Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало…
— Таким образом, мы пришли к выводу, что на этот раз преступник был особенно жесток, — подытожил Уэсли.
— Да что там жесток — он просто садюга, — поспешно произнес Марино, словно боясь, что это за него скажем мы с Уэсли. — А что я всю дорогу пытаюсь втолковать — убийство Лори Петерсен отличается от трех предыдущих.
Я чуть не взорвалась, но все-таки сдержалась. Три женщины были связаны, изнасилованы и задушены. Это что, не проявление садизма? Надо было и им пальцы переломать, тогда бы Марино остался доволен?
— Можете не сомневаться: с пятой жертвой маньяк поступит еще более жестоко, — мрачно предрек Уэсли. — Там точно не обойдется без пыток. Преступник убивает, потому что не может не убивать. Для него это как наркотик: чем больше он мучает своих жертв, тем больше ему хочется их мучить. Но каждое новое убийство приносит ему все меньше удовлетворения, что конечно же злит его и толкает на поиски очередной жертвы. Маньяк как будто становится менее восприимчивым, и для удовлетворения ему надо каждый раз придумывать что-нибудь новенькое. Только удовлетворение, даже от самого жестокого убийства, проходит, и с каждым разом все быстрее. Напряжение убийцы нарастает день ото дня, и он вынужден искать новую жертву. Промежутки времени между убийствами становятся все короче. Не исключено, что скоро он перестанет насиловать, а будет только убивать — так Банди делал, помните?
Да, есть о чем подумать. Первая женщина была убита 19 апреля, вторая — 10 мая, третья — 31 мая. Лори Петерсен погибла 7 июня — то есть между двумя последними убийствами прошла всего неделя.
То, что еще поведал нам Уэсли, я знала и без него: убийца происходит из неблагополучной семьи, в детстве подвергался унижениям, либо физическим, либо моральным, со стороны матери. На жертвах он вымещал злобу, накопившуюся у него против матери и необъяснимым образом связанную с сексуальным влечением.
Интеллект преступника, по мнению Уэсли, выше среднего уровня. У маньяка есть навязчивые идеи, он отличается одержимостью и невероятной педантичностью. У него наверняка свои заморочки и фобии — например, он очень следит за своим внешним видом или у него мания чистоты, а может, он строго придерживается какой-то определенной (и вряд ли действительно необходимой для здоровья) диеты. В общем, преступник всеми способами стремится упорядочить свою жизнь, и это дает ему ощущение, что он все держит под контролем.
Работает он где-нибудь на производстве или в автосервисе, то есть занимается механическим трудом.
Лицо Марино постепенно краснело и к тому моменту, когда Уэсли дошел до места работы преступника, стало совсем багровым. Он беспокойно оглядывался.
— Для маньяка, — продолжал Уэсли, — самое приятное — процесс планирования убийства. Он предается сексуальным фантазиям и разрабатывает план. Убийство как таковое — просто неизбежный элемент этого плана. Как, по-вашему, при каких обстоятельствах он впервые видит свою жертву?
Хотела бы я знать! Но и сами женщины, останься они в живых, не смогли бы сказать ничего определенного. Разве можно идентифицировать тень, мелькнувшую на границе поля зрения? Однако где-то ведь преступник встречал своих жертв. Может быть, он намечал очередную свою жертву в супермаркете или в автомобиле, остановившемся на светофоре.
— Что именно его возбуждало в каждой конкретной женщине? — Уэсли снова задал риторический вопрос.
И снова мы не знали ответа. У погибших женщин не было ничего общего, кроме того обстоятельства, что каждая из них становилась легкой добычей, потому что жила одна или, как в случае с Лори Петерсен, преступник полагал, что женщина живет одна.
Тут вмешался Марино:
— Вас послушать, так преступник — этакий работяга.
Мы с Уэсли опешили.
Стряхнув пепел, Марино всей своей грузной фигурой навис надо мной.
— Это у вас гладко звучит. Но я, знаете ли, не девочка Элли, которая шагает по дороге из желтого кирпича.[8] Ведь не все такие пути ведут в Изумрудный город, не так ли? Сантехник, говорите? А вспомните-ка Теда Банди. Он был студентом, причем учился на юриста. А насильник, что орудовал в округе Колумбия? Кем он работал? Зубным врачом. А наш маньяк может оказаться хоть бойскаутом.
Марино тупо и упорно проталкивал свою версию. Я уже знала, что он скажет в следующий момент.
— Я к чему клоню: этот тип может быть студентом. Или даже актером, которого профессия обязывает иметь богатое воображение. Все убийства на сексуальной почве похожи, независимо от того, кто их совершает, если, конечно, маньяк не пьет кровь и не жарит жертву на вертеле. И если хотите знать, почему такие убийства, за редким исключением, похожи друг на друга, пожалуйста: потому что все люди одинаковые. И врач, и судья, и индейский вождь. Если они одержимы какой-то идеей, то они думают и действуют одинаково. Ничего не изменилось со времен, когда неандертальцы за волосы утаскивали своих женщин в темный лес.
Уэсли сначала долго смотрел на Марино, потом спросил как можно мягче:
— Пит, вы в самом деле так думаете?
— Я вам сейчас скажу, что я думаю! — Сержант сжал челюсти, на шее у него выступили вены. — Меня достали эти домыслы насчет характеристик убийцы. Меня от них уже тошнит. Я знаю только одно: есть тип, который пишет леденящую кровь диссертацию о сексе, насилии и каннибализме. Мало того что он сам по себе странный, так у него на руках обнаружены «блестки» — такое же вещество, как на телах всех четырех жертв. Его отпечатки найдены на теле его жены; в комоде у него нож — а на ноже тоже «блестки». Плюс ко всему, гаденыш каждую неделю возвращается домой в ночь с пятницы на субботу именно в то время, когда совершаются убийства. Но нет, по-вашему выходит, он невиновен. А все почему? Потому, что он, видите ли, не «синий воротничок». Он слишком утонченный для убийцы.
Уэсли в замешательстве уставился на Марино. Я смотрела на фотографии мертвых женщин, разложенные на столе, которым и в самых страшных снах не снилось, что с ними может такое произойти.
— Вам нужны еще доказательства? Пожалуйста. — Ого, тирада Марино, оказывается, не закончилась. — Все дело в том, что миляга Мэтт далеко не такой белый и пушистый, как некоторым хотелось бы думать. Я сегодня, пока дожидался результатов в серологии, позвонил Вандеру. Хотел узнать, откуда в картотеке отпечатки Петерсена. И как вы думаете, откуда? — Вопрос относился ко мне. — А я вам скажу. Вандер через своих ребят все выяснил. Ваш красавчик Мэтт шесть лет назад был арестован в Новом Орлеане. Это случилось как раз в то лето, когда он поступал в университет, задолго до того, как он встретил свою докторшу. Она, бедняжка, небось так об этом и не узнала.
— О чем об этом? — спросил Уэсли.
— О том, что ее муженька-актера обвиняли в изнасиловании, вот о чем.
Повисла бесконечная пауза.
Уэсли крутил на столе шариковую ручку и играл желваками. Марино действовал не по правилам. Ему следовало сразу нам все рассказать, а не выдавать информацию, как козырную карту. Мы с Уэсли чувствовали себя проигравшей стороной в суде.
Наконец я произнесла:
— Раз Петерсена обвиняли в изнасиловании, но не осудили, значит, его оправдали.
Надо было видеть, каким взглядом смерил меня Марино — под дулом пистолета я, наверное, и то почувствовала бы себя спокойнее.
— Я ведь еще не закончил изучать его прошлое, — сказал Марино.
— Сержант, к вашему сведению, в такие престижные учебные заведения, как Гарвард, не принимают уголовников.
— А вдруг они не знали? — не сдавался детектив.
— Они могли не знать только в одном случае — если обвинение с Петерсена было снято.
— Мы это проверим, — проговорил Уэсли, чтобы как-то разрядить обстановку.
Марино извинился и поспешно вышел. Не иначе в туалет побежал.
Уэсли и бровью не повел, будто поведение Марино было абсолютно нормальным. Он только спросил как будто невзначай:
— Кей, какие новости из Нью-Йорка? Результаты исследований готовы?
— Определение ДНК требует времени, — рассеянно ответила я. — До второго убийства мы ничего не посылали в лабораторию. Скоро результаты по первым двум убийствам будут у меня на руках. Что касается Сесиль Тайлер и Лори Петерсен, анализы будут готовы не раньше июля.
Уэсли одобрительно кивнул.
— Мы пока знаем только, что во всех четырех случаях убийца — человек, у которого антигены не обнаруживаются.
— Да, больше нам ничего не известно.
— Не сомневаюсь, что все убийства совершены одним человеком.
— Совершенно с тобой согласна.
Мы молча ждали Марино. Его голос все еще звучал в моих ушах, я вся взмокла, сердце колотилось.
Уэсли, должно быть, прочитал мои мысли относительно Марино и понял, что я уже окончательно причислила доблестного сержанта к разряду неприятных и опасных в своем служебном рвении людей, с которыми невозможно работать, потому что он вдруг нарушил тишину:
