Пурпурная сеть - Мола Кармен
— Да я уже и не знаю, — с улыбкой признался Ордуньо.
— Эти годы не вернешь. Пойми, ты выполнил свой долг. Ты сделал свою работу. Ничего не случится, если ты уступишь свое место другому, проявишь немного эгоизма. Уж поверь, Ордуньо.
Глава 17
Элена просмотрела видеозаписи из уголовного дела Нахина. Они показались ей безобидными и не имеющими никакого отношения к тому, что они ищут. Какие-то привлекательные молодые люди занимаются групповым сексом, явно не зная, что их снимают.
— В этом нет ничего противозаконного. Все они совершеннолетние, никаких дикостей не вытворяют…
— Эти видео продавал Ярум, — возразил Буэндиа. — Важно не то, что мы на них видим, а то, откуда они взялись. Помнишь дело о распространении порнографии через интернет?
— Дело вела группа инспектора Валье. Этот Нахин — араб?
— Нет, он испанец, его настоящее имя Хосе Рамон Олива, — ответил Буэндиа, глядя в отчет. — Нахин — это псевдоним, здесь где-то написано, что он означает. А, вот: на хинди это слово значит «никто».
Эти молодые люди были из хороших семей. Нахину удалось создать секту, в которой он проповедовал свободную любовь, устраивал оргии и без ведома их участников вел запись. А потом шантажировал родителей, требуя денег за то, чтобы репутация их детей не пострадала от таких видео. Однако независимо от готовности родителей платить видеозаписи все равно попадали в даркнет.
— Как ребят, у которых было все на свете, могло занести в такую секту? — изумилась простодушная Ческа.
— Очень потрахаться хотелось, — ответил Сарате, и все прыснули со смеху.
— Нахин сидит в тюрьме Сото-дель-Реаль. Я позвонил туда, попросил разрешение на встречу. Как знать, вдруг он расскажет что-нибудь про Касто Вейлера? — подвел итог Буэндиа.
Сколько ни твердила Элена, что Даниэль согласился им помочь, что благодаря его действиям полиции удалось задержать Ярума, Альберто Роблес все равно не захотел проститься с сыном перед тем, как парня увезли в центр для несовершеннолетних, где должен был состояться суд. Предполагалось, что там психологи окажут ему помощь и избавят от пристрастия к жестоким зрелищам. Мать Даниэля пришла, чтобы на прощание обнять и поцеловать сына.
— Вы, наверное, считаете меня чудовищем, потому что я не поддержал сына, — сказал Элене Альберто.
— Я давно уже никого не осуждаю, сеньор Роблес, — совершенно искренне ответила она. — Никому не дано знать, что творится в душе другого человека.
— Я старался, чтобы Даниэль рос свободным и счастливым, обеспечивал его всем необходимым, давал море возможностей…
— Понимаю, но наши ожидания не всегда осуществляются. Я бы дала вам один совет, если вы захотите его выслушать.
— Валяйте.
— Простите его. Не только потому, что это нужно ему и нужно вам, но еще и потому, что ребенок — часть нас самих. Как бы далеко он ни зашел, в какое бы отвратительное существо ни превратился. Простите его, иначе вы всю жизнь будете винить себя.
Элена надеялась увидеть на лице Альберто сожаление о том, что он так сурово и бескомпромиссно обошелся с сыном. Но не дождалась и только тогда поняла, как тяжело у него на душе и как она сама мечтала об этом прощении, как хотела, чтобы Альберто перестал презирать Даниэля и снова увидел в нем сына.
В тот вечер она решила, что лучше всего пойти в караоке, одурманить себя несколькими рюмками граппы, познакомиться с каким-нибудь парнем и заняться сексом в джипе на стоянке под Пласа-Майор, но в итоге прошла мимо дверей Cheer’s. Вместо этого Элена свернула в супермаркет (к счастью, некоторые супермаркеты в Мадриде теперь не закрываются до полуночи) и купила замороженную лазанью, которую достаточно было разогреть в микроволновке. Дома ее ждала бутылка «Карпене Мальвольти фине веккья рисерва», подарок Рентеро. Лазанья, граппа и глубокая печаль — обычный вечерний набор.
Она выглянула на площадь: лето еще не кончилось, день выдался жаркий, открытые веранды ресторанов были забиты, туристы не спешили расходиться. Сверху она смогла разглядеть и кое-кого из местных. Еще не ушли спать уличные художники, стоял на обычном месте румын с тремя безголовыми манекенами, одетыми в костюмы тореадоров и севильянки: предлагал сфотографироваться, встав позади манекенов; знакомый горе-аккордеонист терзал аргентинское танго Por una cabeza…[8]
На балконе все еще висел кронштейн с закрепленной на нем камерой, которая в течение многих лет записывала передвижение людей на площади. Теперь она была отключена, Элена перестала высматривать человека с изрытым оспой лицом, потому что увидела его на ролике рядом с сыном. Она чувствовала, что именно он скрывается под маской мексиканского рестлера, что тот, кого она столько лет ищет — или искала, и есть Димас. В ближайшие дни она снимет камеру, и ее балкон снова примет обычный вид, словно избавившись от старых шрамов.
Элена поставила лазанью в микроволновку и налила себе граппы. На этот раз она понравилась ей больше, чем в кабинете Рентеро. Она включила телевизор, надеясь наткнуться на одну из программ, в которых так называемые журналисты обсуждают жизнь так называемых звезд. Никчемная ерунда, способная только отуплять, но сейчас ей хотелось именно этого: выкинуть из головы все мало-мальски серьезные мысли. Она уставилась на экран и еще не успела понять, о ком речь (прежняя возлюбленная сына какой-то фольклористки, теперь связавшаяся с владельцем ресторана — внуком каких-то знаменитостей), как в дверь позвонили. Вообще-то Элена не принимала гостей, тем более незваных.
— Здравствуй, извини, что заявилась к тебе домой.
Перед Эленой стояла Мар Сепульведа, мать Ауроры и контактное лицо, указанное Айшей в больнице. Было заметно, что она постаралась приодеться: пестрая юбка, белая блузка, туфли вместо кроссовок.
— Как ты меня нашла? Как узнала, где я живу?
— Просто выследила. Я знаю, что это нехорошо. Можно я войду?
Элена пригласила ее тем же жестом, каким Мар Сепульведа впустила их с Сарате в свою маленькую квартирку на площади Касадор в Пан-Бендито. Усадила в гостиной и налила диетической колы.
— Вот у тебя действительно красивая квартира.
— Не жалуюсь, сливной бачок в порядке. Зачем ты пришла?
Когда Мар хотела говорить разумно, то с трудом подбирала слова, хотя они лились рекой, когда ее захватывали безумные теории о покушении исламистов, преследованиях со стороны властей или рекомендациях держаться подальше от проклятого Игнасио Вильякампы, которые она якобы получила по телевизору от ведущего новостей.
— Не знаю, заметила ли ты, — сказала она таким тоном, словно сообщала страшную тайну, — но у меня были проблемы с наркотиками: героин, кокаин, всего понемногу… Но сейчас я как стекло.
— Продолжай в том же духе.
— Это нелегко. Иногда очень хочется ширануться и отъехать, покончить со всем этим. Но знаешь, почему я этого не делаю?
— Почему?
— Из-за дочки. Когда-нибудь Аурора вернется домой, и пусть она увидит, что я теперь такая, нормальная, не ползаю на брюхе ради дозы. Раньше я срывалась постоянно, а сейчас уже семь месяцев держусь. Ей будет приятно увидеть меня такой.
Дети, разочаровавшие отцов, матери, не оправдавшие надежд детей… Негодяи с изуродованными оспой лицами, которые уводят вашего ребенка и отнимают у вас жизнь. Объективно говоря, Элена не успела ни разочаровать сына, ни разочароваться в нем. Но когда речь идет о твоем ребенке, трудно сохранять объективность.
— Поэтому я и прошу вас: найдите ее, пожалуйста! Пусть моя девочка увидит, что ради нее я готова на все!
— Я попробую.
— Правда? Я переспрашиваю потому, что многих просила помочь, но никто мне так и не помог.
Ее слова растрогали Элену. После ухода Мар она совсем расклеилась. И поняла, что не может сидеть дома. Снова одевшись, Элена отправилась в караоке. По случаю пятницы зал был забит: девчонки дружно пели Девушка Йе-Йе, компания парней — Желтый трактор. Элена не стала заказывать песен.
