он с трудом избежал выговора. Зато главковскому эксперту нечего было избегать, поскольку о его ответственности вопрос даже и не стоял.
А здесь, в парадной, наблюдать за Геной было одно удовольствие. Он оглядел чумазую стену с выражением лица Леонардо да Винчи, только что завершившего портрет Моны Лизы, и отлепил от стены дактилопленку.
— Ну что? Поехали? — спросила я с нетерпением.
— А обедать? — меланхолично поинтересовался Гена, упаковывая трофей.
— Геночка, какой обед! Поехали!
— Маша, а если бы я сказал — через неделю? Ты бы неделю не обедала?
— Если бы да кабы… Теряем время!
“Почему я не владею телекинезом, — в нетерпении думала я по дороге. — Раз — и усилием воли мы в лаборатории…” На машине мы добирались целую вечность. С трудом дождавшись, пока Гена откроет ключом свою комнатенку, я смахнула пыль со стола, поправила накидку на сиденье Генкиного стула, открыла форточку и включила чайник.
— Хочешь, я пока сбегаю, куплю что-нибудь перекусить?
Генка засмеялся:
— Как легко, оказывается, из тебя веревки вить, Мария! Интересно, на что ты готова ради внеочередного заключения эксперта?
— Нахал!
— Ладно, беги в магазин. Я люблю булочки с корицей.
Работал Гена не только качественно, но и быстро. К моему возвращению с мешком булочек с корицей он уже был готов рассказать мне про человека, наследившего во всех четырех парадных, где были найдены люди с травмами головы.
— Это, бесспорно, один и тот же человек. Мужчина. Крепкий, довольно высокого роста — следы примерно на одном уровне от пола и выше, чем мог бы оставить я…
— Ну слава Богу, — улыбнулась я, — тебя можно исключить из числа подозреваемых. Ну, дальше!
— А что дальше? Ручки натруженные, вон, смотри, мозоль читается.
— А еще?!
— А чего тебе еще? Фамилию сказать пока не готов.
— Геночка! Спасибо тебе большое! Ты настоящий друг!
Я расцеловала Генку в обе щеки и помчалась в прокуратуру. Мне вслед Генка крикнул:
— Ты мне пальцы потерпевших зашли, не забудь! Главное, пальцы Коростелева! Он же последний был, может, это его лапа?
