Серж Лафоре - Соль в ране

— Из-за алмазов?

— Да.

— Вы в этом уверены?

Она бросила на него резкий взгляд и повторила:

— Да. Я доверила шкатулку Гошу. Он мне объяснил, что «Марютея» идет в Сан-Франциско и что он поступил на судно матросом. Мы не могли вместе появиться на корабле, не вызвав подозрений. Гоша могли арестовать в любое время. С «Марютеи» высадили двух больных матросов, и Гош узнал об этом от Вана, с которым познакомился в порту.

— Это правда, Ван?

— Да, месье, — ответил Ван.

— Что же дальше, мисс Фарлен?

— На корабле я встретилась с Шоном Деланнеем. Денег у меня не было, и он заплатил за мой проезд. Я верну ему деньги в Сан-Франциско.

— Когда продадите бриллианты?

— Разумеется.

Эдвардс скрестил руки на столе:

— Скажите, мисс Фарлен, не хотели бы вы найти убийцу вашего отца?

Она вздрогнула и возразила:

— Я же о нем ничего не знаю.

— У вас нет ни малейшего подозрения?

— Нет.

— Вы лжете и противоречите сами себе, мисс Фарлен. Вы знаете, на каком судне прибыл ваш отец. На «Марютее», которая шла прямо из Кейптауна.

Даун ничего не ответила и лишь поджала губы.

— Это не очень-то ловко, — с иронией произнес Эдвардс.

— У меня не было выбора, — возразила она.

— Ну, это вы только так говорите, — прервал ее Эдвардс. — Шхун, слава богу, хватает, а о пароходах я и не говорю. «Лондон-Сити» снялась с якоря за сутки перед нами.

— Гош заключил контракт с «Марютеей».

— Да. Я его узнал, но ничего не сказал.

— Почему?

— Ждал, чем это кончится.

— А Арчер?

— Вероятно, тоже.

Она резко встала:

— Эдвардс, вы грубиян! Мой отец почувствовал себя плохо на «Марютее», и отравил его Арчер, который знал, что лежит в шкатулке.

В первый раз Гош решил заговорить:

— Месье Фарлен знал о признаках отравления дурманом. Он посоветовал мне следить за моим здоровьем. Если бы он умер до Сиднея, я должен был бы забрать у Арчера шкатулку.

Эдвардс повернулся к Даун:

— Вы с этим согласны?

— Да, — ответила она. — Для Арчера драка в кубрике явилась спасением. Я поняла, что ему было нужно, когда он позвал меня в свою каюту вечером, перед тем как его убили.

— Что он вам сказал?

— Он хотел разделить алмазы. Если я не соглашусь, он собирался сдать меня французским властям в Новой Каледонии.

— Каким же образом?

— Обвинив в отравлении отца и попытке к бегству.

— Но вы ведь и сейчас в бегах, мисс Фарлен?

Они обменялись взглядами, которые больше напоминали скрещенные рапиры.

— Я ищу убийцу Арчера, — продолжил Эдвардс, — что не советую вам выпускать из вида, мисс Фарлен. Не без причины вы выбрали именно «Марютею». Возможно, вы допустили большую неосторожность.

Она рассмеялась и сказала:

— Я почему-то почти уверена, что Арчер ввел вас в курс дела, Эдвардс.

Он поднял брови и спросил:

— Меня?

— Вы ведь первый его помощник, и скорее всего вы вместе составили план, как завладеть алмазами. Ну а случай помог вам. Если только это можно назвать случаем.

— Да вы сумасшедшая! Я находился на полуюте вместе с Сейджем, когда убили старика!

— Сейдж умер от вашей руки.

— Сейдж был моим свидетелем, — гневно возразил он. — Какая мне выгода от его смерти?

— Вероятно, он тоже являлся вашим сообщником.

— Что вы этим хотите сказать?

— Да то, что можно не делиться по-братски, а попытаться остаться одному и все забрать себе. Особенно если это на 200 тысяч долларов необработанных алмазов, которые не объявлены на таможне. Став капитаном, вы можете подделать все рапорты. Вы ведь здесь наместник бога, Эдвардс. Иногда это удобно.

Он не возражал, а задумался на несколько мгновений, сжав челюсти.

— Мисс Фарлен, — выдавил он наконец, — я верну вам шкатулку. Гош и Ван будут свидетелями. Вы ее получите завтра же утром.

В рубке повисло тяжелое молчание. Появление Деланнея сняло напряжение.

— Погода меняется, — сказал он.

Эдвардс встал, взглянул на барометр и ухмыльнулся:

— Если ветер поднимется, то это случится не раньше рассвета. У нас будет время принять меры.

Деланней вышел, ободряюще улыбнувшись Даун. Эдвардс снова сел:

— Ну а теперь вы двое. Ван, почему вы заявили, что шкатулка ваша?

Ван переминался с одной ноги на другую.

— Это все из-за Гоша, — начал он с трудом. — Он меня нервировал своей таинственностью. Я хотел над ним подшутить, а он к этому отнесся слишком серьезно.

— Вы пытались открыть шкатулку?

— Да!

— Зачем?

— Ну… интересно.

— Однако объясните, почему вы сказали Арчеру, что шкатулка ваша?

— Надо было оправдаться за удар ножом, который я нанес Гошу. У Арчера скверный характер, и я предпочел все запутать. В Сан-Франциско я бы сказал правду, уже ничем не рискуя.

— Думаю, что он не лжет, — проговорил Гош. — Я ведь первым на него набросился, и ему нужно было защищаться.

— Ясно, — резко сказал Эдвардс. — Идите оба к черту, и без глупостей!

Они быстро вышли. Эдвардс раскурил трубку и поймал на себе взгляд Даун.

— Я предоставлю вам право просмотреть мой рапорт, — произнес он. — Теперь на мой счет вы спокойны?

— Да, — ответила она с внезапной нежностью в голосе. — Я, видимо, зря вышла из себя.

— Забудем об этом.

Она встала, он тоже. Уверенной походкой девушка направилась к двери.

— Даун…

Она остановилась, повернув голову:

— Что, Эдвардс?

— Ничего… Спокойной ночи.

ГЛАВА 8

Когда после вахты Деланней уступил место Эдвардсу, он сказал, что страшно хочет спать, и спустился к себе в каюту. Но Деланней солгал. Он мог не спать по многу ночей, почти не уставая.

На руле стоял матрос Митчел и напевал старую шотландскую песенку. Его сильные руки сжимали штурвальное колесо, ставшее вдруг безжизненным. «Марютея» медленно тащилась с обвисшими парусами. Волны били ей в корму с левого борта.

Со стороны могло показаться, будто корабль стоит в тазу с черной маслянистой жидкостью. Воздух был таким же густым и неподвижным, как и море. Иногда легкий ветерок внезапно обдувал теплыми волнами лица моряков, стоявших на вахте.

В такелаже почти невидимые мерно хлопали мокрой парусиной марсели. По палубе раздавались медленные шаги вахтенных. Иногда они останавливались, чтобы поговорить друг с другом. Кто-то насвистывал песенку без конца и без начала.

Эдвардс почувствовал себя одиноким, что с ним нередко случалось. Он подошел к рулевому. Митчел был хорошим моряком, и Эдвардс подумал о нем как о новом боцмане. Он мало говорил, но всегда по делу, был очень энергичным, и по возрасту также подходил для новой должности.

— Сколько времени вы на «Марютее»? — спросил Эдвардс.

— Три года, семь месяцев и шестнадцать дней, месье. Я поступил на судно, еще когда им командовал Коллиндвул, которого затем сменил Арчер.

Эдвардс выбил пепел из трубки за ограждение и начал снова ее набивать, чтобы она не успела остыть.

— Место Сейджа свободно, — произнес он.

Митчел молчал.

— Хотите занять его? — продолжал Эдвардс.

— У меня на это есть право, — просто ответил Митчел.

— Возможно, но это пока временное назначение. Если я останусь капитаном судна, оно станет постоянным.

— Думаю, это справедливо. Я знаю «Марютею» дольше, чем вы, месье.

— Станете на вахту со следующей сменой, после того, как она отдохнет. А что касается назначения, я объявлю об этом экипажу при пересменке в восемь утра.

— Слушаюсь, месье.

— Полагаю, что могу на вас рассчитывать?

Митчел согласно кивнул. Он не удивился и не обрадовался, а рассматривал свое назначение как вполне естественное.

— Разумеется, месье, — сказал он.

Эдвардс был доволен. Наконец-то у него под рукой появился верный человек, который усвоил дисциплину и мог ее поддерживать в экипаже. Но Эдвардс понимал, что его злоключения на этом не кончатся. Человек, побывавший в его каюте, был опасен и действовал последовательно.

— Как руль, Митчел?

— Напоминает сверток тряпья, месье.

— Мы делаем меньше двух узлов из-за этого бриза, похожего на комариный чих.

— Лаг показал полтора узла при смене вахты в полночь.

Эдвардс посмотрел на компас.

— Пассат стих, — заключил Митчел.

— Что вы об этом думаете?

Митчел втянул в себя воздух и поднял голову. Свет лампы в рубке придавал ему болезненный вид.

— Мы уже получили предупреждение, все это может кончиться ураганом. Хоть и слабый этот бриз, однако он до добра не доведет.

— Но вдруг повезет и будет просто гроза?

— Возможно.

Эдвардс очень надеялся на это. С экипажем, где людей не хватало и их моральный дух был не на высоте, ему не хотелось противостоять настоящей буре.