Фридрих Незнанский - Гении исчезают по пятницам
Филя честно пытался разобраться в предмете исследований лаборатории. Однако же тщетно. То есть в принципе он понял, что Кропоткин со товарищи занимался замедлением света с помощью лазеров и что если все у них получится, то человечество ждет очередной прорыв в телекоммуникациях. Но что есть «прожигание спектрального отверстия», почему свет остановить нельзя, а его импульсы можно, и кому и зачем нужна фотонная group velocity, он не понял, как ни пыжился. А это означало, что беседовать с коллегами Кропоткина, выдавая себя еще за одного коллегу из далекой тмутаракани, не получится. Даже студентом или аспирантом прикинуться нельзя.
Филя решил выдать себя за журналиста, а для интервью выбрал наименее значительного сотрудника лаборатории аспиранта Анатолия Старостяка. На самом деле Агеева устроила бы и уборщица. В науке она, может, и несильна, но зато обо всех сплетнях и слухах, курсирующих по лаборатории, о ссорах, конфликтах и преференциях осведомлена всенепременно — на тетку с тряпкой мало кто обращает внимание. Однако вычислить ту нужную уборщицу оказалось делом непростым и долгим. А аспирант Старостяк поминался на сайте, и даже фотография его была помещена под авторефератом диссертации.
Старостяк оказался высоким импульсивным парнем лет двадцати пяти с довольно грубым, совершенно неинтеллигентным лицом и манерами под стать лицу. Он то молчал, словно не слыша вопросов, то вдруг начинал говорить невпопад, при этом отчаянно жестикулируя. Агеев выловил аспиранта вечером у выхода из института. Ждать пришлось долго. Очевидно, у Старостяка был ненормированный рабочий день или же он был трудоголиком, так или иначе, появился только в начале девятого вечера.
Филя шагнул ему навстречу, изобразив на лице радостное удивление:
— Вы Анатолий Старостяк? Аспирант Николая Николаевича Кропоткина? А я как раз хотел поговорить с кем-нибудь из вашей лаборатории и боялся, что пришел слишком поздно…
Аспирант некоторое время рассеянно хлопал глазами, не врубаясь, в чем дело. А Филя энергично потряс его руку и, панибратски обхватив за плечи, продолжил натиск:
— Я журналист. Хотел задать вам несколько вопросов. Вы не против? Давайте прямо сейчас, если вы, конечно, никуда не торопитесь.
— Я есть хочу, — вывернулся из объятий Старостяк.
— Отлично, я угощаю, — снова вцепился в него Агеев. — Где будем ужинать?
— Там за углом пиццерия.
Аспирант не скромничал: заказал себе килограммовую пиццу с курицей и грибами, салат из рапанов, на десерт кусок шоколадного торта и литр кока-колы. Филя безропотно расплатился, стараясь не думать, окупится ли аппетит Старостяка информацией, которую удастся из него выжать. Себе Агеев взял чашку кофе и, не торопясь форсировать разговор, наблюдал, как аспирант стремительно подчищает тарелку за тарелкой. Ел он, как будто неделю не держал во рту и маковой росинки. Наконец покончив с тортом, Старостяк вытер губы мятым носовым платком, достал столь же мятую пачку «Тройки» и закурил:
— Так чего вам надо и на кого работаете?
— Я работаю на радио, — улыбнулся Филя. — Один мой коллега…
— А! Жирный такой, волосатый?! — взревел аспирант, так что народ за соседними столиками начал оборачиваться. — Так шеф его послал! И вы идите туда же, ясно?!
Он попытался встать, но Филя поймал его за руку и силой вернул на стул:
— Я, между прочим, заплатил за ваш ужин, так что будьте любезны хотя бы выслушать меня! — Сыщик даже не рассчитывал, что просто упоминание Эренбурга, даже без называния фамилии, вызовет такую бурную реакцию. — Так Константин Эренбург, значит, встречался с профессором Кропоткиным?
— Подумаешь, ужин, — буркнул под нос Старостяк. — Пришлите мне счет, оплачу с зарплаты.
— Я спросил: они встречались? — напомнил Агеев.
— Так вот, значит, как вы добываете свою долбаную информацию! Напоить, подкупить. Что ж вы мне телку еще не предложили? — гнул свое аспирант.
— Кончайте нудить. Эренбурга избили до полусмерти, он в реанимации, Кропоткин умер. Я бы поговорил с ним и не отнимал бы вашего драгоценного времени…
— Так ему и надо! — оскалился Старостяк.
— Кропоткину?
— Эренбургу вашему! Не фиг лезть, куда не просят. От вас, журналистов, только вред!
— А поподробнее можно?
— Чего — поподробнее?
— Какой вред от Эренбурга, например? Вы в курсе, о чем он разговаривал с Кропоткиным?
— Я впахивал как проклятый! — Аспирант пропустил вопрос мимо ушей и, прикурив новую сигарету, нервно затянулся. — Мы все впахивали, как проклятые! Пять лет… Целых пять лет! А теперь все коту под хвост. Накрылся мой дисер. Тема накрылась. Кому я нужен без руководителя?
— Да. Я понимаю, — кивнул Филя. — К сожалению, Николай Николаевич скончался. Такая нелепая, неожиданная смерть…
— Вот именно, что нелепая! — рявкнул Старостяк.
— Что вы имеете в виду?
— А вы?!
— Ну… я хотел сказать, что все случилось так неожиданно…
— Это для меня неожиданно! А для кого-то ожиданно. Очень даже ожиданно!
— Я не понимаю…
— А вам и не надо. Чего вы вообще ко мне привязались? Что за интервью вы хотите у меня взять? Кому оно интересно?
— Подождите, — попросил Агеев, — вы только что сказали, что кто-то рассчитывал на смерть профессора Кропоткина, я правильно понял?
— Рассчитывал! Подстроил! Спровоцировал! Убил! Какая теперь разница?!
— Э-э нет, разница есть, и очень большая разница. Вы в этом уверены?
— Пять лет… Целых пять лет! — снова заладил свое Старостяк. — И все полетело к черту…
— Надеюсь, Эренбурга вы в смерти профессора не обвиняете?
— Да при чем тут ваш Эренбург?! Чхал шеф на вашего Эренбурга. И послал его без малейшего нервного напряжения. Это враги!
— Какие враги? — Филя не мог решить для себя: Старостяк — псих, свихнувшийся на своих лазерах и теперь панически боящийся остаться без работы и диссертации, или действительно знает что-то такое о смерти Кропоткина, о чем остальные не догадываются.
Старостяк молча курил, думая о своем.
— Какие враги? — повторил сыщик. — Научные конкуренты? Кто-то из сотрудников подсиживал, хотел занять его место? Что-то личное? — Аспирант молчал, а Филя все извергал из себя вопросы: — Как можно спровоцировать инфаркт? Убить так, чтобы никто ничего не заподозрил? Кто-то уже воспользовался смертью Николая Николаевича?..
— Если бы я знал как! Если бы знал кто! Задушил бы собственными руками! — наконец очнулся Старостяк. — А если вы посмеете трепать имя шефа в вашей вонючей газетенке, я…
— Ни слова, ни полслова, — пообещал Агеев. — Но если вы что-то знаете, вам лучше обратиться в милицию.
— Как же вы меня достали, а! Шагайте к своему Эренбургу, его и спрашивайте!
— Я же сказал, он был избит на улице за два дня до смерти Кропоткина и до сих пор не пришел в сознание.
— А мне плевать! Я понятия не имею, зачем он приходил к шефу…
— Когда он приходил?
— Числа двадцать пятого, не помню я точно. И знать не хочу, почему он спрашивал про Джонсона. Николай Николаевич думал, что это очередной популяризатор с радио для дебилов: «А сейчас мы вам расскажем, есть ли жизнь на Марсе и как устроен телефон»…
— А кто такой Джонсон? — Филю даже пот прошиб от волнения: тот самый Джонсон со схемы!
— Вы меня угостили, но вы меня не купили! — Аспирант вскочил, опрокинув стул и окончательно перепугав посетителей за соседними столиками. — Я вам скажу то же, что шеф сказал вашему коллеге: идите в задницу! И вы правы, я пойду в милицию, пусть они разберутся, с какой стати ваш Эренбург советовал шефу быть поосторожнее? Чего такого должен был шеф бояться? Уж не инфаркта ли?
Денис Грязнов
Сергей Сильвестрович Беспалов был похож на меньшевика, какими их любили изображать в советских фильмах о революции: растрепанная седая шевелюра, козлиная бородка, нервическое подергивание головы, от которого с крючковатого носа академика постоянно сваливалось пенсне. Он водружал его обратно, снова тряс головой, оно снова сваливалось, а он его опять надевал. Из-за рассеянного взгляда казалось, что семидесятилетний Сергей Сильвестрович давно утратил связь с реальностью и либо безвозвратно витает в неких эмпиреях, либо впал в глубокий маразм, что по большому счету, наверное, одно и то же.
Однако первое впечатление оказалось обманчивым, и, когда дело дошло до разговора, Беспалов проявил полную адекватность. Более того, прекрасную реакцию и завидное остроумие.
— Я не отниму у вас много времени, — сразу извинился Денис, понимая, что у академика наверняка есть множество гораздо более важных и интересных дел, нежели беседы с частным детективом. — Но Эренбург в коме, и мне приходится разговаривать со всеми, с кем он встречался в последнее время, работая над репортажем. А разговор с вами особенно ценен, так как Эренбург пришел к вам как к эксперту, человеку с обширными знаниями о современной российской науке и наших ученых, причем встречался с вами буквально за день до нападения на него…
