Фридрих Незнанский - Криминальное наследство
— Нет, не могу, — согласился Турецкий. — Но согласись, что и с ними могло такое случиться, они же, в конце концов, не волшебники, верно?
— Послушай… — Грязнов сердито заерзал в своем кресле. — Да если хочешь знать, я тебе наизусть могу все расписание и все передвижения этой дамочки пересказать! А хочешь, вообще распечатку сделаю!
— Хочу! — слегка завелся и Александр Борисович. — Более того, забыл сказать, что она мне тоже понадобится — наряду с телефонными!
— Ха! Да на здоровье! Наша Екатерина Константиновна, между прочим, образ жизни ведет весьма рассеянный… Кстати, бабенка довольно ничего себе! Из тех грудастых блондинок, от которых братва обычно млеет и тает, как десятиклассники…
— Что значит — рассеянный образ жизни?
— То и значит! По расписанию у нее только фитнес-клуб, а по вечерам не менее двадцати пяти раз в месяц всевозможные злачные местечки, среди которых на первом месте казино… Не подумай, что одно и то же: по-моему, за это время она половину столичных заведений такого рода обследовала!
— И что, удачно? Я имею в виду, выигрывает?
— По-разному. — Вячеслав Иванович пожал плечами. — Зато из ночных клубешников без улова, по-моему, ни разу не вернулась: всякий раз с кавалерами и всякий раз — с разными… Впрочем, постоянный бойфренд тоже имеется, владелец одной из казиношек, правда не самый крутой.
— Судя по твоим словам, в средствах Екатерина Константиновна не стеснена. Похоже, братец обеспечил ее на несколько лет вперед?
— Наверное… Бойфренд тоже, похоже, участвует… Но что это может нам дать? Только то, что при столь рассеянном образе жизни и абсолютной поглощенности собственной персоной на беглого братца у нее просто-напросто не остается ни времени, ни желания, ни сил!
— О чем же тогда они говорят по телефону? — удивился Александр Борисович.
— Марат, судя по всему, еще не изжил по отношению к сестре родительских чувств, поскольку его крайне интересует ее здоровье, например, а заодно демонстрирует, что девушка, несмотря на его вынужденное отсутствие, находится под контролем…
— Ага… Одним словом, чтоб не зарывалась… А она, судя по всему, может?
— Еще как! Ты по-прежнему не расстался со своей таинственной идеей? — Грязнов впервые за время визита улыбнулся.
— Нет, мой генерал! — ответил улыбкой на улыбку Турецкий. — Скорее укрепился. Но более ни слова! Завтра, кстати, встречаюсь со следователем областной прокуратуры, который ведет дело Сурина. По телефону голос у него был ничуть не веселее твоего — думает, наверное, что контроль Генпрокуратуры означает серию чиновных пинков по известному месту трудяг с «земли». Попытаюсь его разочаровать!
Проводив своих незваных гостей — симпатичного оперативника и, с ее точки зрения, слишком въедливого и сурового следователя, — Лариса Сурина вернулась в красную гостиную и, подойдя к бару, достала початую бутылку французского вина и бокал.
— Опять?
Неласковый голос, раздавшийся за спиной женщины, заставил ее вздрогнуть, и изящный бокал тонкого чешского стекла едва не полетел на пол. Лариса резко обернулась к двери.
— Тебе-то какое дело? — Сейчас она уже не выглядела ни вялой, ни обессилевшей в своем горе: глаза Суриной сердито сверкнули, на нежных щеках проступил румянец.
— Очень просто, — жестко произнесла Нина Степановна и, решительно подойдя к Ларисе, бесцеремонно отобрала у нее бутылку и водворила ее на место. — Кажется, Женя ясно просил тебя не напиваться, по крайней мере в эти дни!
— Он что, снова звонил? — Настроение Ларисы Сергеевны вновь резко переменилось, она затравленно глянула на няню и покорно отошла от бара.
— Часа полтора назад, — коротко ответила та. — И визит ментов предсказал — как видишь, оказался прав.
— Что ему было надо?
— Чтобы ты по крайней мере не напивалась, пока… Пока вся эта история не закончится.
— При чем тут я? Или он сам? Ладно, может, тогда скажешь, чем мне приказано заняться, чтобы не подохнуть от скуки?
— Книжку почитай, — насмешливо произнесла Нина Степановна и, круто развернувшись, вышла из гостиной, не обратив ни малейшего внимания на гримасу страдания, исказившую лицо Ларисы.
Посидев немного в кресле, в котором принимала незваных гостей, Лариса тяжело вздохнула и, поднявшись, поплелась на второй этаж — в свою спальню. Добравшись до нее, она заперла дверь изнутри и, мстительно усмехнувшись, направилась к эркеру, в глубине которого стояло основательно разросшееся «денежное» дерево. Пошарив за ним, она извлекла из угла, который даже горничная считала недоступным для своих усилий, небольшую серебряную фляжку: на сей раз напиток, которым она была наполнена, оказался покрепче красного французского вина.
Отвинтив пробку, выполненную в виде лошадиной головы, женщина сделала два крупных глотка и, поморщившись, направилась к широкой кровати, застланной бледно-голубым атласом. Не потрудившись скинуть черные лайковые шпильки, бросилась ничком на легкое, скользкое покрывало.
— Вот тебе, старая карга… — пробормотала Лариса. И, полежав неподвижно несколько секунд, перевернулась на спину, сердито глянула на украшенный росписью под старину потолок: — Ну как — как меня угораздило втюритъся в этого… этого! О господи!..
И, не найдя ответа на свой риторический вопрос, Лариса Сергеевна Сурина еще раз глотнула из фляги крепчайшего, неразбавленного виски. Скорее всего, ответ ей следовало поискать в годах столь далеких, что они уже почти выветрились у нее из памяти.
Ларочка Дроздова родилась примерно за четверть века до описываемых событий в городе, который возненавидела, едва обрела способность хоть как-то осознавать окружающую ее действительность. Это обстоятельство и определило главную мечту ее жизни: удрать из хмурого, серого Н., небо которого было украшено производственными дымами всех мыслимых и немыслимых оттенков, при первой же возможности. Куда? Ну разумеется, туда, где существует жизнь, достойная ее красоты и ума. И если относительно своих умственных способностей она несколько преувеличивала, то с красотой действительно все было в порядке.
Ну а в том, что с переселением в столицу у нее все получится легко и просто, Лариса не сомневалась ни секунды: для этого имелся папочка, директор одного из крупнейших в стране нефтеперерабатывающих комбинатов. Уж как-нибудь расстарается для единственной-то дочурки!
Нельзя сказать, чтоб Лариса была нежной и любящей дочерью. Но если мать она почти откровенно презирала, то с отцом предпочитала поддерживать почтительные отношения: еще лет в семь девочка поняла, благодаря кому из родителей у нее самые красивые среди подружек игрушки, самые нарядные платьица и на чьей машине возит ее в школу заботливый водитель дядя Ваня. Кто же знал, что в конечном счете именно благодаря матери с ее вечными глупостями, а вовсе не отцу ее мечта раз и навсегда расстаться с презренным городом осуществится?
Участие Ларисы в детском городском конкурсе красоты в свое время было как раз маминой идеей. Наверное, девятилетняя Ларочка ни за что бы не согласилась, но именно в тот момент кто-то из папиных знакомых привез из-за границы дочке директора потрясающей красоты платье, а к нему туфельки на крошечных, но настоящих каблучках и сумочку. И куда, спрашивается, все это надеть, дабы подружки окончательно поумирали от зависти посреди зимы? Платье-то было летнее, налезло на девочку впритык, а к весне она могла и вовсе из него вырасти. Усмотрев таким образом в грядущем конкурсе возможность продемонстрировать отпадный наряд, Ларочка снисходительно согласилась с мамашиной идеей. И, неожиданно даже для себя самой, стала победительницей, обнаружив к тому же помимо вполне приличного знания школьной программы врожденный артистизм, фотогеничность и полное отсутствие смущения перед аудиторией.
А спустя полтора года папа, как источник семейного благополучия, иссяк: началась перестройка (или просто она наконец докатилась до их глубокой провинции), в процессе приватизации комбината отец лишился своей должности и, так и не пережив того, что из-за умело подсидевшего его парторга, лишился своего «законного» куска, спустя еще год умер от обширного инфаркта, оставив Ларису с матерью практически без средств к существованию. Деньги, вырученные от продажи загородного охотничьего домика, двух машин и имевшейся второй квартиры, исчезали у не привыкших экономить матери и Ларисы с космической скоростью…
Позднее Лариса Сергеевна Дроздова не любила вспоминать те несколько лет, которые они с матерью прожили как в страшном сне. Ей казалось, что тогда чуть ли не каждый день приносил одни только горькие сюрпризы: очередной отвернувшийся от них «старый друг», очередная попытка матери устроиться на «хорошую» работу с помощью бывших отцовских сослуживцев, выбившихся, в отличие от покойного папочки, в люди…
