Фридрих Незнанский - Никто не хотел убивать
— Какую к черту «Клюкву»?! — возмутился Шумилов. — Хуже! С Игнатом что-то творится, а что — понять не могу. Впрочем, кажется, могу, но… но это страшно, Саша.
Он замолчал, видимо боясь сказать Турецкому то, о чем думал все это время, и Александр Борисович не торопил его. Впрочем, не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться об истинной причине звонка. И Турецкий, мгновенно сделавший «стойку», не ошибся.
— В общем, Саша, даже не знаю, как тебе сказать, но… но, как мне кажется, Игнат подсел на наркотики.
Сказал и тут же заторопился словами, пытаясь хоть как-то смягчить свой диагноз:
— Возможно, конечно, что я ошибаюсь, но… но уж очень…
— Неадекватно себя ведет? — подсказал Турецкий.
— Да! Пожалуй, так.
— Ты сейчас на работе?
— Да, только что приехал. Из дома. Хотел было с Игнатом поговорить, но что-то упустил я, Саша.
«Сына упустил!» — хотел было сказать Турецкий, однако сдержался и, прекрасно понимая, что сейчас не тот момент, чтобы предъявлять вконец сломавшемуся человеку подобные обвинения, как можно спокойнее произнес:
— Жди! Я сейчас подъеду.
Опустив на рычажки телефонную трубку, Турецкий еще раз поблагодарил мысленно Бога за то, что его семью минула чаша сия, и уже чисто автоматически набрал номер телефона «Глории», куда еще утром уехала Ирина. Можно было бы, конечно, позвонить и на ее мобильный номер, но его сердце все еще продолжала грызть так и незарубцевавшаяся ревность к Плетневу, и он, не в силах перебороть себя, время от времени звонил в офис «Глории», чтобы лишний раз убедиться в том, что его Ирина действительно дежурит в «Глории», а не мочалит своим телом плетневскую постель, пока его Васька торчит в школе. От одной только мысли об этом у него зашкаливало давление, и ему уж даже белый свет был не мил.
Однако Ирина даже малейшим намеком не давала ему повода подумать о себе что-то непотребное, и он, почти раздваиваясь в сознании, уже начинал порой думать, что, может, он действительно неправ, заподозрив Ирину в том, что она крутит шашни с Плетневым, и в то же время ничего не мог с собой поделать.
Дождавшись, когда Ирина поднимет телефонную трубку, он рассказал ей о звонке Шумилова, на что она только вздохнула по-бабьи, и как о чем-то давно решенном, сказал ей, что выложит Шумилову всю правду по Игнату.
— Ты бы особо-то не горячился, — остудила его праведный пыл Ирина Генриховна. — Правду рассказать да дровишек наломать при этом, особого ума не надо. Тем более в таком деле. А вот заставить Шумилова развернуться к сыну лицом…
— Ну и что ты конкретно предлагаешь? — не очень-то учтиво перебил ее Турецкий, раздраженный тем, что его, хоть и бывшего, но все-таки «важняка» Генеральной прокуратуры России, опять начинает поучать жена, неизвестно кем возведенная в ранг психолога-криминалиста.
— Трудно, конечно, сказать что-либо конкретное, — даже не обратив внимания на этот его всплеск, негромко произнесла Ирина Генриховна, — однако прошу тебя быть с Шумиловым поделикатнее, все-таки отец, и не наломать дров. Жалко, конечно, что меня при этом не будет, но… Короче говоря, постарайся не открывать ему все карты, мы и сами пока что всего не знаем.
— Что же мне, прикажешь его жалеть, если он Игната упустил? — взвился Турецкий.
— Можно и пожалеть иной раз, — все так же негромко произнесла Ирина Генриховна. — И даже правдой поступиться.
— Ну, знаешь ли!..
И он почти бросил трубку.
Взведенный разговором с женой, Турецкий прошел в ванную комнату, однако, пока брился и одевался, его раздражение понемногу рассосалось, и он уже более спокойно позвонил на мобильник Голованова, который, кажется, уже сжился с отведенной ему ролью «пастуха» из службы негласного наблюдения. Не вдаваясь в подробности, спросил, что с Шумиловыми?
— Живут своей естественной жизнью, — скучающим голосом отозвался Голованов. — Бабенка Шумилова, я имею в виду его молодую жену, с утра пораньше умоталась поправлять здоровье в свой фитнес-клуб, ну а сам хозяин уехал к девяти на работу. Правда, как-то не в себе был, когда выскочил из подъезда. Будто завел мужика кто-то. Рванул дверцу машины так, словно вырвать ее хотел вместе с петлями, после чего ударил по газам и…
Он замолчал было, но, видимо, все-таки решив поделиться с Турецким своими выводами, произнес, усмехнувшись:
— Видать, бабенка эта своими фитнесами вконец мужика расстроила.
— А что наш подопечный?
— Пока еще не показывался. Хотя в это время ему уже давно пора в школе сидеть.
«В школе сидеть…»
— Тебе все это не кажется странным? — спросил Турецкий. — Взвинченный отец, у которого сынок, судя по всему, в очередной раз потребовал деньжат, и его отсидка дома, вместо того чтобы идти в школу?
— Ты имеешь в виду очередную ходку за дурью? — насторожился Голованов.
— Да.
— Я уже думал об этом. И как только он нарисуется со своим мотороллером…
— Только не упусти на этот раз!
— Постараюсь!
Отключив мобильник, Турецкий все еще продолжал держать его в руке, размышляя о том, будет ли правильным, если он позвонит Игнату перед тем, как ехать к его отцу, и решив, что это, пожалуй, не помешает, набрал номер телефона квартиры Шумиловых.
— Слушаю? — отозвался Игнат.
— Привет, это тебя мент поганый беспокоит, — напомнив о разговоре в парке и в то же время довольно миролюбиво поздоровался с ним Турецкий. — Не хотел бы поговорить со своим «дядей Сашей»?
— Уже поговорили! — сказал, словно отрезал Игнат. — И вообще, какой вы к черту «дядя»?!
В трубке надрывались короткие гудки «отбоя», а Турецкий все еще продолжал ее держать около уха.
«Какой вы к черту дядя»?!
М-да, ради подобной концовки стоило крестить сына друга, а потом бороться за его жизнь.
Не получилось нужного разговора и с отцом Игната, хотя Турецкий не особенно и рассчитывал на взаимопонимание. Шумилов-старший, видимо поддаваясь чисто родительскому чувству, когда мать, страшась смотреть правде в глаза, пытается выдать желаемое за действительное, не хотел даже думать о том, что ЕГО ИГНАТ, ЕГО СЫН, которого он уже видел продолжателем своего дела и готовил его для Сорбонны, довольно плотно сел на наркотики. И он не переставал твердить Турецкому, что это всего лишь «юношеская шалость», хоть и страшная по своей сущности, но все-таки «дань времени», о которой «его мальчик сразу же забудет», как только сдаст последний экзамен и «уберется из этой чертовой Москвы».
— Хорошо, — соглашался с ним Турецкий, — пусть будет по-твоему. Но чего ты в таком случае хочешь от меня?
— Чтобы ты оградил его от этого окружения!
— От какого «окружения»?
— От тех, кто пытается пристрастить его к наркотикам.
— И как же ты все это видишь? Я имею в виду «ограждение от окружения»?
— Я… я не знаю. Но может… может, к нему охрану приставить? Я ведь в состоянии проплатить любой контракт.
— Это ничего не даст!
— Но почему?!
— Да потому что в школу, тем более на уроки, твоего охранника никто не пустит, а если Игнату понадобится дурь, то ее и в школу ему принесут.
— Неужели ты думаешь…
— Я не думаю, я знаю это!
— Но что же в таком случае делать? — вырвалось у Шумилова, и он глазами больной, побитой собаки уставился на Турецкого. — Что делать, Саша?!
И уже как последний довод:
— Ведь он… он же твой крестник!
«Ага, крестник, пославший крестного папочку на хер!» — едва не вырвалось у Турецкого, однако он нашел в себе силы сдержаться и, как бы ставя точку в этом бесполезном разговоре, уставшим голосом произнес:
— Хорошо, со своей стороны я попытаюсь сделать все что смогу. Но и ты не сиди сложа руки.
— А я-то что могу сделать? — вырвалось у Шумилова. — Он ведь меня даже слушать не хочет.
— У тебя есть люди, которые могли бы вывести нас на приличную частную клинику?
— Ты имеешь в виду наркологическую клинику? — мгновенно насторожился Шумилов.
— Естественно, не для венерических больных!
— Ну-у, можно, конечно, найти. Но ведь не думаешь же ты, что Игнат настолько далеко зашел, что ему потребуется серьезная реабилитация?
— Не знаю, пока ничего не знаю, но о клинике такой все-таки позаботься.
После разговора с Шумиловым, у которого вконец испортилось настроение, Турецкий, пересилив все еще режущую неприязнь к Плетневу, зашел в кабинет начальника службы собственной безопасности, который теперь занимал Антон. Заставил себя поздороваться с ним за руку, вроде бы даже улыбнулся ему и негромко спросил, присаживаясь в кресло подле журнального столика:
— Что-нибудь новенького есть?
— Только что собирался тебе звонить.
— Даже так! — удивился Турецкий. — И что за новость?
— Прозвонился Петя Щеткин и, можно сказать, обрадовал.
