Максим Есаулов - Попытка к бегству
— Честно?
— Честно.
— Выпить.
Она вскидывается, наклонившись к его лицу.
— А меня?
— Ты же просила честно.
— Мог бы соврать.
— Хорошо, теперь буду врать.
— Не надо.
Кажется, ливень заполняет все пространство за пределами комнаты, оглушительно шурша в проеме «колодца».
— Ты меня любишь?
— Нет.
— Ты меня хочешь?
— Нет.
— Ты врешь?
— Нет.
— Врешь!
— Ты же сама просила.
— За-гры-зу!
Хорошо разговаривать в темноте. Никто не увидит, как ты улыбаешься.
* * *— Саня, возьми тапочки!
— Спасибо, я так.
— Одень, говорю! Я еще полы не мыла!
В прихожей «хрущевки» не развернуться. Юлька прижалась к стенке, высоко подняв мешки с продуктами.
— Проходи уже куда-нибудь, пока не передавил все.
Протискиваясь, он наткнулся ладонью на ее грудь.
— Не сейчас. Боюсь — родители не поймут.
Он фыркнул.
— Здорово, Саня! — Анатолий Палыч поднялся из кресла. — Как дела?
У него была крепкая заскорузлая рука профессионального шофера.
— Да все — ничего. Бьемся помаленьку.
— Мама! Куда продукты?
— На кухню неси, доча! — Александра Михайловна вынырнула из дверей с полотенцем в руках. — Ты взял тапочки? Молодец. Сейчас уже обедать будем. Посидите пока с отцом.
Квартирка Юлькиных родителей издевательски называлась четырехкомнатной. Общая площадь ее едва ли превышала три Ледогоровских кабинета. Большая гостиная со входом в кухоньку и три маленьких закутка. Даже выросший в коммуналке на Моисеенко, Ледогоров никогда бы не поменял две их с матерью комнаты на этакие «хоромы». Обставлена она была просто и стандартно, как и могли это сделать сестра-хозяйка одной из городских больниц и водитель рейсового автобуса. Правда, сейчас зарплата Анатолия Па-лыча составляла три Ледогоровских, но все уходило в дачу — шесть соток где-то в Пупышево. Единственной новой вещью в доме был купленный на прошлый Новый год телевизор «Самсунг» — предмет гордости хозяев.
— Садись, Саня! — Палыч хлопнул ладонью по дивану, — Посмотрим, пока бабы там подсуетятся.
По экрану носились футболисты. Ревела публика. Слов комментатора почти не было слышно.
— Во дают бразильянцы! — хозяин покачал головой. — Наши-то — козлы! С бельгийцами видел?
Ледогоров с удовольствием откинулся на продавленном диване. С кухни тянуло жаренной курицей и горящим маслом.
— Да я как-то — не фанат, Анатолий Палыч. Да и работы много сейчас.
— А я чемпионат мира всегда… Бей! — хозяин подался вперед. — Чего на работе? Когда депутатку раскроете? И этого, ну на Невском которого?
— Вице-губернатора, — улыбнулся Ледогоров. — Так это не мы. Это главк и ФСБ. Я все больше: воришки, грабители, хулиганы.
— Да, — Палыч отмахнулся. — Грабители, говоришь. Вон у меня сменщика после зарплаты у метро так отоварили, что неделю в больнице лежит. Денежки тю-тю. И что? Приехал от вас мальчишка и начал: ты ведь пьяный был, может потерял или пропил бабки, может и не бил тебя никто, а сам упал. Мы уже с мужиками решили сами у метро походить с Вальком. Найдем этих гадов!
Ледогоров усмехнулся. Неизвестного коллегу он не оправдывал, но понимал. На пять-семь «земельных» оперов таких заявок в месяц — бесчисленное множество. В особо «интересных» местах: у метро, рюмочных, ночных магазинов, в сутки бывает по пять грабежей. Охватить все невозможно — вот и пытается опер уменьшить количество преступлений, балансируя на канате под неусыпным оком прокуратуры. Объяснять все это Палычу не хотелось. Да и «по барабану» рядовому обывателю, а тем более потерпевшему и его близким, все милицейские проблемы. Им хочется, чтобы быстрее раскрыли их кражу, грабеж, разбой. Что понятно и вполне справедливо.
— Гол! — Анатолий Палыч даже подскочил. — Ну все — хана фашистам!
— Шура! Скоро вы там?
— Все уже! Выдвигайте стол!
Палыч хмыкнул и поднялся.
— Пособи, а то уже в кишках сосет.
Вдвоем они отодвинули от стены старый обеденный стол с поцарапанной полировкой. Через раскрытую балконную дверь неслись со двора детские крики. Небо было мутным, словно подернутым пленкой поднимающегося от земли пара. Душный и влажный субботний день неспешно набирал обороты.
— Быстренько к столу, — Александра Михайловна расстелила цветастую клеенку. — Юля! Давай тарелки!
Ледогоров терпеть не мог все, что готовили в этом доме. Юлина мама стряпала жирную, тяжелую пищу и щедро раскладывала ее огромными порциями. Вот и сейчас на столе появились гигантские тарелки щей с глазками жира и кастрюля курицы, плавающей в майонезе. Палыч достал из серванта рюмки.
— Мать! А…?
— Сейчас принесу.
Он вопросительно посмотрел на Ледого-рова.
— По граммульке?
Тот вздохнул. Юлька тревожно поджала губы.
— Мне нельзя! Я на антибиотиках. Простыл чего-то!
Александра Михайловна закивала.
— Сейчас погода такая. Жарко-жарко, а на сквозняке прохватывает.
Палыч нахмурился.
— Что у тебя то одно, то другое? Ни разу не выпили еще. Что ты за мужик, что таблетками лечишься? Рюмку прими и все пройдет.
— Отстань отец! — Юлька обняла его за плечи. — Это я ему курс лечения прописала. А с тобой я выпью.
Палыч продолжал что-то недовольно бубнить, разливая водку.
— Ну! За вас, родители! — Юлька подняла хрустальную рюмочку и лихо опрокинула содержимое себе в рот.
— Ой, как ты, доча! — Александра Михайловна отпила глоточек и поспешно закусила помидором.
Ледогоров усмехнулся про себя. Видела бы мама, как «доча» в подсобке магазина пила водку из граненого стакана, закусывая «Сникерсом», а потом, по пути домой, маршировала строевым шагом, распевая песни военных лет. Юльку, конечно, нельзя было назвать пьющей, но толк в питие она знала и пить умела.
— Я с вами мысленно! — поднял он стакан с домашним морсом.
— Ешь, Саня! — Александра Михайловна подвинула ему хлеб.
Он кивнул и принялся за щи, с ужасом думая о курице. Палыч налил снова.
— Я на дачу шифер заказал…
— На рынке семена так подорожали…
— Мама, я приеду помогу…
Небо за окном прояснялось. Ледогоров думал о том, что к Любашеву нужен какой-то хитрый заход, что его как водителя есть на чем «колоть», что с понедельника выйдет Полянский…
— Саня, ты поможешь крышу покрыть?
— Только если на подхвате. Я никогда не пробовал.
… и будет полегче, что хорошо бы успеть с Юлькой сегодня в кино и, что курица в него точно не влезет.
— Доча, я тебе носки теплые на зиму связала…
— Папа! Хватит наливать уже…
— Я семью поднимал, как мужик и должен…
Ледогоров вытер пот, вежливо улыбнулся Александре Михайловне и достал сигареты.
— Спасибо. Пойду подымлю на балкон.
Вдалеке виднелся Ленинский проспект. Из-за соседней пятиэтажки выглядывал угол бывшего кинотеатра «Нарвский», давно раздерба-ненного в аренду различными коммерческими организациями. Становилось жарче и жарче.
— Покурим! — Палыч вышел на балкон и потер ладонью шею. — Давай твоих, модных.
Ледогоров достал пачку, вглядываясь в его, словно вырубленное из старой древесины лицо и думал, как у такого человека и крайне внешне неброской Александры Михайловны родился такой яркий ребенок как Юлька.
— Нравится Юляха? — спросил Палыч, словно угадав его мысли, и затянулся «Винстоном».
Ледогоров кивнул. Он вообще не любил говорить о личном. Даже с лучшими друзьями. Даже о мимолетных связях.
— Когда женишься? — с обескураживающей простотой продолжил Палыч.
Ледогоров молчал. Он всегда понимал, что этот вопрос скоро встанет, но никак не думал, что в такой ситуации.
— Ну чего молчишь?
— Как решим, — наконец осторожно сказал он.
Палыч кивнул, икнув. Ледогоров понял, что он уже немного пьян.
— Да это вы сами разберетесь! Ты скажи, на что семью кормить будешь?
Порыв ветра всколыхнул листву в метре от балконной решетки. Тонкими струйками сквозь дымку наконец просочилось солнце.
— Я, Анатолий Палыч, работаю и зарплату получаю.
Тот махнул рукой.
— Какая это, на хер, работа? Это служба такая. Как в армии. Работа — это профессия. — Он назидательно покачал перед собой пальцем. — А ты что умеешь делать? С пистолем за шпаной бегать? Какое у тебя ремесло в руках?
Ледогоров смотрел на волну листвы почти у себя под ногами. Он сам в прошлом пил достаточно долго и вдумчиво, чтобы теперь пытаться что-то объяснять пьяному.
— Молчишь? — Палыч кивнул. — Правильно. А деньги? То, что ты получаешь — это не деньги. Ребенок будет — вообще «звиздец» настанет. Мы, конечно, поможем… — Он хлопнул Ледогорова по плечу. — Я все придумал. Права у тебя есть. Пойдешь к нам в парк. Откроем категорию тебе и вперед. Я уже с Бог-данычем переговорил. Юлька! — Крикнул он в открытую дверь. — Я твоего мужика к нам в парк на работу беру! А то никчемный он какой-то — ни ремесла, ни денег!
— Ты чего, отец? Совсем рехнулся? Юлька вышла на балкон. — Ну-ка, иди. Тебя мать зовет!
