Презумпция невиновности - Анатолий Григорьевич Мацаков
— Вы об этом следователю говорили?
— Меня сам прокурор допрашивал, я ему все и выложил, что видел. Но он заносить в протокол мои показания не стал, дал мне понять, что они в какой-то степени компрометируют первого секретаря райкома, что преступник уже задержан и сознался в совершении убийства, а от меня требуется только одно — назвать точное время приезда на базу Голубева. Предупредил, чтобы во избежание крупных неприятностей я помалкивал о встрече Голубева с Генкой. Но когда ко мне пришел майор Благовещенский, я рассказал ему о событиях того вечера, собственноручно изложил все это на бумаге...
— Придется это сделать еще раз, Петр Ильич, — я достал из дипломата стопку бумаги.
— Да вы заполните сами протокол допроса, а я подпишу.
— Я же предупредил вас: не имею права допрашивать...
— Вот уж эта юридическая казуистика! — Атрощенко забрал у меня бумагу, достал из кармана авторучку. — Что ж поделаешь: надо — так надо!
— Вот именно, Петр Ильич, надо для установления истины.
— Не дурак, соображаю, что к чему.
Через несколько минут он протянул мне густо исписанный лист бумаги, сказал:
— Мой посильный вклад в дело установления истины.
4
Пока добирался до дому Кулагиной, над городом сгустились сумерки, улица, по которой я шагал, напоминала деревенскую — незаасфальтированная, без тротуаров, скользкая от грязи, с лужами на проезжей части. Вдоль нее тянулись деревянные дома с дощатыми заборами и палисадниками. По обочинам росли старые тополя и вербы, за заборами виднелись верхушки садовых деревьев.
Нужный мне дом стоял в самом конце улицы, на берегу небольшого, напоминающего обыкновенную лужу озерка, в котором плавали гуси и утки, а на противоположном, обсаженном вербами берегу двое мальчишек удили рыбу.
Едва я открыл калитку, как с веранды скатилась пушистая собачонка и с хриплым лаем бросилась ко мне. Я присел на корточки, хлопнул себя по колену, приказал:
— Тяпа, ко мне!
Собачонка, видать, не ожидавшая такого нахальства от незнакомца, резко затормозила, ткнулась задом о землю, присела и с тревожным недоумением уставилась на меня темными горошинками глаз. Мое поведение явно сбивало ее с толку; на всякий случай она еще раз тявкнула и тут же нерешительно вильнула хвостом.
На крыльце, запахивая на груди халат, появилась невысокая, полная женщина с цветастой косынкой на голове, из-под которой торчали накрученные на белокурые волосы бигуди. Ответила на мое приветствие, спросила низким грудным голосом:
— Интересно, чем же вы обескуражили мою Тяпу и откуда знаете ее кличку? Она во двор никого не пускает. А тут вон как смотрит на вас! Словно узнает в вас старого приятеля и в то же время боится ошибиться.
— Что ее кличка Тяпа, я не знал, но так сейчас называют каждую третью собаку. Что же касается обращения с четвероногими друзьями, то у меня есть опыт — десять лет в квартире жил Пушок. Месяц назад похоронил его — попал под машину.
— Тоскуете по нем?
— Тоскую. Разумный был пес.
— Я тоже к Тяпе привязалась. Вдвоем мы с ней в доме остались. Старушка она уже у меня. И умница. Смотрите, как преданно на вас уставилась. Чем-то вы приглянулись ей. Обычно она даже близких мне людей не особенно жалует, а тут... Прямо-таки чудеса!
Контакт со свидетелем был установлен легко, и я подивился этой легкости. Но по опыту знаю, что такие контакты непрочны, держатся на волоске: пока речь идет об отвлеченных предметах, свидетель держится непринужденно, свободно отвечает на вопросы, но стоит только переключиться на интересующую тебя тему, как свидетель сразу же замыкается в себе — люди, как правило, не испытывают особого желания становиться участниками уголовного процесса. И тут очень важно осторожно, исподволь перевести разговор в нужное тебе русло. В том, что Марина Михайловна Кулагина ценный для меня свидетель, я не сомневался, рассуждал так: Валька был близок с нею, значит, ей есть о чем рассказать мне, если, конечно, она захочет быть со мною откровенной. Тут важно не наделать ошибок, не переборщить при переходе к цели визита. И я, стараясь придать голосу непринужденность, предложил:
— Давайте знакомиться. Полковник милиции Синичкин Игорь Иванович.
Реакция была для меня неожиданной: женщина почему-то смутилась, потупилась, в серевших сумерках я даже заметил, как порозовели ее щеки. Но это длилось какое-то мгновение. Она тут же вскинула на меня смеющиеся глаза и вдруг схватила меня за плечи, слегка встряхнула, засмеялась. Я оторопело смотрел на нее. Она толкнула меня в грудь, сказала:
— Так вот ты каким стал, Игорь! Чего смотришь? Не узнаешь? Да Марина я! Марина Подольская!..
Теперь настала очередь смутиться мне.
— Извини, Марина, не узнал. Когда мне назвали тебя, я даже и подумать не мог, что речь идет о моей школьной подруге...
— Фамилия моя тебя сбила с толку. Кулагина я по мужу. Умер он пять лет назад. Есть дочь. Закончила пединститут, работает в Могилевской области, у нее уже двое сыновей. Муж — директор той же школы. А чего мы стоим во дворе? Заходи в дом...
Тяпа, постоянно оглядываясь на нас, с визгом бросилась к распахнутой веранде. Поддерживая меня под руку, Марина шла рядом, тихо говорила:
— А я малость приболела, неделю уже бюллетеню. Когда женщине перевалило за полсотню, хвори тут как тут... Не думала и не гадала, что навестишь меня. О том, что ты здесь, я сегодня узнала. Иван Клименков позвонил, интересовался, не был ли ты у меня. Я еще удивилась: «С какой стати он придет?» Как ты живешь? Ведь не виделись со школьного выпускного вечера! Как работа, семья, дети?.. Впрочем, успеем еще наговориться, — прервала она себя и посторонилась, пропуская меня в дверь.
Дом состоял из трех небольших комнат, обставленных скромной, видать, местного производства мебелью. Марина усадила меня в кресло, предупредила:
— Поскучай малость один, пока я приготовлю ужин.
Прихватив висевшее на спинке стула полотенце, она скрылась за дверью кухни. Тяпа нерешительно приблизилась ко мне, села у моих ног, помахивая по ковру хвостом. Потрепал ее за ухо, она доверчиво положила ко мне на
