Элизабет Джордж - Без единого свидетеля
— У вас нет ни единой улики, чтобы выдвигать подобные обвинения, — сказал Робсон. — И я предлагаю вам покинуть мою квартиру незамедлительно.
— Да что вы говорите? — делано удивилась Барбара. — Уинни, доктор хочет, чтобы мы ушли.
— Боюсь, это никак невозможно, Барб. Без его ботинок мы никуда не уйдем.
— А, точно. Между прочим, на месте преступления осталось два ваших следа, доктор Робсон.
— Даже сто тысяч следов ничего бы не значили, и вам это прекрасно известно, — заявил ей Робсон. — Как по-вашему, сколько людей ежегодно покупают одинаковую обувь?
— Миллионы, наверное, — сказала Барбара. — Но только один из них оставил свой след рядом с телом — мы сейчас говорим о Дейви, доктор Робсон, — под ногтями которого обнаружена ДНК. Это будет ваша ДНК, я полагаю. Не зря же он так славно вас поцарапал. Да, и ДНК кошки тоже, кстати. Это тоже пригодится. Так что вам будет очень трудно отговориться от причастности к этому убийству. — Она подождала, какой окажется реакция Робсона, и дождалась: его адамово яблоко дрогнуло. — Вам будет интересно узнать, что на теле Дейви найден кошачий волос, — сказала она. — Когда мы свяжем его с маленькой горластой Мэнди — о, эта сиамская штучка поднимает просто адский вой, когда хочет пить, — вам конец, доктор Робсон.
Робсон молчал. Отлично, думала Барбара. У него оставалось все меньше и меньше аргументов. Да, он подстраховался, подбросив следствию подкорректированный портрет убийцы, а когда поменял «Колосс» на МИМ, то вместо имени назвал Барри Миншоллу лишь номер двадцать один шестьдесят. Но на фирменном бланке психиатрической клиники для преступников, в самом его верху, был указан телефон, заканчивающийся на эти четыре цифры: два, один, шесть и ноль. Чтобы дозвониться до клиники, легковерные инспекторы Тупицы (а именно они, по убеждению доктора Робсона, работали в столичной полиции) должны были набрать именно их.
— Двадцать один шестьдесят, доктор Робсон, — сказала она. — Мы попросили Барри Миншолла, известного вам как Снежок, некоторое время пожить в участке на Холмс-стрит. И недавно навестили его там, чтобы показать вот это. — Она положила перед ним фотоснимок Робсона и его матери, который обнаружила в квартире Эстер Робсон. — Наш Барри — то бишь ваш Снежок, помните? — вертел его и так и сяк, но все равно приходил к одному и тому же выводу. Это тот самый парень, которому я сдал с рук на руки Дейви Бентона, так он нам говорит. И было это в гостинице «Кентербери», что на Лексем-гарденс. Кстати, на карточке регистрации должны сохраниться очень интересные отпечатки пальцев, а администраторы будут только рады…
— Нет. Послушайте меня. Я не…
— Ну конечно. Я так и знала, что вы не…
— Вы должны понять…
— Замолчите, — сказала Барбара.
Она рывком встала из-за стола, не желая больше находиться с ним рядом, и вышла из кухни. Удовольствие зачитать Робсону его права она предоставила Уинстону Нкате. После чего отвратительный негодяй был арестован.
Сначала Он смотрел с другой стороны улицы. Пока Он ехал сюда, прошел дождь, и теперь свет уличных фонарей перед больницей отражался на тротуаре. Он рассыпался на золотистые сполохи, и если прищуриться, то можно было подумать, что в город вернулось Рождество: золото отраженного света и красные стоп-сигналы проезжающих мимо машин.
«Да только Санта-Клаус не приходит к ничтожным людишкам вроде тебя, даже не мечтай».
Он застонал сквозь зубы. Он проделал все необходимые действия с языком, создавая давление на барабанные перепонки. Клик-клик. Снова в безопасности, червя нет. Он снова мог нормально дышать. Тот, кто ведет себя нормально, и есть нормальный.
Репортеры покинули свой пост, увидел Он. И разве это не чудесно? Разве это не признак того, что все предопределено свыше? Происшествие все еще оставалось сенсацией, но теперь о нем можно было писать издалека. Или подробнее остановиться на основных действующих лицах. Потому что о недвижном теле на больничной койке много не напишешь. Мы находимся перед больницей Святого Фомы, на такой-то день после трагедии, жертва все еще лежит в палате, так что мы возвращаемся в студию, чтобы послушать прогноз погоды, который для широкой публики куда интереснее, чем эта чушь, так почему бы, черт возьми, вам не дать мне новое задание, пожалуйста. Или что-то в этом роде.
Но для Него ситуация была бесконечно увлекательной. События складываются таким образом, чтобы снова и снова показать миру: превосходство дается не только по рождению. Превосходство — это еще и чудо точного выбора времени, достигнутое благодаря воле уловить момент. А Он — бог моментов. Более того, Он создает моменты. Это качество, помимо многих других, отличает Его от остального человечества.
«Так ты думаешь, будто ты особенный? Ты так думаешь, дрянь?»
Он снова нажал языком на нёбо. Клик, еще раз клик. Ослабить давление, чтобы проверить…
«Отойди от него, Шарлин. Господь свидетель, ему пора выучить урок, потому что особенные люди — это те, кто делает что-то особенное, а он, он сделал хоть что-нибудь за всю свою ничтожную жизнь… Я сказал, отойди от него. Да что ты мне суешь, кому это надо? Отвяжитесь вы от меня, оба. Убирайтесь отсюда, чтобы я вас не видел!»
А Он видел будущее. Оно лежало перед Ним в блестках золота, падающих с больничных фонарей. Они падали, и один из них, Его противников, тоже пал. Он был разбит. Уничтожен. Один из них был раздавлен: его скорлупа сначала треснула, а потом рассыпалась на сотни обломков. И раздавил это яйцо Он, всего лишь наступив на него ногой. Он и никто другой. Смотрите на Меня теперь. Смотрите. На. Меня. Теперь. Торжествующий крик рвался из Его груди, но это было опасно. И столь же опасно было соблюдать молчание.
«Внимание? В этом все дело? Ты хочешь внимания? Сначала нужно стать личностью, и тогда получишь столько внимания, сколько влезет, раз тебе так хочется».
Он легонько ударил Себя кулаком по лбу, чтобы воздух изнутри надавил на уши. Клик-клик. Если Он не будет осторожен, червь съест Его мозг.
По вечерам, перед тем как заснуть, Он приучил себя затыкать все отверстия в Своем теле, опасаясь вторжения червя: вату в уши и ноздри, пластырь поверх заднего прохода и на конце члена. Но не дышать Он не мог, и это стало слабым местом в предпринятых профилактических мерах. Червь проник в Него с воздухом, который попадает в Его легкие. Из легких он вполз в Его кровеносную систему и плавал в ней, как смертоносный вирус, пока не попал в череп. Там он засел и стал грызть, и нашептывать, и грызть.
Идеальные противники. Вы и Я, и кто бы мог подумать, когда все только начиналось? Червь пожирает слабого, но Он… Он выбрал достойного оппонента для борьбы за превосходство.
«Вот что, значит, ты напридумывал о себе, мелкий гаденыш?»
Черви едят. Они больше ничего не умеют делать, это их предназначение. Они действуют исключительно инстинктивно, а их инстинкт приказывает им есть, пока они не превратятся в мух. Мясных мух, трупных мух, комнатных мух, навозных — неважно каких. То есть Ему нужно лишь переждать период питания червя, а потом он улетит и оставит Его в покое.
Только нельзя исключать возможность, что вот именно этот червь не был аберрацией. Такое ведь может быть. Вдруг это существо никогда не расправит крылья, а в таком случае Он никогда не избавится от него.
Но Он не потому приступил к свершениям. И совсем не из-за этого Он здесь, напротив больницы, стоит тенью, ожидающей, когда ее растворит свет. Здесь Он потому, что должна произойти коронация, и произойти скоро. Он проследит за этим.
Он пересек улицу. Это было рискованно, но Он был готов пойти на риск. Показать Себя означало бы нанести во времени и месте первую метку Своего превосходства, и Он хотел сделать это: приступить к вырубанию истории в камне сегодняшнего дня.
Он вошел внутрь. Он не искал противника и даже не пытался найти помещение, в котором тот находится. Если бы Он захотел, то мог бы пройти туда с легкостью, но не в этом состояла цель Его прихода.
В час, когда ночь еще не уступила утру, в больничных коридорах почти не было людей, а те, кто были, даже не видели Его. И тогда Он понял, что Он невидим для людей — как невидимы боги. То, что Он перемещается среди обычных людей и может в любой момент сразить их насмерть, неопровержимо доказывает, кто Он есть и всегда будет.
Он дышал. Он улыбался. Червь безмолвствовал в Его мозгу.
Превосходством обладает тот, кто им обладает.
Глава 31
Прошла ночь, утро сменилось днем, а Линли все сидел рядом с ней. На протяжении этих часов он пытался отделить ее лицо — такое бледное на подушке — от того, чем она теперь стала, от тела, до состояния которого она была низведена. Этим он хотел убедить себя, что он смотрит сейчас не на Хелен. Хелен больше нет. В тот миг, когда для них обоих в жизни все изменилось, она исчезла. Та Хелен, которую он знал, покинула конструкцию из костей, мышц, крови и тканей, и после нее осталась не душа, которая определяла ее, а только субстанция, которая ее описывала. И одна эта субстанция не была и не могла быть Хелен.
