Елена Топильская - Мания расследования
— Я тебе вчера забыл протокол отдать, карасевского охранника. Машинально сунул в папку, да так и умыкнул домой.
Он положил передо мной протокол допроса Горобца Валентина Ивановича, семьдесят восьмого года рождения, уроженца Пскова. Ах… ну да, господин Карасев же у нас родом был из Пскова, и, похоже, активно трудоустраивал в Питере молодое псковское население, причем предпочтение явно отдавалось развитым мышцам перед развитым интеллектом. Я пробежала текст глазами; Валентин Иванович говорил, что они въехали во двор, второй охранник вышел из машины и отправился проверять парадную, проверив, позвонил ему на трубку и сказал, что можно идти; они с Карасевым вышли из машины, и в этот момент на улице возле арки притормозила машина, из нее высунулся человек, прицельно выстрелил в Карасева, и киллеры рванули с места. Горобец четко называл номер машины, из которой стрелял киллер, и даже описывал царапину на правом крыле «ауди».
— Я вчера даже встал на место, откуда этот обморок видел машину. Там же, помнишь, широченная арка…
— Ну конечно, я тоже перепроверила.
Ход мыслей, моих и Лешкиных, был примерно одинаков: охранник запомнил номер машины, проезжавшей мимо двора, и надо было проверить, возможно ли, наблюдая за машиной сбоку, разглядеть ее номер. Я втихаря постояла около карасевской машины, разглядывая проезжавшие по улице машины, и пришла к выводу, что можно. Въезд во двор дома сталинской постройки осуществлялся через такой широкий проем, что его и аркой-то назвать трудно. Из двора открывается очень хороший обзор.
— Удивляешься, как при таком внимательном охраннике Карасева грохнули? — спросил Лешка, внимательно следивший за мной во время чтения протокола.
— Да нет; я вчера этого шкафа хорошо разглядела, у него на лице написаны все его мысли со дня рождения. Его просто не хватило на то, чтобы и покушение предотвратить, и номер машины запомнить, — я дочитала протокол до конца и ткнула пальцем в последнюю строчку. — А это что такое?
Строку, на которой свидетель должен был расписаться, украшало старательно выведенное детским почерком слово «потпись», именно в такой орфографии. Лешка заглянул мне, через плечо и рассмеялся.
— Это я когда его допросил, велел протокол; прочитать. Он прочитал все от первого до последнего слова. Я ему говорю — если все правильно, напиши: «с моих слов записано верно», и подпись. Он написал, а потом смотрю, вместо того, чтобы расписаться, карябает: «потпись». Ну что тут скажешь!
Открылась дверь, и на пороге показался Кораблев собственной персоной.
— Вовиных охранников обсуждаете? — зловеще спросил он.
Я показала ему последнюю страницу протокола. Он глянул на слово «потпись» и кивнул.
— Правильно. Над ними все смеялись. А Вова Карапуз так и говорил: мне умные охранники не нужны, мне нужны цепные псы, а умные рано или поздно в свои игры играть начнут.
— Но должен же быть предел какой-то, — вмешался Лешка. — А то я его вчера пока допрашивал, с меня семь потов сошло. Спрашиваю его: с какого времени живете в Петербурге? Отвечает: как с армии пришел. И пауза. Представляете? Я же его впервые вижу. Ну откуда я знаю, когда он с армии пришел?! Говорю: скажи год и месяц. Он говорит — не помню, но я два года служил, так что вы сами посчитайте.
— Леня, а у тебя какие новости? — спросила я. Леня тем временем успел по-хозяйски развалиться в моем рабочем кресле, стоило мне на секунду приподняться. — Что говорят криминальные круги об убийстве?
— Я вчера, пока вы протокольчики кропали, набрал эти самые криминальные круги. Одному звоню, спрашиваю — слышал? Вову Карапуза только что завалили… У того реакция мгновенная — «это не я». Звоню следующему, реплика та же: «это не я». Наконец позвонил Косте Барракуде, слышал? — спрашиваю. А он мне то же лепит, — мол, это не я. Я ему — все так говорят. А он быстро так: «Все говорят, что не я?»
Мы посмеялись.
— А Барракуда же сидит, — припомнил Лешка. — Ты ему в тюрьму, что ли, звонил?
— Отсталые вы, следователи, — поморщился Кораблев. — Оковы уже давно рухнули, и свобода в лице соратников по бандитизму встретила его радостно у входа и три дня гудела. Кстати, Мария Сергеевна, он ваш телефон спрашивал. Я не дал, сказал, чтоб в канцелярию звонил.
Я удивилась. Костя Бородинский, способный молодой киллер, моим подследственным не был. Как-то в незапамятные времена я допрашивала его в качестве свидетеля, потом мы встретились еще раз после приговора, когда Костя получил весьма серьезный срок, вот и все наши контакты. Зато он был Лешкиным подследственным, и Горчаков сразу взревновал, это было видно невооруженным взглядом.
— А что ему от меня надо?
— Не сказал, — отмахнулся Кораблев. — Но вы бы с ним встретились и поспрашивали про Нагорного. Злее врага у Кости не было.
— Подожди, но когда Нагорный пропал, Барракуда ведь сидел?
— Сидел, — кивнул Леня, — но лично меня это не убеждает. Знаю случай, когда киллера за ворота тюрьмы вынесли в спортивной сумке. Еще одного вывезли в багажнике машины зама начальника тюрьмы, он свое дело сделал и приехал назад досиживать.
— Блин, а как же он вышел? — не мог успокоиться Горчаков. — Там же срок был больше двадцати лет! А команда его сидит?
— Команда сидит, — снисходительно разъяснил Леня. — Более того, парадокс ситуации в том, что лидер банды Бородинский уже пасется на воле, а пособник, получивший три года за укрывательство, еще парится на нарах.
— Ничего святого не осталось в нашем государстве! Так чего, проверяем Барракуду на причастность? — спросил Лешка.
— К чему? — уточнила я. — К исчезновению Нагорного? Или к убийству Карасева?
Кораблев кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Значит, так, — важно сказал он, — пока вы не успели наворотить каких-нибудь бредовых отдельных поручений, разъясняю обстановку. Костя Барракуда был бесконечно предан господину Карасеву и в последнее время являлся единственной боеспособной единицей в этом тухлом сообществе. Я лично не знаю больше персонажей, которым Карапуз мог бы поручить мало-мальски серьезное дело.
— Ну уж? — усомнился Лешка. — Я вот слышал, что Карасев привозил гастролеров из Пскова.
— Да, было такое. Есть у него прикормленная бригада на родине. Но они не мочат. Карапуз их привозил с коммерсантами разговаривать. Кому ноги ломали, кому череп пробили. Вы же знаете: капитализм — это прежде всего высокая степень специализации.
— А что Барракуда с Нагорным не поделили? — спросила я. Мне-то хотелось максимально конкретизировать взаимоотношения внутри карасевского преступного сообщества применительно к своим уголовным делам.
— Началось все с какой-то личной драмы. Они ведь из одного двора ребята.
— Кто? Нагорный и Костя?! — поразилась я.
— Ну да. То ли дивчина обоим приглянулась, то ли силой мерялись, в общем, кто-то из них кому-то морду набил. Еще в нежном возрасте.
— Скорее всего, Костя Нагорному, — ухмыльнулся Горчаков.
— Возможно; история умалчивает. И так получилось, что Вова Карапуз обоих парубков поочередно пригрел. Это, кстати, тоже стратегия: держать на коротком поводке двух волкодавов, если вдруг один взбрыкнет, можно второго науськать. Согласны, Мария Сергеевна?
— Согласна. И что, они так и грызлись из-за детских обидок?
— Чем дальше в лес… — кивнул Кораблев. Последняя обидка, не детская, приключилась из-за того, что Костю надо было с кичи вынимать. По слухам, запросили пол-лимона. Карапуз поставил вопрос на голосование, а Нагорный уперся. Не захотел деньги отдавать.
— Подожди, Леня, я не поняла. Общак-то был у Карасева?
— В том-то и дело, что наличного общака не хватало, надо было вкладываться. Естественно, Нагорный сказал, как отрубил, что за Барракуду, за отморозка этого, вписываться не будет. И вообще потребовал отчета от Карапуза — «где деньги, Зин?»
— После чего резко пропал, — прокомментировал Лешка.
— Да, — кивнул Кораблев, — и у Кости все сложилось. Бабки нашлись, судьи купились, оковы рухнули.
В коридоре послышался стук каблучков нашей секретарши, и Горчаков быстрым затравленным взглядом окинул кабинет; деться ему было некуда, и он схватил телефонную трубку и стал лихорадочно набирать какой-то номер, по-моему, беспорядочно тыркая пальцами в диск. Но его ухищрения были напрасны, поскольку Зоя, заглянув в кабинет, ласково улыбнулась Кораблеву и позвала меня к телефону в канцелярию.
— Там тебя мужчина какой-то просит, очень вежливый. Я твой телефон не дала, но он очень хочет. Подойдешь?
— Подойду, — сказала я и отправилась вслед за Зоей в канцелярию. От меня не укрылось, что, одаривая нежным взглядом Кораблева, наша секретарша старательно избегала смотреть в сторону Лешки.
Ну-ну, подумала я. Один неуклюже выполняет отвлекающий маневр, вторая умудряется в пятиметровом помещении в упор не заметить, прямо скажем, крупного мужчину Горчакова. Интересно, по чьей инициативе разрыв? Неужели Зоя наконец поставила ребром вопрос о своем бесправном положении? Или Горчакову мозги промыла жена? Но, в любом случае, ближайшие полгода мне придется изображать переводчика, если Лешке потребуются услуги канцелярии или Зое надо будет получить у Горчакова сведения о сданных в суд делах.
