Александр Лавров - Шантаж
Перед этим новым следователем Борис Миркин почувствовал себя до крайности неуютно и зябко замельтешил:
— А что так? Простите… Случилось что-нибудь?
— Многое. Что в корне меняет мое к вам отношение.
Миркин напрягся в тоскливом ожидании.
— Ознакомьтесь с актом экспертизы.
Миркин прочел акт, утер разом взмокший лоб и — утопающий хватается за соломинку — забормотал прыгающими губами:
— Но… здесь какая-то ошибка… Что можно обнаружить на совершенно чистых весах?!
— Берут ватку, смоченную спиртом, протирают поверхности. Потом ватку сжигают и делают спектральный анализ золы. Доказательство бесспорное.
Молча и безжалостно наблюдал Пал Палыч, как допрашиваемый барахтается в волнах отчаяния. Сейчас наступит миг, когда потребуется безупречным швырком перекинуть его в еще горший омут.
— За песок — уже другая статья? — изнемогая, спросил Миркин.
Вот оно! Знает он, знает, что полагается за шлих. Вопрос подготовительный, чтобы начать оправдываться: один раз, случайно, немножко, по глупости, честное слово…
— Статья другая, — равнодушно подтвердил Пал Палыч. — Но не это сейчас для вас главное, — грозно, пудово.
Кажется, удалось. Миркин обмер: что еще? какое главное?
— Ведите подпись эксперта под актом?
— Да…
— Почитайте ее рапорт о происшедших накануне событиях.
Миркин прочел раз, прочел второй, с трудом постигая смысл печатных строчек. «Достоевское» лицо его без ведома хозяина убедило Пал Палыча в совершенной неожиданности и ошеломительности читаемого.
Это укрепило позицию Знаменского, ибо он стремился не дать допрашиваемому сообразить или попытаться выяснить, что срок за участие в хищении золотого песка неизмеримо больше, чем за похищение живого ребенка. (О, причуды соцзаконности! Американцы за «киднеппинг» без церемоний сажают на электрический стул!) А как раз на шантаже Кибрит Пал Палыч и целился прорвать защитную линию Миркина. И, пока тот читал и перечитывал рапорт, приметил участок для прорыва: в тексте — там, где описывались приметы преступников, — были две-три строки, на которые Миркин реагировал иначе, чем на все остальное.
Тот наконец оторвался от печатных страниц, вскинул голову:
— С ней что-то случилось?!.. Или мальчик?!..
Пал Палыч забрал рапорт и экспертизу, сложил в папку, медленно завязал тесемочки, каждой секундой молчания усугубляя тяжесть неизвестности для Миркина.
— Гражданин следователь! — взмолился тот.
— Не имею права ответить, — сурово сказал Знаменский. — Служебная тайна.
— Боже мой… Боже мой… — застонал Миркин и закачался на стуле, являя собой зрелище неподдельной скорби.
Ледяной барьер в Знаменском слегка подтаял. Да, пожалуй, и пора уже было переводить разговор на более мягкие рельсы.
— Думаете, мне сладко? — мрачно произнес он. — Эксперт… Зинаида Кибрит — из круга близких моих друзей, — фраза о двух концах: дополнительная угроза (я тебе за Кибрит голову оторву), но одновременно как бы и приглашение к человеческому общению.
— О… — выдохнул Миркин и перестал качаться.
— Самых близких, — подчеркнул Пал Палыч. — Вы были к кому-нибудь сильно привязаны?
— Н-нет…
Коротенькое это словечко сбило Пал Палыча.
— Ни к кому не были привязаны? — озадаченно переспросил он.
Миркин тоже как бы в минутном недоумении пожал плечами:
— Да как-то… скорее всего, нет…
— А мать?
— Ну… относительно.
Миркина тема явно не прельщала, а Знаменскому и вовсе некогда было заниматься человековедением.
— Хорошо, — снова построжел он, — вернемся к шантажу.
— Клянусь, я не имею ни малейшего отношения! Я бы никогда не стал, клянусь вам!
— Кто эти люди? Назовите их.
— Не знаю.
— То есть как это «не знаю»?! Они мои друзья или ваши? Ради кого они вытворяют свои подлости? Ради Бориса Семеновича Миркина! Вашего ради отбеливания. И, пока молчите, вы — соучастник!
— Да разве меня спросили? — Миркин гулко ударил себя в грудь кулаком. — Я бы им объяснил, что это безумие!
— Кто они? — требовал Знаменский.
— Дайте подумать.
— Подумать, что выдать, а про что смолчать?
— Гражданин следователь, не наседайте на меня так. Надо же сообразить… Человека, который приходил к эксперту, я не знаю. Никогда не видал, поверьте!
— Верю. Но знаете того, кто болтал с мальчиком в подворотне.
Миркин помолчал, вздохнул прерывисто:
— Тут я могу предполагать… возможно, имел с ним дело… Но, честное слово, даже имени не знаю, только кличку… Чистодел.
— У него вы и брали шлих?
— Да… Один раз, на пробу!
— У случайного, незнакомого человека? Неправдоподобно.
— На свете много неправдоподобного, гражданин следователь.
«Сколько раз, да сколько грамм, да почем — после все это, после!»
— Не будем отклоняться.
— Хорошо, я вам постараюсь объяснить. В этом деле все конспирируются. Прямо как шпионы! От вас — само собой, но друг от друга тоже. Товар идет из рук в руки, и в каждых руках должен остаться свой парное.
— Ясно, ясно.
— Ну вот. Если, допустим, Чистодел мне что-то продает, он ни за что не скажет, у кого купил. А то мы столкнемся напрямую, и товар мимо него уплывет, понимаете? А он бы тоже рад прямиком на моего купца выйти, чтобы лишние руки миновать. Потому каждый своего купца прячет и вообще вокруг себя напускает туман. Доверия друг к другу — от сих до сих, а дальше ни-ни!
— Раз подобная секретность, тем более вы не связались бы с первым встречным. Кто его привел, рекомендовал?
— Один старичок. А откуда выкопал — понятия не имею.
— Что же за старичок?
— Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом… и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу!
Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина:
— Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддерживали контакт с Чистоделом?
Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный, оказался довольно выносливым. Пережив серию болезненных встрясок, он умудрился как-то оправиться и вновь занял оборонительные рубежи:
— Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили — набежал новый эпизод. Еще посидели — уже другая статья.
— Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил — говорите до конца!
— Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать… Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам…
— Неэтично?
— Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть?
Довольно долго он упрямился, пока не предпринял нового отступления:
— Ладно, я скажу, что знаю. Только в деле пока ничего не будет. Такое условие. Если вы Чистодела возьмете, покажете мне фотографию, тогда пожалуйста.
— Известный жанр: лично вам по секрету. — Пал Палыч чуть не взбесился: — Воображаете, я способен торговаться? В моей ситуации? Я вас готов на дыбу вздернуть, но иметь официальные показания!
Миркин струхнул, кинулся «мириться».
— Несколько раз я писал Чистоделу до востребования. Сергеев он, Петр Иванович.
— Почтовое отделение?
— Главпочтамт.
— Почти на деревню дедушке. Работает?
— По-моему, пенсию получает.
— Сколько же ему лет?
— Сорок три.
— Так… Что еще?
— Один раз я видел, как он папиросы покупал. Глядите где. — Миркин взял лист бумаги, нарисовал: — Вот так старый Арбат, тут диетический, а вот так переулочек. И здесь палатка.
— Ну?
— Он был в шлепанцах. Далеко от дома человек в шлепанцах не пойдет, верно?
— Это уже кое-что.
— Но уже все, больше никаких концов.
— Попробуем поскрести по сусекам. Культурный уровень?
— Сероват… И, по-моему, зашибает.
— Женат?
— Вряд ли. Очень неухоженный.
Еще с десяток вопросов-ответов, и Пал Палыч позвонил Токареву:
— Миша, записывай. Номер один — пусто. Номер два — Сергеев Петр Иванович, предположительно пенсионер, учитывая возраст — по инвалидности. Место жительства — район Плотникова переулка. Имеет родственников где-то на юге. Над верхней губой небольшая родинка. Мягко выговаривает букву «г». Одет неряшливо. Курит «Беломор».
Токарев обещал мгновенно связаться с райсобесом, авось кто еще на месте. Если ж нет, то добывать координаты заведующего. Откладывать поиски Чистодела и на час было нельзя.
Знаменский вспомнил, что на свете есть сигареты. Вредная штука, которая помогает жить. Оба закурили, и Миркин спросил иронически:
— Допускаете, что найдут?
— Найдут. Если сведения верны.
Он представил себе Зиночку с ее реверансом и новой прической.
