Хьелль Даль - Человек в витрине

— В одиночку?

Карстен Есперсен склонил голову и ответил:

— Само собой разумеется, отец тоже кое-что покупал, но всегда советовался со мной. Видите ли, я умею производить на клиентов хорошее впечатление. Мы, так сказать, разделяли обязанности.

— Что за человек был ваш отец?

Есперсен поднял голову и бросил на инспектора озадаченный взгляд.

Гунарстранна уточнил, активно помогая себе руками:

— Он был добрым? Строгим? Любителем наживать врагов?

— Конечно нет.

— Но враги у него были?

— Вот так сразу и не вспомнишь…

— Может быть, он с кем-то ссорился?

— Конечно, даже со мной он ссорился.

— Почему?

— Уж такой у него был характер… тяжелый. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.

— И в личной жизни тоже?

— И в личной жизни, и в делах.

— Что же будет дальше? Вы примете на себя бразды правления?

— Да, наверное… Магазин оформлен как общество с ограниченной ответственностью, поэтому документ о передаче имущества покойного не имеет такого уж большого значения. — Есперсен кашлянул. — Но по-настоящему вести здесь дела могу только я… Только я могу управлять, — пробормотал он, вскидывая голову и устремляя взгляд куда-то в пространство.

— Как вы относились к нежеланию отца уходить на покой?

— По-вашему, он мне не совсем доверял? — Карстен криво улыбнулся.

Гунарстранна не ответил.

— Скажем так, — продолжал Карстен. — Отчасти вы правы. Он не хотел уходить на пенсию и из-за меня тоже. Конечно, я люблю свою работу, но… у меня есть и другое занятие… — Он смущенно закашлялся. — Я, видите ли, пишу… сотрудничаю внештатно в разных местах… на что требуется время.

— Внештатно?

— Я пишу в разные издания. Статьи, обзоры… время от времени публикую рассказы. Творчество требует много времени и сил.

— Вы публикуетесь под своей фамилией?

— Да.

— Значит, крепкое здоровье отца и его нежелание уходить на покой вас должно было только радовать?

Есперсен вздохнул:

— Что я могу сказать? Конечно, отец много делал, но, наверное, ему следовало заняться чем-то другим… — Он замялся. — Людям в преклонном возрасте положено… отдыхать, всячески наслаждаться жизнью. Но он… был не такой. Наверное, он был счастлив, то есть… наслаждался своим, как вы выразились, крепким здоровьем.

Гунарстранна медленно кивнул.

— Никто и не думал намекать ему о пенсии, — продолжал Карстен Есперсен. — Отец не мыслил себя без работы!

— Можете назвать хоть одного человека, который ссорился с вашим отцом?

— Легче назвать тех, кто с ним не ссорился. Отец отличался твердым и… упрямым характером. — Есперсен обрадовался, что наконец подобрал нужное слово.

— Значит, с ним было трудно иметь дело? Его можно назвать вздорным человеком?

— Предпочитаю другие эпитеты: настойчивый, неуступчивый… Решительный… Простите, я еще не привык говорить о нем в прошедшем времени.

— Он жил в этой квартире с вашей матерью?

Есперсен кивнул и нахмурился от смущения:

— Ингрид мне не мать, она вторая жена отца.

— А ваша мать жива?

— Нет… — Видя, что полицейские молчат, он продолжил: — Моя мать умерла, когда я был маленький… Папа женился на Ингрид больше двадцати лет назад, а она, в сущности, всего на семь лет старше меня. Теперь вы понимаете, почему я так отреагировал, когда вы предположили, будто она — моя мать?

— У вас есть братья или сестры?

Есперсен покачал головой.

— Значит, вы — единственный наследник?

— Ингрид тоже наследница. Возможно, в завещании… если оно есть… указаны и другие.

— Но вам об этом ничего не известно?

— О чем?

— Составил ли ваш отец завещание.

— По-моему, нет. Во всяком случае, я о завещании ничего не слышал. Но я могу дать вам телефон его адвоката. Она наверняка в курсе.

— Ваш отец был богатым человеком?

— В каком смысле «богатым»?

— Было ли общеизвестно, что у него водятся деньги?

Лицо Есперсена дернулось.

— Нет, вряд ли. Отец получал пенсию; кроме того, он назначил себе совсем небольшой оклад. Прибыль он делил с двумя моими дядями — Арвидом и Эммануэлем. Понимаете, они втроем владеют… владели магазином сообща… Наверное, у него на счете есть какие-то деньги, кроме того, эта квартира…

— И множество ценностей?

— Да какие там ценности — так, побрякушки, — пренебрежительно отозвался Есперсен, видимо вспомнив о том, что он коммерсант.

— Значит, делить придется в основном вещи, которые находятся в квартире и в магазине?

— О том, что придется делить, я как-то не задумывался…

— А вы хотя бы примерно представляете себе имущество вашего отца?

— М-м-м… наверное, сама квартира… магазин… вещи… несколько картин и… ну да, деньги на разных банковских счетах.

Гунарстранна переменил тему:

— Насколько мы поняли, после того как личность покойного была установлена, Ингрид Есперсен первым делом позвонила вам?

— Да, я приехал, как только смог.

Гунарстранна медленно кивнул.

— Она нам звонила еще раньше, ночью. — Есперсен жалко улыбнулся. — Ингрид хотела, чтобы я еще тогда приехал к ней… По ее словам, что-то разбудило ее среди ночи, и она увидела, что отец не ложился. Потом она решила, что в магазин проникли воры. Сюзанна, моя жена, успокоила ее, и Ингрид вроде бы снова заснула.

Гунарстранна окинул Карстена Есперсена задумчивым взглядом и подытожил только что услышанное:

— Ночью она почему-то проснулась, позвонила вам, но к телефону подошла ваша жена, которая ее успокоила… В какое время звонила Ингрид?

— В половине третьего.

Гунарстранна рассеянно посмотрел перед собой.

— Мы, конечно, обо всем побеседуем и с фру Есперсен, но все-таки… почему она звонила вам среди ночи?

— В их квартале последнее время участились кражи. Более того, мы… — Есперсен тяжело вздохнул, — мы ждали чего-то в этом роде.

Гунарстранна кашлянул.

— Чего именно?

— Кражи со взломом.

Заметив, что оба стража порядка изумленно смотрят на него, Карстен Есперсен робко кашлянул. Гунарстранна подождал еще немного, а потом спросил:

— Вы предприняли какие-то меры против воров?

— У нас, как положено, имеются защитные ставни на окнах, которые выходят на улицу, и, конечно, подключена сигнализация. Кроме того, отец каждый вечер обходил все помещения и проверял, все ли в порядке.

— Вчера ночью сигнализация не сработала.

— Д-да, — поколебавшись, ответил Есперсен.

— Как вы думаете, где был ваш отец, когда проснулась Ингрид?

— Все вполне очевидно, разве не так? Он был внизу. — Есперсен постучал указательным пальцем по столешнице. — Внизу, в магазине.

— Среди ночи?

— Конечно.

— Разве вас не удивило, что отец среди ночи вдруг спустился вниз? В конце концов, ему было под восемьдесят.

— Мой отец не был обычным человеком.

Гунарстранна кивнул и снова погрузился в раздумья. Затем он посмотрел на Карстена Есперсена. Тот сидел с рассеянным видом и смотрел в пространство.

— А где были вы? — поинтересовался инспектор.

— А? Что?

— Где были вы, когда звонила Ингрид?

Есперсен по-прежнему рассеянно смотрел в пространство.

— Довольно странно, — тихо ответил он. — Отец, мертвый, сейчас лежит там, внизу… Я не могу не думать о нем. Конечно, я испытываю горечь утраты… — Он немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжал: — Ингрид, жену моего отца, сейчас утешает священник. А мы с вами беседуем за тем же столом, за которым мы вчера ужинали всей семьей, наслаждались общением в тесном кругу… А сейчас… мне нелегко рассказывать вам об отце, говорить, каким он… был. — Он скрестил кисти рук на столешнице. — В квартире и атмосфера стала другой. Возникает чувство… ну, может быть, не враждебности как таковой, но какой-то отчужденности. Да, деловитой отчужденности! И вот что еще пришло мне в голову. Стараясь понять, как изменилась атмосфера вокруг меня, я начал испытывать глубокую тоску. Внутри меня словно образовался вакуум. Разговаривая с вами, я все время ждал этого вопроса и боялся его… «Где были вы?» Вдруг ответ на этот вопрос приобрел значимость, важность, всю силу которой я себе даже не представлял.

Карстен Есперсен затих. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись. Есперсен покусывал нижнюю губу и о чем-то размышлял. Судя по его виду, продолжать он не собирался.