До полуночи одна минута - Галия Сергеевна Мавлютова
* * *
– Товарищ капитан, разрешите? – вежливо осведомилась Алина.
Она слышала, как обращаются к Батанову провинившиеся оперативники, и решила скопировать чужой опыт. Эксперимент оказался неудачным. Официальное обращение вызвало у Батанова гнев, но он сдержался, лишь сердито сверкнул одним глазом. Может, и вторым сверкнул, но Константин Петрович стоял боком, и Алина видела его с одной стороны и с одним глазом.
– Константин Петрович, разрешите доложить? – невольно вырвалось у Алины, и она испуганно замолчала.
«Ещё решит, что я издеваюсь, – подумала Кузина, – а я нисколько не издеваюсь. Просто я не умею обращаться к руководству, как положено по уставу. Вообще-то умею, но у меня не получается. Как ему объяснить? Он всё равно не поймёт!»
– Говори!
Батанов старался не смотреть на Алину, чтобы не вырвались на свободу бушующие в нём эмоции.
Алина громко затараторила, перечисляя мельчайшие детали и подробности дела.
– Отставить! – загремел Батанов.
– Что? Что такое? – Она запнулась и уставилась на него, пытаясь понять, что не так сделала.
– Ты установила адрес сожительницы?
– Какой сожительницы? – удивилась Алина. Она даже рот приоткрыла, настолько сильным было удивление.
– Минаевской! Ты же сама говоришь, что у матери он не появлялся, а живёт у сожительницы. Откуда ты это взяла?
В этом месте батановского допроса Кузина впала в ступор. Если сказать, что ей привиделось, Константин Петрович немедленно отправит домой, и это в лучшем варианте – в худшем вызовет «скорую». А ей ничего не привиделось. Алина постаралась и вникла в тонкости уголовного дела. Данное явление называется прозрением. Батанову этого не понять.
– Из дела, – пробормотала Алина и согнулась под тяжестью вины.
– Ох, Кузина, намаялся я с тобой, сил нет никаких, – укорил Батанов, – меня жена скоро из дома выгонит из-за тебя. За какие грехи ты свалилась мне на голову? Меня опять в управление вызывают. На заслушивание. Что я им скажу?
– Скажите, чтобы подождали, – подсказала Алина и наткнулась на два огненных уголька. Это пылали глаза Батанова.
– Я скажу, Кузина, я им всё скажу! А сначала спрошу: зачем они направляют в отдел вертихвосток, от которых толку, как от свиньи карусель. Почему они ГСМ зажимают? Почему кадры сокращают? Сказать-то скажу и вопросы задам, только вот какие ответы получу – непонятно!
– Не нервничайте, Константин Петрович, я же не одна буду. Со мной Дима Воронцов дежурит, мне с ним не страшно.
– Ты бы послушала себя со стороны! Оперэсса! «Мне не страшно! Я не одна». Увольняйся, Кузина, пиши рапорт. Я его на заслушивание возьму. Меня поднимут, а я им бац – и твой рапорт на увольнение зачитаю.
– Это нечестно! Я, Константин Петрович, работаю, как проклятая. Дело изучаю. А сейчас пойду и установлю адрес этой, как её, сожительницы.
– Ну-ну, посмотрим!
В воздухе запахло угрозами и дисциплинарными взысканиями. Под потолком носились какие-то тёмные силы, заставлявшие людей забыть о том, что они люди.
– Я пойду, Константин Петрович?
Алина не дождалась ответа. Батанов с отрешённым видом формировал папку с документами, собираясь на очередное заслушивание. Кузина вышла, открыв дверь в нужную сторону. На сей раз бороться не пришлось.
«Кажется, я запомнила, в какую сторону дверь открывается, – подумала Алина, – видимо, привыкаю понемногу!»
* * *
Вторая половина дня последнего старого года прошла в сплошной суете. Сотрудники доделывали дела, звонили родным и близким, бегали по отделу с озабоченным видом. И работы не было, и отдых только мерещился. Равнодушно наблюдая за лихорадочными передвижениями личного состава, Алина всматривалась в свой внутренний мир. Внутри было спокойно и стабильно. В голове ни одной мысли. Клятва, данная Батанову, что Кузина непременно отыщет адрес сожительницы бандита Минаева, лежала глубоко на дне души. Алина понимала, что найти адрес она не сможет. Не было никаких предпосылок для осуществления этой вполне благородной цели. Кузина вернулась на рабочее место. Это уже не рабочее, а лобное место. Здесь состоится публичная казнь. Лейтенанта Кузину приговорят к высшей мере наказания. После того как отлетит голова, сотрудники отдела и оперативники устроят овации, как в Древнем Риме. Алина открыла вторую часть уголовного дела. Первая часть находится у следователя, вторая в оперативном сопровождении. На сегодняшний день сопровождение выглядит скромно, без затей и даже без макияжа. Оно грустит. Укус пиявки ещё не прошёл. Алина похолодела. А как же мама? Перед Новым годом совсем одна, без мужа, подруг и единственной дочери. Кузина набрала номер:
– Мам?
В коротком вопросе прозвучало больше, чем можно было сказать по телефону. И наедине не всегда получается спросить о сокровенном, а уж по телефону и подавно.
– Что, дочка? Как твоё личико?
– Да, ничего, аллергия прошла, только на шее пятнышко, как будто меня вампир укусил, – горько пошутила Алина.
– Может, забежишь на минутку? – спросила мама. – Я тебе ещё пиявочку поставлю.
– Мам!
Обе помолчали, ожидая, что разговор оборвётся сам собой.
– Ты не переживай, я приду после дежурства, – пробормотала Алина, изнывая от необходимости что-то говорить. Она не знала, что сказать родной матери. Слов не было.
– И ты не переживай! – рубанула мама. – Работай. Обо мне не думай. Я к соседке пойду. Кстати, она тебя видела с каким-то парнем. Спрашивает, не жених ли…
– А что, у нас соседка есть? – удивилась Алина. Она никогда не видела соседей. Ни разу. Никто и никогда к ним не заходил, не спрашивал соли, лука или пары яиц. Мама никогда не говорила о соседях.
– А как же без них? Соседи у всех есть. Без них никакой жизни нет. Они всё знают. Во сколько ты ушла, когда вернулась, во что одета, где пропадала. На то они и соседи.
– А как звать-то? – В голове крутилась какая-то мысль, ещё не сформировавшаяся, неясная, но приближающая Алину к разгадке.
– Кого?
Кузина разозлилась. Они разговаривают, как чужие. Обе не понимают друг друга. Нет связующей нити. Это дежурный звонок в пустоту.
– Да эту, соседку! Как её зовут? – она почти кричала.
– А-а, – протянула мать, – Татьяна Павловна. Она бывшая учительница. Когда-то красавицей была. А сейчас… Сейчас карга старая. Злая, как тысяча некормленых псов.
– Удивительно!
– Что в этом удивительного? Все стареют. И дурнушки, и красавицы. В старости все одинаковы.
– Мамочка, дорогая, любимая, прости меня за всё, если можешь! – заволновалась Алина.
Она приблизилась к разгадке. Ей хотелось как-то отблагодарить мать, сказать спасибо за всё, за то, что она у неё есть, за беспокойство, которое иногда причиняет родная дочь.
– За что мне
