Брокен-Харбор - Тана Френч
Накинув джинсовую куртку, я сбежал вниз по лесенке и замер. Мать сидела на складном стульчике перед трейлером и, запрокинув голову, смотрела, как небо окрашивается в персиковые и золотые тона. Нос у нее обгорел, а пучок мягких светлых волос растрепался после целого дня на пляже, где мама нежилась на солнце, строила с Диной замки из песка, гуляла вдоль воды рука об руку с отцом. Подол ее длинной хлопковой юбки – голубой в белый цветочек – взлетал и трепетал на ветру.
– Майки, – улыбнулась она мне. – Ты такой красивый.
– Я думал, ты в пабе.
– Там слишком людно. (Для меня это должно было стать первой подсказкой.) Здесь так чудесно, так спокойно. Смотри.
Я для вида глянул на небо.
– Ага. Красиво. Я иду на пляж, помнишь? Буду…
– Посиди со мной минутку. – Она поманила меня рукой.
– Мне пора. Парни…
– Знаю. Всего несколько минут.
Я должен был догадаться. Но ведь в последние две недели она казалась такой счастливой. Она всегда была счастлива в Брокен-Харборе. Только в эти две недели в году я мог быть обычным парнем, мне нечего было опасаться, кроме того, что ляпну какую-нибудь глупость при парнях, у меня не было никаких тайн, кроме мыслей об Амелии, от которых я краснел в самый неподходящий момент, и мне не нужно было ни за кем следить – кроме здоровяка Дина Горри, которому она тоже нравилась. Целый год я был начеку, усердно трудился, и мне казалось, что я заслужил право расслабиться. Я совсем забыл, что Бог, мир или кто-то другой – тот, кто высекает правила в камне, – не раздает выходные за хорошее поведение.
Я присел на край другого стула и постарался не трясти коленом. Мама откинулась назад и вздохнула – удовлетворенно, мечтательно.
– Только посмотри. – Она протянула руки, указывая на игривый, стремительный прибой.
Ветер был теплый, бледно-лиловые волны плескались о берег, а воздух на вкус был сладко-соленым, словно карамель, и лишь тонкая дымка на закатном горизонте предупреждала, что ветер может перемениться и злобным шквалом обрушиться на нас ночью.
– Другого такого места нигде нет, точно. Я бы хотела остаться здесь навсегда. А ты?
– Ага, наверное. Тут прикольно.
– Скажи, та блондинка, папа которой любезно поделился с нами молоком, – твоя подружка?
– О господи! Мама! – Меня перекосило от смущения.
Она ничего не заметила.
– Хорошо. Это хорошо. Иногда я беспокоюсь – вдруг у тебя нет девушки из-за… – Она снова чуть слышно вздохнула и смахнула волосы со лба. – Ну вот и славно. Она милая девушка, и улыбка у нее чудесная.
– Да. – Улыбка Амелии, ее взгляд искоса, изгиб ее губы, в которую хотелось впиться зубами. – Наверное.
– Заботься о ней. Твой папа всегда обо мне заботился. – Мать улыбнулась и похлопала меня по ладони. – И ты тоже. Надеюсь, эта девочка знает, как ей повезло.
– Мы с ней всего несколько дней.
– Ты собираешься и дальше с ней встречаться?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Она из Ньюри. – Мысленно я уже отправлял Амелии сборники песен на кассетах, надписав адрес самым аккуратным почерком, и воображал, как она слушает их в своей девчачьей спальне.
– Не теряйтесь. У вас будут красивые дети.
– Мам! Мы знакомы всего…
– В жизни всякое бывает. – Что-то промелькнуло на ее лице, быстро, словно тень птицы на воде. – Да, всякое бывает.
У Дина Горри миллион младших братьев и сестер, поэтому его родителям плевать, где он. Сейчас он наверняка уже на пляже, только и ждет, чтобы воспользоваться первым же шансом.
– Мам, мне пора. Я пойду, ладно?
Я почти соскочил со стула, готовый припустить через дюны. Она поймала меня за руку:
– Подожди. Я не хочу оставаться одна.
Я с надеждой оглянулся на тропу, ведущую к “Уилану”, но она была пуста.
– Папа и девочки вернутся с минуты на минуту.
Мы оба понимали, что это не так. В “Уилане” собирались все отдыхающие, и Дина сейчас с визгом играет в салки с другими детишками помладше, папа играет в дартс, Джери сидит на стене перед пабом и с кем-нибудь флиртует. Мама не выпускала мою ладонь.
– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Это важно.
Моя голова была занята мыслями об Амелии, о Дине, в крови уже вовсю кипел дикий запах моря. В дюнах меня ждали ночь, сидр, смех и тайны. Я подумал, что мама хочет поговорить о любви, девушках или, боже упаси, о сексе.
– Ага, ладно, но только не сейчас. Завтра, когда вернемся домой. Серьезно, мам, мне пора – у меня встреча с Амелией…
– Она тебя дождется. Останься со мной. Не оставляй меня одну.
В ее голосе, словно ядовитый дымок, появилась первая нота отчаяния. Я вырвал руку, будто обжегся. Завтра, дома, я буду готов к этому – но не здесь, не сейчас. Несправедливость ситуации резанула меня как хлыстом по лицу, оглушила, возмутила, ослепила.
– Мама, не надо.
Она продолжала тянуться ко мне:
– Майки, пожалуйста. Ты мне нужен.
– Ну и что? – вырвалось у меня. Я задыхался, мне хотелось оттолкнуть ее с дороги, вытолкать прочь из своего мира. – Как же меня задолбало о тебе заботиться! Ведь это ты должна заботиться обо мне!
Она потрясенно открыла рот. Закат позолотил седину в ее волосах, сделал молодой, мерцающей, готовой раствориться в его слепящих лучах.
– О, Майк. Майк, мне так жаль…
– Да, знаю. Мне тоже. – Я ерзал на стуле, пунцовый от стыда, раздражения и невыносимого смущения. Мне еще сильнее захотелось убраться оттуда. – Забудь. Я не хотел.
– Неправда. Хотел, я знаю. И ты прав – ты не должен… О боже.
