Фридрих Незнанский - «Крыша» для Насти
Но это все — сопутствующее, он же не забывал того, ради чего явился. А пришел он, чтобы подтвердить либо опровергнуть версию о том, что Порубов мог стать жертвой «убийственной ревности» оставленной им супруги. И здесь Вячеславу Ивановичу было бы недостаточно аргументов, полученных тем или иным путем от самой женщины, конечно же пострадавшей от неверности ее мужа. Да наверняка и не стала бы она в данный момент рассказывать, в общем-то, постороннему человеку о своей поруганной любви. Но зато это вместо нее могли бы поведать ее дети. Они — люди достаточно взрослые, история, видимо, разворачивалась на их глазах. И, возможно, от их искренности — а уж ее-то мог бы отличить Вячеслав Иванович от любых подделок подобного рода — зависел правдивый ответ: было или не было.
И еще он подумал, что разговоры на эту, не самую приятную, тему лучше вести, когда вся семья соберется вместе. В компании, как это ни странно, врать труднее. Сложнее создать из себя самого образ правдолюбца. И это тоже понимал Грязнов. Один на один это сделать гораздо легче, конечно, если не нарвешься на профессионала. А Вячеслав Иванович в таких вопросах дилетантом точно не был.
Но сейчас перед ним сидела откровенно обеспокоенная женщина, вся властная твердость которой куда-то испарилась, пока она шла впереди Грязнова, приглашая его в гостиную. Татьяна Григорьевна как-то нервно теребила ухоженными пальцами с длинными сиреневыми, в блестках, ногтями — вот ведь, хоть и беда в доме, а маникюр свежий! — скатерть на столе. Грудь ее неравномерно вздымалась. Взгляд словно шарил по столу в поисках чего-то. Словом, беспокойство определенно овладело ею. И она, сильная, видно, женщина, отчасти даже и с командирским характером, как будто немного растерялась.
Грязнов задал вопрос: почему? Она что, как та кошка, которая чует, чье мясо съела? Возможно и то, что она, уже переговорив с какими-то там следователями-мальчишками, по ее мнению, решила, что все подозрения, которые могли бы возникнуть в отношении ее, уже развеялись? А теперь вдруг явился генерал, и с ним не поиграешь, как с теми, не накричишь, не нагрубишь, — вот отсюда и некоторая растерянность? Вполне, к сожалению, может быть. Вячеслав Иванович даже на миг пожалел ее — такую всю крепкую, сильную, симпатичную, с которой, даже в ее возрасте, совсем еще не поздно заниматься любовью, наслаждаться и дарить ей наслаждение, а не приставать с допросами — жесткими и, вероятно, оскорбительными. Но… такова жизнь: один убегает, другой догоняет, и с совершенно определенной целью.
Грязнов продолжительно вздохнул по поводу своих тайных мыслей и услышал в ответ точно такой же продолжительный вздох. Он едва не вздрогнул, уставился женщине в глаза и вдруг увидел, как ее встречный взгляд словно замылился, расплылся, потерял четкость, а по щекам ее быстро пробежали несколько слезинок, оставив в искусственном румянце заметные дорожки.
Вячеслав Иванович осторожно протянул руку и положил ладонь на ее вздрогнувшие пальцы. И этого ласкового, словно успокаивающего, жеста хватило для того, чтобы Татьяна Григорьевна уронила голову на его руку и зарыдала, громко и по-детски всхлипывая носом.
Наконец Татьяна Григорьевна подняла голову, смущенно посмотрела на гостя и сказала:
— Простите меня… пожалуйста. Я сама от себя не ожидала. Все время — одна, понимаете, Вячеслав Иванович? Одна… Дети взрослые, они так не переживают, они вообще восприняли его смерть как неизбежный факт… Долго не был, давно не виделись… Словно бы уехал в другой город, в другую страну… и пропал.
— Мне бы хотелось и с ними поговорить… если вы позволите, — негромко сказал Грязнов.
— Это ваше право, как я могу возражать? Но они будут только вечером. Юра — на работе, а Света — в институте. Вам придется долго ждать… Может, я сама могу вам как-то помочь?
Голос был тихий и жалобный. Таким тоном гостя не выпроваживают, а, наоборот, как бы сообщают, что ему сочувствуют и желают видеть.
Грязнов, правда, не удивился и как ни в чем не бывало поинтересовался:
— А вы его очень любили?
— Теперь уже не знаю, — помолчав, ответила она. — Раньше готова была убить. Даже планы мести строила. Но он не давал повода, понимаете? Он продолжал присылать с порученцем деньги. Большие деньги. В коротких записках передавал советы по тому или иному вопросу. Но не приезжал, не звонил. Словно исчез из жизни. Однако я все время как-то интуитивно, посторонне, чувствовала его присутствие где-то поблизости. И — чего греха таить? — ждала. Думала, опомнится. Я ведь могу его понять — куда мне против его молодой жены? Старая вешалка! — горько усмехнулась она.
— Вы неправы, — негромко прервал ее монолог Грязнов. — Не надо унижать себя. Возможно, в какой-то момент вы оба почувствовали, что просто надоели друг другу, и ваши отношения потеряли новизну. А отсюда и его выходки. Недаром же говорят: седина в голову — бес в ребро. Не нами придумано. Но вы ведь все время продолжали ждать его?
— Поначалу да. А потом и сама остыла. И ненависть за измену прошла. Осталась… как бы сказать поточнее? Неприязнь, пожалуй, да. Я подумала, что надо жить, потому что есть дети, которым я еще, кажется, нужна. И он им нужен. А если я ужесточу свои позиции в отношении его самого и новой его семьи, мои дети могут его окончательно потерять.
— Но ведь вы же, насколько мне известно, — опять извините, я пользуюсь, вероятно, не самыми надежными источниками, — вы же не согласились дать ему развод? Значит, на что-то надеялись?
— Бог с вами, Вячеслав Иванович! Кто вам сказал такую чушь?! Да я первая и предложила ему развод, как только узнала, что эта его… мадам, ну бывшая студентка его, бросив каких-то там своих обожателей, пустилась с ним во все тяжкие и у них будет ребенок. Это он сам отказался, мотивируя свой отказ тем, что хотел бы еще пожить так, в свободном браке, и проверить свои и ее чувства. Странно, потому что буквально во всех делах он казался мне мужчиной решительным и не терпевшим проволочек. А тут — такое… Ну я и промолчала.
— Странная постановка вопроса, правда? — спросил Грязнов.
— Знаете, Вячеслав Иванович, — немедленно возразила она, — я потом подумала и пришла к выводу, что, возможно, он по-своему прав. Скорее всего, он хотел проверить не свои чувства к ней, а ее — к себе. Насколько ее хватит ждать и терпеть, вот, видимо, в чем дело… Вам это может показаться странным, но я даже зауважала его за такую постановку вопроса. И поняла наконец, что это у него действительно очень серьезно. Не мальчишеская сумбурная страсть и не старческая похоть. Он, в общем-то, был всегда цельный мужик, если это вам что-то скажет о нем.
— Наверное, более умной и точной характеристики еще ни одна жена на свете не давала своему мужу…
— Вы таким тоном это произнесли… А сами, простите, женаты?
— Был. Очень давно. Детей нет. Сперва воспитывал племянника, сына сестры, а потом он перерос дядьку и стал всерьез воспитывать меня. Так и живем, я — там, а он — там. — Грязнов кивнул головой в разные стороны. — Но это не мешает мне ворчать на него, а ему покорно сносить мое ворчание.
— Но вы, надеюсь, не перестали из-за этого уважать женщин? — В ее вопросе почудилась Вячеславу Ивановичу определенная лукавость.
— Я?! — сказал он таким голосом, будто его глубоко оскорбили. — Да при виде красивой женщины!.. — со страстью воскликнул он, оборвав себя, что называется, на полуфразе и с укоризной покачал головой. — Да как вам такое могло прийти в голову!
— Это я уже заметила, — весело парировала она, но тут же снова стала серьезной. — Боюсь, что ждать вам придется долго, а на ваше согласие, Вячеслав Иванович, я как-то не могу рассчитывать, мне неудобно просить вас скрасить мое одиночество. Но, может быть, я могу предложить вам выпить хотя бы чашку чая? Или кофе, что вам больше нравится? Или рюмочку? А потом вы мне расскажете, что же на самом деле там произошло. Я ведь только слухами питаюсь, да и то лишь теми, которые приносят дети.
— С удовольствием, Татьяна Григорьевна.
— Мне не хотелось бы тащить все сюда, вы не обидитесь, если я приглашу вас на кухню? Там мне уютнее. Кстати, вы можете снять свой блестящий мундир, и вообще чувствуйте себя, как дома… Ой, простите мою случайную оговорку! — смутилась она.
«Ну оговорка-то, пожалуй, точно по Фрейду», — с удовольствием подумал Грязнов и без возражений снял и повесил свой мундир на спинку стула. И вопросительно уставился на хозяйку в ожидании указания, куда идти.
— Хотите, я вам нашу квартиру покажу? — В ее вопросе не прозвучало никакой двусмысленности.
— С удовольствием, — снова, но уже чуть хриплым голосом ответил Грязнов и стыдливо откашлялся.
— Пойдемте. — Она взяла его под локоть и потянула за собой.
Они осмотрели комнаты ее дочери и сына, потом небольшую диванную — бывший рабочий кабинет хозяина, переделанный под комнату для гостей, как определила ее Татьяна Григорьевна. Наконец, она привела его и в свою спальню. Видимо, приберегла напоследок.
