Аркадий Вайнер - Эра милосердия
Свидетель, сосед Груздевых по лестничной клетке, и впрямь похожий на суслика — маленький, сутуловатый, с узкими плечиками, — рассказывал, поблескивая быстрыми черными глазками из-под косматых бровей:
— Меня, этта, жена послала ведро вынести на помойку, н-ну… Выхожу я на парадную, аккурат Илья Сергеич по лестнице идут… Встренулись мы конечно, я с ими, этта… поздоровкался: здравствуйте, говорю, Илья Сергеич, н-ну, и он мне — здравствуй, мол, Федор Петрович… Было, граждане начальники, было…
— А потом что? — спросил Жеглов ласково.
— Этта… Известно чего… Я с ведром — на черный ход. А Илья, значит, Сергеич — в парадную, на улицу.
Жеглов сощурился, оглянулся на комнату, в которой оставил Груздева, и широко расставил руки, будто собираясь всех обнять:
— Ну-ка, орлы, здесь и так повернуться негде. Давай обратно… — И соседа вежливо очень спросил: — Мы не помешаем, если к вам в квартиру вернемся? Если это удобно, конечно… — И вид у него при этом был такой серьезный, такой начальственный, что сосед быстро-быстро закивал головой, словно обрадовал его своей просьбой Жеглов, польстил ему очень:
— Да господи, какой разговор, заходите, товарищи начальники, жилплощадь свободная!..
Мы прошли в комнату соседа, расселись за небольшим колченогим столом, покрытым старой клеенкой.
— Ну вот, здесь поспокойней будет, — сказал Жеглов и обратился к соседу, будто день подряд они разговаривали, а сейчас просто так прервались на минутку: — Значит, Илья Сергеевич на улицу вышел, а вы — черным ходом…
— Точно! — подтвердил сосед.
— Когда, вы говорите, дело-то было?
— А вчерась, к вечеру… Я аккурат после ночной проспался, картошку поставил варить, а сам с ведром, как говорится…
Я почувствовал легкий озноб: похоже, что все врет Груздев, сейчас очную ставку ему с соседом — и деваться будет некуда. Подобрался, еще более посерьезнел Жеглов, а Тараскин ухмыльнулся, не умея скрыть торжества. Жеглов поднялся, прошелся по комнате, посмотрел в окно — все молчали, ожидая вопросов начальника. А он сказал, обращаясь к хозяину, веско, значительно:
— Мы из отдела борьбы с бандитизмом. Моя фамилия Жеглов, не слыхали? — Хозяин почтительно привстал, а Жеглов протянул ему руку через стол: — Будем знакомы.
Хозяин обеими руками схватился за широкую ладонь Жеглова, потряс ее, торопливо сообщил:
— Липатниковы мы. Липатников, значит, Федор Петрович, очень приятно…
Не садясь, поставив по обычной привычке ногу на перекладину стула, будто предлагая всем полюбоваться щегольским ладным своим сапожком, Жеглов, глядя соседу прямо в глаза, сказал доверительно:
— Вопрос мы разбираем, Федор Петрович, наисерьезный, сами понимаете… — Сосед покивал лохматой головой. — Значит, все должно быть точно, тютелька в тютельку…
— Все понятно, товарищ Жеглов, — сразу же уразумел сосед.
— Отсюда вопрос: вы не путаете, вчера дело было? Или, может на днях?
— Да что вы, товарищ Жеглов! — обиделся сосед. — Мы люди тверезые, не шелапуты какие, чтобы, как говорится, нынче да анадысь перепутывать! Вчерась, как бог свят, вчерась!
— Так, хорошо, — утвердил Жеглов. — Пошли дальше. Припомните, Федор Петрович, как можно точнее: времени сколько было?
Сосед ответил быстро и не задумываясь:
— А вот это, товарищ Жеглов, не скажу — не знаю я, сколько было время. К вечеру — это точно, а время мне ни к чему. У нас в дому и часов-то нет, вон ходики сломались, а починить все не соберемся…
Старые ходики на стене действительно показывали два часа, маятника у них не было.
— А как же вы на работу ходите? — удивился Жеглов.
— Я не просплю, — заверил сосед. — Я сроду с петухами встаю. И радио вон орет — как тут проспать?
Жеглов глянул на черную, порванную с одного края тарелку допотопного репродуктора, из которого Рейзен гудел в это время своим густым голосом арию Кончака, подумал, снова посмотрел на репродуктор уже внимательней, сказал недоверчиво:
— Что ж он у вас, круглосуточно действует?
— Ага, он мне не препятствует, я после ночной и сплю при ем, — заулыбался Федор Петрович, показывая длинные передние зубы.
Глаза у Жеглова остро блестнули, он спросил быстро:
— Может, припомните, чего он играл, когда вы с ведром-то выходили, а, Федор Петрович?
Сосед с удивлением посмотрел на Жеглова — странно, мол, в какую сторону разговор заехал, — и все же задумался, вспоминая, и немного погодя ее сообщил:
— Матч был, футбольный. — И добавил для полной ясности заученное: — Трансляция со стадиона «Динамо».
До меня дошло наконец, куда гнет Жеглов, я на него просто с восхищением посмотрел, а Жеглов весело сказал:
— Так мы с вами, выходит, болельщики, Федор Петрович? Какой тайм передавали?
Федор Петрович тяжело вздохнул, покачал головой:
— Не-е… Я не занимаюсь, как говорится… Так просто, слушал от нечего делать, вы уж извините. Не скажу, какой… этта… передавали.
— Ну, может быть, вы хоть момент этот запомнили, про что говорилось, когда с ведром-то выходили? — спросил с надеждой Жеглов.
Сосед пожал плечами:
— Да он уже кончился, матч, значит. Да-а, кончился, я пошел картошку ставить, а потом уж с ведром…
— А точно помните, что кончился? — снова заулыбался Жеглов.
— Точно.
— С картошкой вы долго возились?
— Кой там долго, она уже начищена была, только поставил, взял ведро…
— Значит, как матч кончился, вы минут через пять — десять с Ильей Сергеевичем и встретились?
Федор Петрович поднял глаза к потолку, задумчиво пошевелил губами:
— Так, должно…
Жеглов сузил глаза, снял ногу со стула, походил по комнате, что-то про себя бормоча, потом спросил Тараскина:
— Кто вчера играл, ну-ка?
— ЦДКА — «Динамо», — уверенно сказал Тараскин.
— Правильно, — одобрил Жеглов. — Счет 3:1 в пользу наших. Значитца, так: начало в семнадцать плюс сорок пять плюс минут пятнадцать перерыв — восемнадцать часов. Плюс сорок пять, плюс десять минут… Та-ак… Восемнадцать пятьдесят, максимум девятнадцать… Потом чаепитие и другие рассказы… Все сходится! Ты улавливаешь, Шарапов?
Я-то улавливал уже: около семи вечера Наденька звонила Ларисе, и та попросила ее перезвонить через полчаса, пока она занята важным разговором. Теперь ясно, с кем этот разговор происходил…
Душевно, за ручку, распрощались мы с Федором Петровичем и вернулись в квартиру Груздевых, где процедура уже заканчивалась. Судмедэксперт диктовал Панкову результаты осмотра трупа, следователь прилежно записывал в протокол данные, переспрашивая иногда отдельные медицинские термины. Пасюк, любитель чистоты и порядка, расставлял по местам вещи, задвигал ящики, закрывал распахнутые дверцы. Приехала карета из морга, санитары прошли в комнату, и, чтобы не видеть, как поднимают и выносят тело Ларисы, я пошел на кухню, где за столиком, под надзором Гриши Шесть-на-девять, склонив голову на руки и уставившись глазами в одну точку, сидел Груздев.
Через несколько минут на кухню пришел Панков, которому разговор с соседом был, по-видимому, уже известен, и сразу спросил Груздева:
— Илья Сергеевич, где вы были вчера вечером, часов в семь?
Груздев поднял голову, мутными узкими глазками неприязненно оглядел нас всех, судорожно сглотнул:
— Вчера вечером в семь я был дома. Я имею в виду — в Лосинке… — Помолчал и добавил: — Вы напрасно теряете время, это не я убил Ларису.
— Следствие располагает данными, — сказал железным голосом Глеб, — что вчера в семь часов вы были здесь!
— Следствие! — повторил с ненавистью Груздев. — Вам бы только засадить человека, а кого — неважно. Вместо того чтобы убийцу искать…
— Слушайте, Груздев, — перебил Панков. — Соседи видели вас, зачем отпираться?
— Они меня видели не в семь, а в четыре! — запальчиво крикнул Груздев.
— Но в начале разговора вы сказали, что уже десять дней здесь не были, — с готовностью напомнил Жеглов, и я видел, что он недоволен Панковым так же, как был недоволен мною, когда я спрашивал Груздева про папиросы.
— Я этого не говорил, — сказал Груздев, и я перехватил ненавидящий блеск в его глазах, когда он смотрел на Жеглова. — Я сказал, что Ларису не видел дней десять…
— А вчера? — лениво поинтересовался Жеглов.
— И вчера я ее не видел, — нехотя ответил Груздев. — Я ее дома не застал.
— Все ясно, значитца… — Жеглов заложил руки за спину и принялся расхаживать по кухне, о чем-то сосредоточенно размышляя.
Панков пошел в комнату, дал понятым расписаться в протоколе, отпустил их и вернулся с Пасюком на кухню.
— Вас я тоже попрошу расписаться. — Он протянул Груздеву протокол, но тот отшатнулся, выставив вперед ладони, резко закачал головой.
