Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]
Это был довольно сомнительный комплимент, но Питер улыбнулся не менее широко в ответ, показав свои кривые зубы.
— Да, я обзавёлся, — сказал он, — и она сразу же проболталась, что Иббетс её двоюродный брат. А потом испугалась, потому что адвокат Эндрюс заставил её и её сестру поклясться, что они никому об этом не скажут. Вот видите, нет никакого сомнения, что это именно он шпионит для них.
— Боже мой! — вырвалось у Мак-Гивни, и в голосе у него прозвучало искреннее удивление. — Кто бы мог подумать? Ведь Иббетс казался таким благонадёжным малым — и вдруг он красный и вдобавок шпион! Поэтому-то так дьявольски трудно следить за этими красными — никогда нельзя ни за кого поручиться, никому нельзя верить. Интересно, как это им удается заманивать столько людей?
— Не знаю, — сказал Питер. — Думаю, что дурачков на свете хоть отбавляй.
— Во всяком случае, ты, я вижу, не из их числа, — сказал человек с крысиным лицом, глядя, как Питер схватил пачку денег с кровати и засунул во внутренний карман.
§ 22
Человек с крысиным лицом предупредил Питера, чтобы он не спешил тратить полученные денежки. Если о нём станут болтать, что он «при деньгах», это вызовет подозрение красных. Он должен был доказать, что живёт на честно заработанные гроши. Питер обещал припрятать деньги в надёжном месте и не тратить их до тех пор, пока не развяжется с этим делом.
В свою очередь и он решил предостеречь Мак-Гивни. Если Иббетса сразу же уволят, это наверняка вызовет всякие толки и бросит тень на Питера. Мак-Гивни в ответ усмехнулся и заявил, что на таких делах он собаку съел. Они «выдвинут» Джека Иббетса на другую работу, где он не будет иметь доступа к лицам, причастным к делу Губера, а спустя некоторое время придерутся к нему из-за какого-нибудь упущения или попросту подведут его, а потом уволят.
Во время этого свидания, а также при следующих встречах Питера и человека с крысиным лицом они со всех сторон обсуждали дело Губера, которое становилось всё более запутанным, приобретало все большую важность и приковало к себе общественное мнение. Новые люди вовлекались в это дело, новые задачи возникали, это было интереснее, чем игра в шахматы. Мак-Гивни не соврал: крупные тузы Американского города ассигновали миллион долларов, чтобы привести на виселицу Губера со всей его компанией. С самого начала было объявлено, что для вознаграждения за информацию по этому делу выделено семнадцать тысяч долларов и, естественно, нашлось много желающих получить эти деньги. Но беда в том, что чаще всего это были люди с тёмным прошлым, которых нельзя было использовать как свидетелей на суде; женщины почти всегда оказывались проститутками, а мужчины — бывшими каторжниками, фальшивомонетчиками, игроками и так далее. Иногда они замалчивали свои тёмные делишки, но противная сторона раскапывала их, и тогда приходилось подправлять их показания и нажимать на все кнопки.
В деле Губера оказалось по меньшей мере до десятка таких свидетелей. Когда они стали давать показания, то обнаружилось множество ляпсусов и противоречий во всём этом «деле». Гаффи и его подручным приходилось туго. На беду, было установлено, что Джим Губер и его жена наблюдали за парадом с крыши дома в двух милях от места происшествия, в то самое время, когда согласно обвинению они должны были подбросить чемодан с бомбой. Оказалось, что с этой крыши кто-то сфотографировал парад, и на карточке ясно видны были Губер и его жена, смотрящие вниз; к тому же вышел ювелирный магазин, в витрине которого стояли большие стенные часы, точно показывавшие время. К счастью, эта фотография сначала попала в руки обвинения; но об этом скоро пронюхала защита и стала требовать, чтобы ей дали взглянуть на фото. Обвинение не решалось уничтожить фотографию, потому что легко было доказать её существование; но карточку снимали и переснимали до тех пор, пока циферблат часов не потускнел и стало невозможным определить время. И теперь защита старалась доказать, что это было сделано умышленно.
К тому же и защита выставила своих свидетелей. Несколько человек видели, как бомбу бросили с крыши универсального магазина Гугенхейма; это опровергало версию с чемоданом, на которой строилось всё обвинение. И теперь нужно было «заполучить» этих свидетелей. Быть может, у одного из них заложен дом, который легко выкупить и приобрести этого человека, у другого жена домогается развода и охотно согласится запутать его в какую-нибудь историю, третий завел интригу с чужой женой, или можно подослать к нему девицу, которая завела бы с ним шашни.
Кроме того, выяснилось, что вскоре после взрыва агенты Гаффи разбили механическим молотом тротуар и стену дома, возле которого произошёл взрыв. Это нужно было, чтобы подтвердить версию с чемоданом, и эти разрушения были засняты. Но теперь оказалось, что кто-то успел снять это место до того, как были произведены дополнительные разрушения, и снимок попал к защите. Кто же сделал этот снимок и как «уладить» эту беду? Если бы Питер сумел помочь в такого рода делах, он разбогател бы к концу процесса Губера.
После свиданий с Мак-Гивни у Питера шумело в голове и в глазах вставали соблазнительные видения. Дженни и Сэди то и дело говорили с ним о процессе, и обе охотно делились с ним всем, что им приходилось услышать. К тому же к сёстрам частенько заглядывали молодой Мак-Кормик, Мариам Янкович, секретарь адвоката Эндрюса — мисс Неббинз, и все они рассказывали, что им удалось узнать, выкладывали свои подозрения и толковали о том, что необходимо выяснить защите. Они разыскали двоюродного брата того человека, который снимал парад с крыши, и убеждали его, чтобы он уговорил своего брата сказать всю правду. На следующий день Дональд Гордон пришёл грустный и расстроенный — выяснилось, что один из самых ценных свидетелей защиты, бакалейщик, был когда-то осуждён за продажу испорченного сыра! Каждый вечер перед сном Питер делал свои заметки, зашивал их в подкладку пиджака и раз в неделю встречался с Мак-Гивни; они спорили, торговались из-за каждого известия, которое удавалось разнюхать Питеру.
§ 23
Игра становилась прямо захватывающей, и Питеру она бы не скоро приелась, если бы не приходилось целыми днями сидеть с глазу на глаз с маленькой Дженни. Медовый месяц длится лишь несколько недель, и ни одному мужчине не выдержать больше. А маленькая Дженни, казалось, не могла насытиться его поцелуями, и ей казалось, что он недостаточно её любит. Мужчина через некоторое время остывает, но женщина всегда поглощена любовью; она думает о последствиях, о своём долге и о своей репутации и т. д. Ясное дело, это очень надоедает.
Дженни чувствовала себя несчастной, потому что обманывала Сэди, она хотела сказать Сэди, но легче было от нее скрывать, чем признаться в обмане. Питер вообще не понимал, зачем говорить Сэди; почему нельзя и дальше так же продолжать; почему бы ему не поразвлечься со своей милой — нельзя же вечно что-то переживать, портить себе кровь из-за классовой борьбы, не говоря уже о мировой войне и о возможности вступления в нее Америки.
Не надо думать, что Питер был толстокожий и бесчувственный человек. Нет, когда он сжимал в объятиях трепещущую малютку Дженни, он испытывал глубокое волнение; он понимал, какая это чистая, добрая душа. Ему от души хотелось бы ей помочь, — но что же он мог сделать? Обстоятельства были таковы, что он не мог с ней поспорить, переубедить её, волей-неволей ему приходилось мириться со всеми ее причудами и притворяться, что он во всем с ней согласен. Маленькая Дженни была слабым существом, следовательно, обреченным на гибель, зачем же Питеру погибать вместе с ней?
Питер считал, что существуют две породы людей — хищники, пожирающие других, и жертвы, отдающие себя на съедение; он твердо решил примкнуть к первым. За двадцать лет жизни у него сложилось своеобразное представление о том, что такое «идеи», «убеждения», «религия». Это лишь приманки для дурачков. В мире идет непрерывная борьба между простаками, которые, конечно, не хотят, чтобы их поймали, и людьми поумнее, которые за ними охотятся, изобретая все новые приманки. Питер уже достаточно наслушался жаргона «товарищей», и ему было ясно, что у них имеются на редкость соблазнительные приманки; взять хотя бы бедную маленькую Дженни, которая крепко попалась на крючок; чем же Питер мог бы ей помочь?
Но все-таки то была первая любовь Питера, и в момент душевного подъема он понимал, как прав был Гаффи, уверявший, что влюблённым всегда хочется говорить правду. Иной раз ему так хотелось сказать Дженни:
— Брось-ка ты свои проповеди и отдохни! Давай поживём в своё удовольствие.
Да, он крепился, чтобы не сказать этого. Ему стоило немалых трудов обуздать свой язык, ибо знал, что сразу. выдаст себя такими словами. Однажды маленькая Дженни появилась в новом шелковом платье — его подарила ей одна богатая дама, разжалобившись при виде её убогой одежды. Платье было из мягкого серого шелка, правда дешевого, но совсем новое, свеженькое; Питер никогда ещё не держал в руках такой красивой вещи. Платье очень шло к её серым глазкам, и свежесть шелка подчеркивала её нежный румянец; или в этот день Дженни была ему особенно мила и его восторженные похвалы вызвали румянец на её щеках? И Питеру захотелось взять её с собой на прогулку и показать людям. Он зарылся лицом в мягкие складки её платья и прошептал:
