Аркадий Вайнер - Я, следователь…

Глухо и часто пыхтел впереди тепловоз, под ногами выстукивали дробь на стрелках колеса. Поезд подходил к Ленинграду. И все, что было еще только вчера, казалось мне далеким, почти забытым прошлым. Лишь ладонь хранила крепкое пожатие Энге, невозмутимо мокнувшего вчера ночью на осклизлом холодном перроне, и его ласково-детское:

— Ницего, сейцас ты на церной полосе. Пройдет.

— На какой полосе? — переспросил я.

— На церной. Жизнь — как матрос — вся полосами…

А потом экспресс помчал меня в Ленинград. На площади у Балтийского вокзала я сел в такси и сказал сонному шоферу:

— Петроградская сторона.

Я ехал на квартиру Жени Корецкого, в дом, оставшийся теперь навсегда без хозяина…

Дверь открыла старушка с забинтованной рукой. Она строго спросила:

— Кого надо?

Я вдвинул ногу в дверную щель и беззаботно сказал:

— К Жене Корецкому, по делу. А что с рукой-то?

— Да старая я, видать, совсем стала — руки трясутся. Намедни кастрюлю с горячим молоком на себя вертанула. Дегтем бы намазать, да где его сейчас в городе возьмешь-то, деготь? Вот докторша прописала мазь какую-то, да толку с нее — как с козла молока.

— С докторши? — механически переспросил я.

— Да не-е, докторша у нас хорошая. Мазь не помогает. А чего это я тебя ране у Женьки никогда не видела? Друзья новые вы, что ль? У него ж каждый день новые приятели. Полгорода к нему таскаются. И жрать все здоровы. Мне-то, соседке, это, конечно, без дела, но очень он уж легкий человек.

— Как это — легкий? Легкомысленный?

— Не-е! Ты что, милый! Женька — парень с серьезностью большой, толк в нем человеческий на троих заложен. Только доверие у него к людям легкое, как у мальца мелкого. А люди-то, сам знаешь, разные бывают. Один — на, а двое — дай. Вот и денег у него всегда — «тетя Катя, десятку бы до получки». У меня-то пенсия — пятьдесят два рубля, а у него — три тысячи. Но — даю, потому как он гордый: брюхо у него подведет, а у чужого не попросит. Я-то ему все как мать. Своя-то у него в блокаду погибла. Отец — на фронте, а мать здесь, в блокаду…

— А давно Жени нет дома?

— Да числа с тридцать первого, а то первого. Примчался из Таллинна, купил машину в магазине, покрутился два дня и укатил куда-то. Да вот записку мне на кухонном столе оставил…

ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Тетя Катя! Мы поехали на Кавказ, обкатывать мою технику. Числа 9-го вернусь, не беспокойся. Уплати за квартиру, приеду — отдам. Целую.

— Вот те на! А что, он заранее не говорил, что на юг собирается?

— Не, — старуха, видимо, истомленная одиночеством, беседовала со мной все охотнее. Она даже впустила меня в коридор. — Я чую, он и ехать-то решил в одночасье, а то бы знала я. Сказал бы он мне об этом непременно, как есть сказал бы.

— Так вы не знаете и с кем он поехал?

— То-то и оно, — пожала старуха плечами. — Отобьется парень от рук, боюсь. Это ж надо! Даже не сказал, что едет в даль такую! Оттуда, от Кавказа, почитай, и до Турции рукой подать? Ты как думаешь?

— Думаю, что так оно и есть, — кивнул я.

— Вот про то я и говорю! В такую даль укатил, а я об этом от Зинки-дворничихи узнавать должна!

— А Зинка-то откуда знает?

— А ей как не знать — убирает она утром участок, вот и видела, как он со двора подался…

Лист дела 34

Когда я учился на четвертом курсе университета, нас послали на производственную практику. Я, естественно, опоздал к распределению, и все хорошие места — в следственном управлении, в МУРе, в УБХСС — были розданы. И послали меня практиковаться в группу розыска, ту, что ищет алиментщиков, пропавших родственников и так далее. Пришел я в полнейшем унынии к начальнику группы. Толстый такой, седоватый дядя с кабаньими глазками — только сапог бутылками не хватает. Повертел он в руках мое направление, похмыкал, говорит:

— Следователем, наверное, собираешься стать?

— Собираюсь, — сказал я.

— А работать как будешь, следователь?

— Ну, как у вас тут, «собирать факты по крупицам», — откровенно нагло заявил я.

— Ну и дурак, — спокойно сказал он. — Много ты по крупицам насобираешь в нашей колготе. По молекулам собирать надо, атомам отдельным радоваться! Скидавай свой пиджачок, иди сюда…

Это был мой первый настоящий учитель следственного поиска…

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА дворника Кузьминой 3. В.

…В конце августа или начале сентября — даты точно не помню — я вышла убирать территорию. Времени было около шести утра. Через несколько минут во двор вышел Женя Корецкий и подошел к своей машине, которую держал во дворе под окном. В руках у него был большой портфель. Он кинул его в машину, завел мотор и поехал. Проезжая мимо меня, поздоровался. Я еще спросила: далеко ль, мол, в такую рань собрался? Он ответил: «Далеко, семь тысяч верст…», махнул рукой и умчался.

Никого в машине его не было, и около дома его никто не ждал. В этот его приезд в Ленинград я его видела два раза, и оба раза он был один. Некоторых его знакомых я знаю в лицо, но как их зовут и где они проживают — мне неизвестно…

Так. В шесть часов утра, с портфелем, один и — за «семь тысяч верст». Я должен радоваться и этим атомам. Сложатся ли они в молекулу, и в какую?..

Лист дела 35

В помощь мне выделили инспектора ленинградского уголовного розыска Леонидова. Маленький, круглолицый, все время улыбающийся, Леонидов был заряжен гигантским оптимизмом. Коротко разъяснив ситуацию, я сказал ему:

— В деканате возьмете списки студентов всех курсов и прямо подряд прорабатывайте. Впрочем, первый курс можете не смотреть. Запомните: ее зовут Тамара. Больше ничего я не знаю. Сколько вам понадобится времени?

— А кто его знает? — развел руками Леонидов. — Допустим, что всех Тамар я отберу за час. А ведь потом с ними со всеми поговорить надо. Но к вечеру, думаю, управлюсь.

— Из ваших уст да богу в уши…

Вот действительно задачка на сообразительность: сколько Тамар может оказаться на одном факультете университета? Имечко ходовое. Царица в свое время не погнушалась. И еще: ведь многие называют себя иначе, чем в паспорте, — Асей, скажем, вместо Насти. А ведь Леонидов по документам смотреть будет. Но о таком варианте мне даже думать не хотелось…

Хорошо хоть, что первый курс можно отбросить. Ведь последний раз Тамару видели с Корецким летом. И уже тогда было известно, что она учится на географическом факультете…

Эх, забыл подсказать Леонидову: по адресам тех Тамар, которых он не застанет в университете, надо ездить не по очереди, а составить единый маршрут.

Тамара, которую мы искали, оказалась в списке шестой. А всего их было…

СЛЕДОВАТЕЛЮ

СПРАВКА

По Вашему заданию мною установлены четырнадцать студенток географического факультета Ленинградского университета по имени Тамара.

В результате бесед с ними выяснилось, что знакомой Корецкого является студентка IV курса Ратанова Тамара Иосифовна.

Ратанова явится к Вам для допроса сегодня в 18 часов.

Лист дела 36

В кабинете напротив моего стола висели на стене электрические часы. Каждую минуту в них что-то негромко щелкало, и стрелка прыгала на деление вперед. Вот еще тридцать раз тихо щелкнет, и придет Тамара Ратанова. И мне надо будет рассказать, что ее любимого человека убили. Сообщать такие вещи тоже входит в мои обязанности.

Я часто думаю о том, что же является настоящим профессионализмом. Как-то написали обо мне статью в газете. Пришел к нам домой корреспондент, хороший веселый парень, и мы с ним здорово и очень откровенно говорили целый вечер. Бутылку коньяку выпили. А через несколько дней появилась статья. Я прямо зубами скрипел от злости. И все не мог понять: то ли я неправильно говорил, то ли он неправильно понял. Получился я у него этаким горластым чахоточным стражем закона. «Сердце, пылающее ненавистью ко всякой нечисти, смысл и содержание жизни — в борьбе с преступностью…» В общем — гражданин начальник Данко.

И было мне очень неприятно, потому что все это неправда. Не может сердце пылать по поводу всякой нечисти, поскольку нечисти много еще, и сердце, попылав-попылав, попросту перегорит. Вовсе не это составляет профессиональную черту людей закона. Ведь всякий человек, даже если сердце у него и не пылает, бросится, например, защитить женщину от хулигана. Но это — эпизод, мгновенный нервный толчок, почти эмоциональный порыв. А вот каждый день, каждую неделю, месяцы, годы идти вброд через поток человеческих страдании, боли, крови, обид, разбитых мечтаний и нечистот — вот это действительно трудно. Потому что при всем при том надо сохранить веру в человека. Иначе — утонешь в потоке.