Евгений Сухов - Академия воровского дозора

Джонатан снял парик, отодрал тонкие аккуратные усики и, положив их в пакет, вышел из подъезда. Его никто не преследовал. Все было как обычно.

Через минуту он сделался частью улицы. Солнце припекало так, будто объявило всему человечеству войну. Единственная возможность выжить в этой беспощадной битве – это расположиться в густой тени летнего кафе.

Вытащив телефон, он нажал на цифру «один».

– Все сделано, мистер Уайт.

– Хорошо. Давай возвращайся. Тут для тебя есть небольшое дельце.

– Понял, прибуду в Лондон ближайшим рейсом.

На углу дома с работающим двигателем его ждал «Пежо». Открыв дверцу, он плюхнулся в кресло рядом с Гарри и бросил:

– Все, поехали!

– Куда?

– В аэропорт.

Глава 5

Психиатрическая экспертиза, или Оружие оформляй на утилизацию

Месяцем ранее

Полицейский «уазик» выехал за территорию отделения и покатил по широкому проспекту. Старший лейтенант Якимов Валерий, уставившись в окно, внимательно наблюдал за прохожими. Сумерки – самое скверное время суток. Реальность, столь отчетливо различимая днем, в вечернее время пропадает, заменяясь полутенями, и поди разберись, где правда, а где проступает откровенная ложь, где честный гражданин, а где всего лишь маска, за которой скрывается заматерелый преступник.

Взять хотя бы вчерашний день. Едва заступил на дежурство и сразу увидел, как из крупного жилого массива выходит человек с большим телевизором в руках. В дневное время на него вряд ли кто обратил бы внимание: может, переезжает куда, а может, несет его в ремонт. А вот вечером на подобную транспортировку смотришь совершенно под другим углом, и первое, что приходит на ум, – это «домушник», выносящий из квартиры украденные вещи.

Подозрительного гражданина немедленно задержали для выяснения личности, но вскоре выяснилось, что он обыкновенный учитель истории, относивший лишний телевизор в качестве благотворительной акции знакомой пенсионерке. Почему в столь позднее время? Потому что днем он постоянно в школе, а после работы ведет секцию плавания у трудных подростков. Хорошо, что сгоряча не заперли учителя в «обезьянник», где тот пробыл бы до следующего утра. Хотя для воспитательной меры оснований было предостаточно: слишком энергично возмущался на свое задержание, даже оттолкнул от себя сержанта. Перед ним извинились и отпустили…

Но Якимов в отличие от большинства коллег ночные дежурства любил. Для него они протекали без особых трудностей, может быть, потому, что он в какой-то степени научился воспринимать себя со стороны, и сцены с собственным участием – задержание, дознание – виделись как калейдоскоп интересных происшествий, где он был не только главным действующим лицом, но и режиссером постановки.

Со сгустившимися сумерками заметно поменялось качество прохожих. Рабочий люд и семейные разбрелись по домам, и на улицах появилось много молодежи, что вносила в ночной город собственный темперамент, отчего он выглядел тревожным и в какой-то степени опасным.

Якимов Валерий был старшим группы и воспринимал свою работу как некую данность, не худшую и не лучшую из всех, – кому-то ведь нужно вытряхивать грязь из переполненных кабаков и делать улицы более чистыми. Так почему же не ему?

По району они кружили уже более часа, но ничего особенного не происходило. Горожане словно дружно взялись за ум: никто не дебоширил, не выставлял жену с детьми на улицу, не устраивал потасовок, не совершал краж и ограблений, а также прочих правонарушений, что могли бы изрядно подпортить картину с раскрываемостью преступлений или негативно отразиться на облике района. Конечно, можно допустить, что кто-то действительно отказался от прежнего образа жизни, но чтобы перевоспиталась половина города за прошедшие трое суток – никогда! А потому следовало продолжать патрулирование и дожидаться случая, пока кто-нибудь не подерется или в пылу личной неприязни не проломит обидчику голову.

– Вот ты скажи мне, Валера, – неожиданно прервал молчание тридцатипятилетний старший сержант Романчук, сидевший на заднем сиденье. – Почему он со мной так разговаривает? Мы ведь с ним в одном дворе росли. Большими друзьями были!

– О ком это ты? – спросил Якимов, повернувшись к сослуживцу.

– О Брынчуке.

– А что такое?

– Я ему говорю: «Привет, Егор…» А он знаешь, что мне отвечает?

– Ну?

– «К офицерам следует обращаться по званию». Настоял, чтобы я обратился к нему по всей форме.

– Как-то некрасиво получается, – сдержанно согласился Якимов. – Вы ведь вместе начинали служить.

– Я даже раньше него пришел в полицию. Потом он в академию поступил, до майора дослужился. А я вот все в старших сержантах хожу… И что же получается? Дружбе конец?

– А была ли в таком случае дружба? – пожал плечами Валерий.

– Тоже верно… Была ли?

Майора Брынчука, как и многие в отделе, Якимов недолюбливал. Начинал он с сержанта постовой службы и за короткое время сумел дослужиться до майора, многие предполагали, что на следующий год он, скорее всего, возглавит отдел после ухода на пенсию нынешнего начальника.

Секрет столь стремительной карьеры был прозрачен – Брынчук удачно женился на дочери заместителя мэра, который и занялся продвижением зятя по служебной лестнице. Все началось с того, что поначалу Егор охранял дом высокопоставленных чиновников и незаметно влюбил в себя дочь чиновника, которая вскоре не представляла себе жизни без объятий сержанта полиции Брынчука. Так что в одночасье на него свалились большая любовь, красавица жена, а в качестве бонусов – отдельная квартира в престижном районе и навороченный внедорожник, подаренные тестем на свадьбу.

Стремительная карьера воспринималась как должное – негоже зятю заместителя столицы бегать за жуликами со свистком в кармане и подбирать по подворотням бродяг и алкашей.

Так что Егор Брынчук был одним из немногих людей, у которых, куда ни глянь, – всюду хорошо!

– Помню, я как-то хотел у него до зарплаты тысячу рублей одолжить, – продолжал Романчук (было похоже, что обида приперла его всерьез), – и что, думаешь, он мне ответил?

– Отказал? – вяло отреагировал Якимов, заранее предвидя ответ.

– Не то слово! А ты, говорит, у алкашей лучше мелочь из карманов выгреби, чем у своего начальства до зарплаты клянчить…

– Так и сказал?

– Мне перекреститься, что ли?

– Не надо, – усмехнулся Валерий.

– Вот я и думаю, что же так паскудно устроена эта жизнь? Пашешь как черный вол, а концы с концами свести не можешь. Жене хотелось бы обнову справить, третий год в одном платье ходит. Дочь обижается, что в фонд класса деньги задерживаю. Там у них в школе вечно какие-то мероприятия происходят, так что без поборов никак! Ипотеку, будь добр, оплати. А ведь еще нужно есть и пить, как-то одеваться, – яростно принялся перечислять Романчук, загибая пальцы. – А другим просто падают откуда-то сверху все эти блага. Матушка моя говорит, что таким людям сам черт в кашу серит! Им уже и не надо ничего, а он им все подкладывает и подкладывает.

– Геныч, соглашусь с тобой, – уныло отозвался Якимов. – Так оно и есть.

– У меня к таким людям просто какая-то классовая ненависть просыпается. Хоть за вилы берись, чтобы все это дерьмо поменять! Вот мы сейчас должны проституток с точек разгонять да всякую грязь с улиц собирать, а они в кабаках элитные виски попивают.

– Знаешь, это жизнь так устроена – как ни старайся, как ни вылезай из кожи, а все равно отыщется какой-то человек, который будет удачливее тебя, богаче, чем ты. Так что к таким вещам следует относиться философски. И заниматься тем делом, что предначертано судьбой, – возразил Валерий Якимов. – Давай свернем на Болотную, в последнее время оттуда к нам нехорошие сигналы поступают.

С широкого проспекта, утопавшего в ярких огнях ночных заведений и освещенных витрин, свернули в переулок, тускло подсвеченный уличными фонарями. Где-то в середине переулка стоял «Мерседес» с открытой дверцей. Свет в салоне освещал полноватую фигуру водителя, откинувшегося на кресло.

– Вот скажи, чем этот хмырь лучше нас? – продолжал негодовать Романчук. – Почему он ездит на шикарном «мерине», а я на проржавленной «Ладе»? Может, он умнее, красивее, лучше меня? Откуда такая несправедливость берется? Или он знает какое-то заветное слово?

– Послушай, Романчук, это в тебе зависть клокочет, – сдержанно заметил Якимов. – Мы его не любим уже потому, что он разъезжает на крутой тачке, пьет дорогое вино и приводит в свою шикарную квартиру девочек, на которых мы даже глаз не смеем поднять.

– В твоих словах есть сермяжная правда, – с грустью согласился Романчук. – Но я все-таки хочу тебе заметить, что жизнь скверно устроена, согласись!