Андрей Кивинов - Высокое напряжение

Паша постучал пальцем по кухонному столу. Жест был убедителен и дополнительных комментариев не требовал. Встав с табуретки, Гончаров ногой задвинул ее под стол и по узкому коридору направился к двери.

– Да, вот еще… – как бы вспомнив, вдогонку произнес Николай Филиппович. Паша обернулся.

– Я вспомнил, как его звали. Кличку вспомнил «Череп». И еще…

– Ну?

– Когда мы поругались, здесь, на кухне, он вытаскивал из кармана нож. Такой необычный, как веер раскладывается. С красной ручкой.

ГЛАВА 9

Мужик поднял взлохмаченную, месяца два нечесаную голову и тупо заглянул в исписанный лист протокола.

– Читай. – Казанцев бросил на бланк ручку. – Что не понравится, скажешь.

Мужик трясущимися пальцами поставил подпись-закорючку, даже не взглянув на текст.

– Все равно ни фига я не помню. Пишите как надо. Дай закурить лучше.

Костик бросил на стол пачку сигарет.

– Помнишь ты все, родной, помнишь. А на плохую память теперь поздно списывать. Ты мне так объясни, без бумаг. Зачем?

Мужик поежился.

– Не знаю. По-пьяни.

– Это слабый аргумент. Было уже.

– А что теперь-то? Пишите как надо.

– Да напишем, напишем. Я тебя понять не могу. Вроде не «баклан», вроде не блатной. Пьяница тихий. Да и повода не было. Что ж тогда?

– Просто так, значит…

Костик больше не стал терзать мужика бесполезными вопросами. От его вопросов человек не оживет. Ни тот, ни этот. Они оба уже мертвы.

Он молча кивнул сидящему на дверь и поднялся со стула.

– Пошли.

Мужик потер руками покрасневшие после недельного запоя глаза и заковылял из кабинета в камеру. Казанцев, сдав его дежурному местного отделения, вернулся собрать разбросанные по столу бумаги.

На баланс группы можно было записать раскрытую «мокруху». Хотя какой там к чертям кошачьим баланс… Только для цифр на оперативном совещании. Стремно, жизнь оказывается может измеряться процентами. Минуточку, минуточку, просим не путать – не жизнь, а раскрываемость убийств. Это разные вещи.

Так-то, конечно, так, да только тому дядьке, что лежит сейчас в подъезде, по большому счету уже все равно, какой там процент раскрываемое-то. Он бы сейчас предпочел сидеть в своей квартире живым-здоровым и попивать пивко. Ну, или «Херши-колу». Без всяких процентов.

Костик скрепил листы и отнес дежурному для передачи следователю прокуратуры, который вместе с экспертом все еще осматривал место происшествия.

Два часа назад задержанный мужик вышел на лестницу своего дома из загаженной квартиры взглянуть на мир Божий после недельного «штопора». На свою беду в этот самый момент в подъезде находился сосед, ремонтировавший почтовый ящик. Дальше и объяснять не стоит. Слово за слово, что-то там кому-то не понравилось, сейчас уже не выяснишь. В итоге ныне арестованный, но живой оглушил свободного, но мертвого, а когда тот упал, опустил на его голову тридцатикилограммовый вентиль, валявшийся у входа в подвал.

Задержан он был на месте преступления соседями, сопротивления не оказывал и просьб выпустить его не высказывал.

Раскрывать в этой истории было нечего. «Бытовуха». Убийство без причин. Просто так.

Ароматный запах шавермы – арабского сэндвича – защекотал ноздри. Белкин не успел пообедать, организм требовал удовлетворения.

Вовчик открыл кошелек, оглянулся на киоск, разглядел цену и со вздохом сунул бумажник обратно в куртку. Денег хватало на тощий бутерброд с каменным сыром в привокзальном буфете. Ладно, говорят, голодание полезно. Петрович в таких случаях закусывает «беломорным» дымом. Белкин не курил, боясь испортить дыхалку, без которой на футбольном поле делать нечего.

Он потолкался среди пассажиров, сходил посмотреть на публику возле табло, послушал болтовню и, ничего полезного не высмотрев и не выслушав, направился в пикет милиции, чтобы переговорить с местными вокзальными операми.

С Московским вокзалом у Вовчика были связаны неприятные воспоминания. Примерно год назад, еще работая в территориальном отделении, он со своими операми задерживал здесь одного товарища, совершившего разбойное нападение на квартиру и сматывавшего удочки из города на поезде. Товарищ был «гастролером», его фотографии у ребят не было, поэтому они ориентировались по приметам, полученным от потерпевшей.

Одной из примет, если это можно назвать приметой, было обилие чемоданов и коробок с ворованным шмотьем и аппаратурой. Но товарищ оказался не дурак или заподозрил какой-то подвох. Он не потащил сам чемоданы на платформу. Он попросил сделать это двух дурочек, которых подклеил в вокзальном ресторанчике. А когда поезд тронулся, на ходу заскочил в вагон.

Оперы, прозевав товарища, бегали по платформе в полной растерянности, не зная, что делать. Все, кроме Белкина, который, заметив прыгнувшего дядьку, сразу врубился в произошедшее и тоже успел заскочить на подножку уходящего поезда.

В вагоне, с помощью пистолета, матюгов и пассажиров, он скрутил грабителя, пристегнув его «браслетами» к опоре купейного столика.

Все вроде ничего, но поезд, зараза, оказался дальнего следования. Первая остановка ожидалась только через четыре часа. Таким образом, в Питер Вовчик вернулся только утром следующего дня. Примчавшись домой, он застал пустую квартиру. И так у него с Татьяной было не гладко, а тут… не прийти домой в ее день рождения, к которому оба так готовились. Они рассчитывали хоть на этот день позабыть о своих неурядицах. А Вовчик не пришел. И не позвонил.

Потом он, конечно, объяснил, но это потом. Оправдания – это всего лишь оправдания. Они очень бледно звучат. Поэтому, знаешь, Вовчик, погорячились мы с женитьбой. Давай-ка лучше разбежимся. Вовчик тяжело переживал случившийся факт, потому что женился на Татьяне все-таки по любви и терять ее не хотел. А выход был один – либо ментура, либо она.

Вовчику все же удалось в очередной раз найти компромиссное решение; Татьяна вернулась, но холодок внутри остался, и до сегодняшнего дня семейное счастье Белкина держалось на тоненькой ниточке.

Татьяне, как, впрочем, любой другой нормальной женщине, хотелось максимального внимания, спокойной жизни и неиспорченных нервов. А какое от Вовчика внимание, если по три дня его не бывает дома и неизвестно, где он и с кем? Незнание вызывает подозрения, подозрения порождают неприязнь.

Казанцев, не обремененный семейной жизнью, постоянно подтрунивал над Белкиным, чем злил беднягу Вовчика. Для Вовчика вообще женская тема была болезненной.

Не признавая никаких авторитетов среди мужиков, он полностью терялся при общении с женщинами, прятал глаза, бормоча полнейшую чепуху и бред. Познакомиться с девушкой было для него неразрешимой проблемой, и случайное появление Татьяны в своей жизни он воспринял как подарок судьбы.

Где-то в душе он завидовал Казанцеву, так легко чувствовавшему себя в обществе любой женщины. Поэтому, когда возникала необходимость поболтать с какой-нибудь дамочкой по служебным делам, Белкин просил это сделать Казанову, которому до фени было кого допрашивать – гостиничную проститутку или английскую королеву. Костик мог выжать из дамочки все, что нужно, Белкин же – нет.

На этой почве он даже сошелся с одним бандитским авторитетом, который также получил от матушки-природы чересчур большую порцию застенчивости перед женским полом. Правда, тому было проще – для него находили женщин подчиненные и доставляли в готовом к употреблению виде, если так можно выразиться. Но душа есть душа, и, как у О'Генри, Белкин с бандитом имели родственные души.

Болтовню Казанцева о любовных похождениях он слушать не любил и старался либо перевести разговор на другую тему, либо просто уходил из кабинета.

Погруженный в грустные воспоминания, он дошел до трехэтажного здания вокзального отделения.

На вокзал его попросил съездить Гончаров, который дрых после дежурства дома. «Время, Вовчик, упустим, сгоняй, а?»

Один из вокзальных оперов оказался на месте. Выслушав Белкина, он достал толстый журнал и открыл в нужном месте.

– Череп? Знаем этого плешивого. Крутится на вокзале. Правда, сейчас пропал куда-то. Погоди-ка.

Опер вытащил из кармана портативную рацию и назвал позывные.

– Серега, Черепа знаешь? Когда он тут светился?

– Недели две назад. Сейчас не видно.

– Понял.

Белкин кивнул на рацию:

– Далеко берет?

– Не очень, дома мешают. В поле – километров на десять хватило бы. Это спонсорские. Что там Череп сотворил?

– Может, и ничего, проверяем просто. А здесь он чем промышляет? На вокзале?

– Да всем подряд – кражи багажа, кидалово валютой. Педикам старым пацанов поставляет.

– Судим?

– Да, был у него влет. С травкой прихватили. Условно получил.

– На игле?

– Возможно. Да они все тут – на игле или на «дуре».

– Он один бомбит?

– Почему? Приятели есть. Он хитрый – крадут-то малолетки, а он их в кулаке держит.