Эд Макбейн - Послушаем за глухого!
— Одну из фирменных ручек?
— Да, на ней вытиснено название фирмы.
— Ах, да! Конечно. Это Нат заказал ручки, чтобы лучше разрекламировать нашу деятельность.
— Нат?
— Президент нашей фирмы. Нат Сульцбахер. Я-то лишь менеджер по продажам. — Липтон открыл верхний ящик стола и выложил на стол с полдюжины шариковых ручек. — Вот эти? — спросил он.
Клинг взял одну, осмотрел и кивнул:
— Да, наша похожа на эту.
Тут отворилась дверь и вошел высокий темноволосый человек.
— Привет, Фред, — сказал он. — Ну, много домов продал?
Мистер Сульцбахер, это детектив…
— Клинг.
— Да, детектив Клинг. Он расследует квартирную кражу.
— Вот как? — удивленно поднял брови Сульцбахер. — И что же?
— Они нашли там одну из наших ручек.
— Правда? Разрешите взглянуть.
— У меня ее нет с собой.
— Как же я смогу ее тоща опознать?
— На ней название вашей фирмы…
— Вот как? Так что же вас конкретно интересует, молодой человек?
— Ну, раз ручка оказалась на месте преступления…
— Надеюсь, вы не подозреваете нас в квартирной краже?
— Нет, нет, просто я подумал…
— Потому что мы не домушники. Мы торгуем недвижимостью. В том числе и домами. Но по квартирам не шарим.
— Никто и не подозревает вас или мистера Липтона в кражах. Но мне хотелось бы знать, как вы раздаете ручки.
— Знаете, сколько таких ручек я заказал? — спросил Клинга Сульцбахер.
— Сколько?
— Пять тысяч.
— Неплохо! — воскликнул Клинг.
— А за последние полгода мы раздали примерно половину запаса. Ну уж две тысячи, по крайней мере, ушли… Неужели вы думаете, я запомнил, кому именно достались ручки?
— Но скажите, вы раздавали их клиентам или…
— В основном клиентам, но и случайным посетителям тоже доставалось. Например, кто-то заходит к нам, задает вопросы о покупке недвижимости, и мы на прощание даем ему ручку, чтобы он не забыл название нашей фирмы. Как-никак в Калмспойнте хватает подобных учреждений.
— Вот как? — огорченно протянул Клинг.
— Вот так, — подтвердил Сульцбахер. — Извините.
— Это вы меня извините, — сказал Клинг.
На сей раз уже никто не заподозрил ошибку. В конверте, который прибыл с дневной почтой, была еще одна фотокопия портрета Джорджа Вашингтона, каковую тотчас же прикнопили к доске объявлений, где тем самым образовалась своеобразная портретная галерея. Два Дж. Эдгара Гувера и два Джорджа Вашингтона.
— Что он хочет этим сказать? — спросил Хоуз.
— Понятия не имею, — ответил Карелла.
— Но это он нарочно, — сказал Мейер.
— Вне всякого сомнения.
Трое детективов стояли у доски и созерцали портреты, словно находились в музее.
— Откуда он берет портреты? — спросил Хоуз.
— Отовсюду, — ответил Карелла. — Из книг, журналов. Из газет.
— Значит, это все равно не наведет на его след?.. — грустно осведомился Хоуз.
— Нет. Даже если мы найдем источник, что толку?
— Это точно.
— Главное, понять, к чему он клонит.
— Что мы пока поняли? — спросил Мейер.
— Пока нам известно, что он хочет похитить полмиллиона долларов тридцатого апреля, — сказал Хоуз.
— Это не совсем так, — поправил его Карелла.
— То есть?
— Он сказал: «С вашей помощью». Помните? Он сказал, что хочет похитить с нашей помощью полмиллиона долларов в последний день апреля.
— С чьей помощью? — переспросил Мейер.
— С нашей, — повторил Карелла.
— А может, он имел в виду только тебя? Как-никак он говорил именно с тобой.
— Может и так, — согласился Карелла.
— И конверты адресованы именно тебе. Может, он считает, что у тебя с ним есть что-то общее.
— У нас действительно есть кое-что общее.
— Что же?
— Мы стреляли друг в друга. Чуть не умерли. Но выжили.
— Что ты можешь сказать? — спросил Хоуз.
— В каком смысле?
— Ну, есть у тебя какие-то соображения, почему он посылает тебе эти портреты?
— Никаких соображений, — развел руками Карелла.
— Гувер и Вашингтон, — пробормотал Мейер. — Что, собственно, между ними общего?
7
«Дело Иисуса», как окрестили дело распятого молодого человека язычники из Восемьдесят седьмого участка, продвигалось крайне медленно. Пока так и не удалось опознать труп, и Карелла опасался, что если в ближайшие несколько дней они не сумеют установить личность покойного, то «Дело», скорее всего, придется списывать в архив. Пока они не установят, что мистер такой-то был убит неизвестным лицом или лицами, он будет носить имя, которое дал ему доктор Кортес из «скорой» — «труп». Очередной ярлык, думал Карелла. Труп. Безымянный труп. Безжизненная масса плоти и костей. Его никто не хватился, о его исчезновении никто и не подумал заявить, и он был похоронен на муниципальном кладбище за счет города. В городе и без того хватало жертв убийц — с именами, фамилиями, адресами, скорбящими родными и близкими, и потому было бы просто абсурдно заставлять и так перегруженных сверх всякой меры детективов тратить драгоценное время на розыски убийцы того, кто, словно призрак, бродил по улицам этого города и сгинул при загадочных обстоятельствах. Что и говорить, такие люди-призраки не вызывают у публики особого сочувствия.
Утром в четверг, пока Карелла совершал обход магазинов в районе Харрисон-стрит, пошел сильный дождь. «Делу Иисуса» было уже четыре дня, и Карелла знал, что, если в самое ближайшее время он не отыщет какой-то след, папка окажется в архиве в «шкафу нераскрытых преступлений». Иначе говоря, это означало, что расследование закончено раз и навсегда. Не завершено, но закончено — или отложено до тех пор, пока случай не прольет на него дополнительный свет, а это может произойти через месяц, через год — или вообще не произойти никогда. Мысль о том, чтобы похоронить «Дело» через два дня после того, как похоронили его главного героя, казалась Карелле совершенно неприемлемой. Это вызывало в нем какой-то неосознанный протест. Причем не потому, что этот аноним умер мучительной смертью, распятый без креста, но потому, что, как подозревал Карелла, это затронуло какие-то его глубинные чувства. Он не был в церкви со дня свадьбы сестры, имевшей место более тринадцати лет назад, но помнил, какие чувства вызвали в нем священники с кадилами, запах ладана, мальчики в белом, прислуживавшие в алтаре, распятый Христос. В детстве он не отличался религиозностью, да и потом мысли о Боге редко посещали его. Но этот распятый человек в пустом доме странным образом был связан в сознании Кареллы со смертью ради спасения человечества, и он не мог примириться с мыслью, что эта смерть оказалась совершенно напрасной.
Дождь поливал мостовые с такой яростью, с какой пулеметы обстреливают ничейную землю, за которую идет бой. Сверкнула молния, а затем раздался такой жуткий раскат грома, что Кареллу чуть не вытряхнуло из одежды. Карелла бросился к ближайшей двери, открыл ее, вошел в помещение, кое-как выжал мокрый плащ, вытер платком волосы. Только потом он осмотрелся и решил, что попал в картинную галерею, где демонстрируются работы какого-то скульптора. На длинных столах и полках были выставлены изображения, обнаженной девушки — то величиной с кулак, то высотой в три и даже четыре фута. Автор использовал лишь одну модель — высокую, стройную девушку с маленькими, хорошо очерченными грудками, узкими бедрами и длинными волосами до середины спины. Она то стояла, то сидела, то лежала на боку. Казалось, это все отражения одной и той же фигуры, запечатленной в разных зеркалах, которые уменьшали объект и фиксировали жизненную силу в материалах прочнее, нежели человеческая плоть. Карелла заинтересовался выставкой, стал внимательно разглядывать фигурки и не сразу обратил внимание на человека, вышедшего из задней комнаты, — высокого блондина, лет двадцати восьми с темными глазами и крупной головой с львиной гривой. Его левая нога была под толстым слоем бинтов, на правой Карелла заметил белую теннисную туфлю.
Карелла мысленно отметил, что в настоящее время в этом городе десятки тысяч человек носят белые теннисные туфли — на правой, левой, а также обеих ногах. Правда, Карелла не мог сказать, у скольких из них имелись мастерские в нескольких кварталах от дома, где было совершено зверское убийство.
— Чем могу быть полезен, сэр? — осведомился блондин на костылях.
— Я из полиции, — сообщил Карелла.
— Вот как?
— Детектив Карелла. Восемьдесят седьмой участок.
— Вот как? — снова произнес блондин. Он не попросил гостя предъявить значок или удостоверение, и Карелла не спешил это сделать.
— Я расследую дело об убийстве, — сказал он.
— Понятно… — Блондин проковылял к одному из длинных столов и примостился на краешке, рядом с бронзовой девицей, которая отдыхала, опустив глаза, напоминая позой нагую монахиню. — Сэнфорд Эллиот, — представился блондин. — Для друзей просто Сэнди. А скажите, кого убили?
