Николай Леонов - Обречен на победу
Гуров уже почти дошел до конца футбольного поля, вновь споткнулся, даже коснулся рукой земли. Приняв вертикальное положение, он почему-то начал оглядываться, будто искал, кто же ему подставил ножку. Он увидел пустые трибуны, окольцовывающие стадион, и почувствовал себя маленьким и одиноким. Он отряхнул брюки, поплевал на грязную ладонь.
А что ты, собственно, здесь делаешь, Гуров? О чем у тебя голова болит? У тебя в Москве район, группа, нераскрытые дела. Ты не мальчик, майор. Заканчивай, закругляйся, доложи свою точку зрения об Астахове. Врет Чемпион, точно, виноват не виноват, выясняйте. Начните с экспертизы колес его «Волги».
Шестовик уже закончил тренироваться, сидел на скамеечке, широко расставив ноги, положив руки на колени так, что кисти свисали, плечи чуть вперед опущены. Гуров давно обратил внимание: так сидят только спортсмены, поза получается устойчивая и расслабленная. Тренер, коротконогий и пузатенький, чем-то напоминающий эстрадного конферансье, расхаживал перед учеником, азартно жестикулировал, поднимал ручки и ножки, видимо, объяснял, как бы он сам прыгнул, если бы ему разрешили.
Гуров задрал голову, посмотрел на планку. Она висела в небе, казалось, на уровне верхних рядов трибун. Невозможно забросить себя на такую высоту. Длиннющая палка – Гуров знал, что она называется шест, – вытянулась на траве, видимо, тоже отдыхала. Интересно, на какую высоту можешь прыгнуть ты, инспектор? Сумеешь ли поднять шест? Гуров пробовать не стал, вновь взглянул на планку, на футбольное поле, где предательские кочки и скрытые выбоинки подкарауливали, ждали неосторожного шага. Снизу все это выглядит совсем иначе, на трибуне куда уютнее и проще.
Выйдя со стадиона, Гуров позвонил в управление. Боря Ткаченко ответил сразу.
– Немедленно установить наблюдение за машиной Астахова, – сказал Гуров. – За машиной, а не за Астаховым.
Услышав новое задание, Боря примолк, Гуров слышал его сосредоточенное сопение.
– Доложить подполковнику? – наконец спросил он.
– Я это сделаю сам, – ответил Гуров. – Когда сочту нужным.
– Вам, товарищ майор, хорошо, вы улетите, а я останусь.
– Испугался? Иди к полковнику, скажи, что ты уходишь из моей группы.
– Нет, нет!
Гуров, не ожидая продолжения, повесил трубку. Он не сомневался, что Боря выполнит задание.
Любая касса человека пригибает – надо просительно заглядывать в окошечко, неестественно громко говорить, так как всегда плохо слышно, ты находишься полностью во власти застекленной девушки, которая может многое: сказать «нет», не вдаваясь в подробности, начать говорить по телефону или считать выручку, наконец, просто уйти в таинственную глубину, обронив, что кассирша – тоже человек, или не обронив ничего.
Астахов стоял в очереди в городских кассах Аэрофлота. Дождавшись, когда человек, стоявший впереди, суетливо соскребет сдачу, Астахов протянул в окошечко паспорт и деньги:
– Один до Киева.
– На какое число?
– На вчера.
– Я на работе, молодой человек.
– Девушка, милая, – Астахов попытался заглянуть в окошечко. – Очень нужно, на ближайший рейс.
Милая девушка скупо улыбнулась, открыла паспорт, взглянула на Астахова, снова в паспорт, пробормотала:
– Это надо же…
В кабинете подполковника Серова, кроме Гурова, находился следователь прокуратуры. Не старый знакомый, который работал с ними по разбоям и выезжал позавчера на место преступления, а молодой, лет двадцати пяти. Леонидов Илья Ильич. Он закончил юрфак университета и целых три года работал следователем прокуратуры. Прокурорская форма на Леонидове сидела идеально; тонкой, изящной фигурой своей походил он на юнкера, какого мы порой видим в кино, если события в картине происходят до семнадцатого года.
Гуров смотрел на следователя без должной почтительности и симпатии, полагая, что, поручая ему расследование, прокурор не обольщался в отношении его знаний и опыта. Леонидов молод, видимо, гонорист и тщеславен, будет не только строго блюсти закон, начнет цепляться за каждую его буковку так, словно все остальные только и ищут повода, чтобы этот закон нарушить.
В своих оценках людей Гуров ошибался не раз, но, к сожалению, сегодня инспектор оказался прав.
Лева рассказал о беседе с Астаховым и подвел итог:
– Полагаю, надо проводить сравнительную экспертизу.
Леонидов встал, без надобности одернул мундир, вынул из своей папки несколько подколотых листов, положил на стол подполковнику и произнес речь:
– Борис Петрович, я вас безмерно уважаю, вы один из старейших работников нашей милиции. Однако существует закон, по которому органы милиции подчиняются органам прокуратуры, следствие поручено мне, и я…
Тут Леонидов сбился, вновь одернул мундир, прошелся по кабинету, старательно не обращая внимания на Гурова.
– Прошу меня понять правильно. Мы не можем на основании субъективных впечатлений одного из сотрудников милиции начинать беззаконие. Почему Астахов? Он и убитый ухаживали за одной девушкой? Таких треугольников в Городе тысячи. Так и лежали бы тысячи трупов.
Серов речь не слушал, размышлял о дружбе и о том, что за человек прокурор Толя Макаров. Он что – всегда был неумен или на старости лет с ума сбрендил? Философствования его прервал вкрадчивый голос Гурова:
– Астахов у вас один?
– Один. – Леонидов растерянно взглянул на Серова, к Гурову не повернулся.
– И труп один.
– Демагогия! Глупость!
– Безусловно. А насчет тысячи треугольников не демагогия? Какую валюту дают, такой и сдачу отсчитывают.
«Еще подерутся в кабинете, вот смеху-то будет. Майор этого мальчика, конечно, побьет», – подумал Серов и быстро сказал:
– Илья Ильич, как я понимаю, это ваши предложения по расследованию. – Он взял листочки, которые положил на стол следователь. – Давайте обсудим.
– Не предложения, а поручения прокуратуры. В пятнадцать часов начинаю допрос свидетелей. Список я вам составил, обеспечьте явку людей. Пока я не допрошу Астахова и не дам соответствующего поручения, убедительно прошу, – подчеркивая значительность своих слов, следователь сделал паузу, – никаких экспертиз не проводить. Честь имею.
Леонидов кивнул и вышел, дверь за собой почему-то не закрыл. Это сделал Гуров, затем подошел к окну, стал смотреть на безлюдный переулок под окнами кабинета. «Мавр сделал свое дело, дал небольшую зацепку, есть над чем поработать, пора, мой друг, пора. С этим следователем работать не буду. Турилина здесь нет, приказать никто не может». Приняв решение, Гуров повернулся лицом к Серову, присел на подоконник, начал подыскивать подходящие слова, достаточно решительные, но не обидные.
«Может сбежать», – понял Серов, снял телефонную трубку, набрал номер прокурора, своего давнишнего приятеля.
– Прокуратура? – сказал Серов, услышав знакомый голос. – Советник юстиции первого класса прокурор Макаров Анатолий Иванович? Я не ошибся?
– Ладно, ладно, – пробурчал прокурор. – Зять он, понимаешь? Зять.
– Чей он зять?
– Фамилию не расслышал? Леонидова.
– Так ежели он зять, так он должен иметь другую фамилию, – удивился Серов.
– А он, вступив в брак, взял фамилию супруги, точнее – тестя.
– И что? Так тесть тебя попросил и ты по слабости характера?..
– И из дипломатических соображений, – перебил прокурор.
– А тесть не любит зятя, хочет, чтобы тот на этом деле шею себе сломал?
– Сначала мы с тобой все поломаем. Тебе-то что? Работай.
– А он мне не дает работать. Шутки кончились, уважаемый Анатолий Иванович. Вы меня сколько лет знаете?
– Слушай, Боря, не дави на мозоль. Не могу я из-за такой мелочи конфликтовать. Назначат другого прокурора, тебе жить станет легче?
– Для тебя, может, и мелочь. В общем, так: ты меня знаешь, я шутить умею, но могу и серьезно. Как раз тот случай. Это не ультиматум милиции прокуратуре, а мой ультиматум тебе – Толе Макарову. Для пользы дела и ради нашей дружбы смени следователя. Целуй Шурочку, – и положил трубку.
Серов подрезал Гурову крылья, улететь теперь он не мог.
Молчали долго, первым не выдержал Лева:
– Ну и глупо. Извините, по-мальчишески вы разговаривали.
Серов неопределенно хмыкнул, почесал за ухом и действительно мальчишеским высоким голосом сказал:
– Знаешь, надо иногда, это неплохо – рубануть сплеча. А то мы с возрастом такие мудрые становимся, все понимаем, в любое положение войти можем, а оправдать так вообще любого способны. Мы порой такие гладкие, что на нас поскользнуться можно. Я о разговоре не жалею. – Он хлопнул по телефону короткопалой ладонью. – Зачем мне друг, если я ему правду сказать не могу?
– А чей он зять, если не секрет? – спросил Гуров.
– Секрет. Наш дом, наши дела, – сухо ответил Серов и сменил тему: – Надеюсь, ты доверительно не сообщил Астахову, что след протектора имеется?
– Сообщил. Если есть возможность, я всегда говорю правду.
